Таня Танк - Девианты
Яблонская с Серовой сидели в буфете. На обед Яна ходила по очереди то с Кудряшовым, то с ней. И совсем редко, не чаще раза в месяц, демократично отправлялась в столовку с Кориковой и Колчиной.
Традиционно в разговоре на этих парных обедах солировала Яблонская. Иной раз Серова просто дивилась ее открытости и бесхитростности. Она бы ни за что не рассказала о сделанном в юности аборте или перипетиях давнего романа со Стражнецким. Но что ж — раз Яна так откровенна с ней, значит, доверяет. Только вот неужели она не хочет узнать, о чем думает Серова, как живет и вообще — чем дышит? Странно. Была бы Света начальницей, фиг бы о ней кто что узнал. Зато она бы все у всех повыспросила — это уж будьте спокойны. А Яна — какая все же она доверчивая! Кажется, у нее и мысли нет о том, что ее окружают отнюдь не одни друзья-товарищи…
— Свет, тебе Колчина сдала текст про инвалида-многоженца? — и Яблонская точным движением ножа отчекрыжила кусок отбивной.
— Пока нет, обещала завтра к утру.
— Нет, пусть сдаст сегодня к вечеру! А не успеет — пиши докладную. Будем штрафовать.
— Да она не успеет к вечеру. Пусть уж посидит, когда все разойдутся, подумает над темой, чем кое-как сляпает.
— Да? Ну смотри… И охота тебе, Свет, с ними миндальничать?
— Да я не миндальничаю, Ян. Просто какой смысл требовать сдать текст к вечеру, когда после семи я его читать все равно не буду? А сейчас мы ее вздрючим, она будет спешить, нервничать. И новости в номер кое-как напишет, и про инвалида какую-нибудь хрень наваляет. Кому лучше-то будет?
— Ну как знаешь. Но я что сказать-то хотела — текст с нее сдери, но попридержи.
— В смысле?
— Кое-чего поинтереснее жду, чем колчинская писанина, — и Яблонская заговорщически понизила голос. — Роман Светлов обещал завтра к обеду сенсацию прислать. Байкальский отшельник родом из Эмска! Какие тут могут быть инвалиды-многоженцы, да еще в исполнении этой бездарности? В топку! Кстати, Свет, ты не в курсе, Корикова все еще общается со Стражнецким?
— Да нет, вроде не общается. Да и не больно-то с Костиком теперь пообщаешься. Катюшка, говорят, его в ежовых рукавицах держит, чуть ли не под домашним арестом, — и Серова тихо рассмеялась.
Три месяца назад Вопилов и Кудряшов отгуляли на свадьбе у Стражнецкого. Все получилось так, как еще четыре года назад предсказывал Черемшанов: Костик ответил-таки неким подобием взаимности на многолетний сердечный интерес Катюшки, старшей дочки своего начальника Николая Юрьевича Пащенко. В доказательство этого на свадебном пиру невеста демонстрировала весьма объемистый живот — по размерам явно не соответствующий заявленным пяти месяцам. Шептались, что Катюшка ждет двойню.
За своей неказистой кряжистой дочуркой Папик дал трехкомнатную квартиру со всей обстановкой в новостройке в центре Эмска. Правда, Стражнецкого пока туда не прописали — еще непонятно было, как зарекомендует себя смазливый муженек.
— Ты не маленькая, — наставлял дочку Папик, — прекрасно знаешь, что твой Костик порядочный шалапут. Но ты себя уважай — ты не какая-нибудь голь перекатная, и вправе требовать от него почтительности. А не прочувствует ситуации — пинка под зад. С таким приданым, Катенок, ты в два счета новую любовь найдешь.
Но Костик прочувствовал ситуацию, и в последние месяцы его было просто не узнать. Пьянки в «Стельке» и спонтанные ночевки с незнакомками остались в прошлом. Но Стражнецкий горячо надеялся, что это временно.
— Вот родит Катька, переключится на спиногрызов, и я тут же к вам вернусь, — заверял он товарищей по интересам. — Алинке привет передавайте. Как она там, никого не нашла? Скажите: я ревную!
С того новогоднего корпоратива, когда был разоблачен Череп, у Кориковой со Стражнецким вот уже пятый год вяло тянулось нечто вроде романа. Созванивались нечасто, встречались и того реже — дай бог, раз в месяц. Какое-то воодушевление Алина переживала лишь первые полгода, потом же Костик начал стремительно ее разочаровывать. И Корикова вновь вспомнила о другом человеке.
А другой человек по-прежнему нес верную службу подле Яблонской. В редакции над ним по этому поводу беззлобно посмеивались. И решительно никто не понимал, почему эти двое — не малые уже дети — никак не объяснятся и не поженятся поскорее всем на радость.
«Действительно, какого еще принца на белом коне ждет Яблонская, — размышляла Корикова. — Брала бы уж давно Кудряшова — отличный муж будет. А то — не себе и не людям! Да и не девочка уже, тридцатник отметила. О декрете пора плотно задуматься. Так нет, руками и ногами за свое кресло держится! А глядишь, ушла бы с младенцем нянчиться — кое-кто бы тут вздохнул посвободнее, расправил крылья… И не надо ля-ля, что об этом здесь мечтаю только я».
* * *Алина стояла у курилки пятого этажа. Четверть часа назад она получила СМС-ку от коллеги Зины Рыковой, которая с утра была услана на задание с фотокорреспондентом Димой Филатовым, а сейчас просила Корикову спуститься этажом ниже для конфиденциальной беседы. Зина перешла в «Девиантные» из «Помела» полгода назад, и Алина сама поразилась, как скоро она сошлась с этой бойкой насмешливой брюнеткой года на три ее младше. На первых порах их сблизили байки о похождениях Стражнецкого, которых информированная Зина знала уйму. Она так комично, с ужимками, в ролях пересказала Кориковой многолетнюю лав стори Костика и Катюшки Пащенко, что Алина, избегавшая обсуждений кого бы то ни было, лишь сквозь смех попеняла Рыковой:
— Злая ты, Зинк. Ну, поимей хоть каплю жалости к людям.
— А чего мне их жалеть? Они убогие что ли? С таким папашей как у Катьки можно всю жизнь прожить припеваючи, меняя мужей, квартиры и машины. Повезло же некоторым родиться в правильном месте у правильных людей! А у меня только одна надежда — подцепить где-нибудь дурака побогаче.
— Ой, Зин, ты такие глупости говоришь. Фундамент гораздо прочнее, когда всем в жизни ты обязана только себе, когда ты…
— Молчи, грусть, молчи, — беззлобно перебила ее Рыкова. — Вижу, чего ты добиваешься. Но не глупо ли это, мать? Ну, станешь ты редактором, и что? Будешь получать не 15, а 30, ну, 35. Даже если до главного дорастешь — поимеешь «полтос» в месяц. Все, потолок! А дальше-то что? Искала бы ты себе мужа поприличнее, что ли. Сейчас вот ты о чем думаешь? Знаю, знаю. Как бы наизнанку вывернуться и добыть побольше подробностей про поборы в тридцатом лицее. Угадала? А зачем тебе это надо? Ждешь, что Яна Яковлевна от умиления растает? Ну-ну, жди. Много ты от нее хорошего-то видела?
— Зин, ты ошибаешься, — урезонила конфидентку Корикова. — Я пришла в журналистику отнюдь не для того, чтобы вызывать умиление Яны Яковлевны. Представь себе, мне нравится моя работа. И если я сейчас прощупываю подходы к тридцатому лицею, то только для того, чтобы написать классное журналистское расследование.
— А на фиг? Ты еще две недели со своим расследованием прокопаешься, а могла бы настрочить кучу заметушек и получить те же деньги. У тебя прямо страсть какая-то к тяжелой работе! Бери пример с меня. Меня-то Яблонская фига с два запряжет за расследование. Считает тупой — ну и пусть считает. Нашим легче. А я уж лучше по выставкам пошатаюсь, да по презентациям, да на визиты VIP-персон. Там, кстати, и мужики поинтереснее собираются. Думаешь, где я раскопала своего Александра Анатольевича? А, ладно, дело-то прошлое…
Корикова улыбнулась, вспомнив этот разговор трехмесячной давности. Глянула на часы — подруга запаздывала. Алина поморщилась. Она не любила в рабочее время надолго отлучаться из редакции не по производственным нуждам. Но только она полезла за сотовым, чтобы поторопить подругу, как вдруг услышала знакомое цоканье. По коридору в ботфортах на высоченных каблуках к ней стремительно приближалась Рыкова. Бедрами она заворачивала, как начинающая провинциальная модель — шикарно и вызывающе. А то, что немного косолапила — так это даже придавало ей некоторый шарм. Так, по словам самой Зинки, утверждали знающие люди.
— Проблемки кое-какие обозначились, — Рыкова прикурила длинную сигарету. — Сегодня после планерки Яблонская на меня телегу покатила, что я, мол, постоянно опаздываю, не выполняю норму строк, лажанула пару раз. Короче, сказала, что напишет Карману докладную. Чтобы он меня уволил. А это ни фига не входит в мои планы.
— Ну уж и проблемы! Яна погорячилась, как всегда. Поднажми на работу, прояви себя — и вопрос замнется сам собой.
— Не хочу я никуда нажимать, — отрезала Рыкова. — Некогда мне, поважнее дела есть. И ради удовольствия Яны Яковлевны я не могу ездить на работу к 9.30. Мне одну только укладку надо полчаса делать! А краситься я когда буду? В четыре утра, что ли, вставать?
— Да можно и попроще на работу краситься, — неуверенно предложила Корикова.
— Ага, вместо прически — ободок на сальные волосы, вместо глаз — опухшие щелки, вместо губ — бледные пельменины. Нет, спасибо, Алин. Я пока что хочу чувствовать себя женщиной и получать с этого дивиденды.
