Евгений Комарницкий - Эныч
— Тимон! — майор стаскивает и сбрасывает мокрую от пота рубашку. — Клопы — это хорошо. Ты обещал напоить меня…
— Гиена зловонная! За всю свою жизнь ты не заслужил и глотка воды. Пойми, безмозглая вошь, что если уж тебе удалось обмануть природу и появиться на свет, то это не дает тебе права все пожирать и выпивать вокруг. О, гадкий человеческий род! Вместо того, чтобы думать о пище духовной, он, погрязая в творимом им дерьме, которое зовется материальными благами, уничтожает мироздание! Вот основной смысл существования! Вот его природа! С чем я могу сравнить столь нелепое гнусное создание? Ни с кем и ни с чем. Своими плотоядными подошвами, Степанчук, ты оскверняешь песок в этом райском непорочном уголке. Хоть это ты понимаешь?
«О, Дядя! — думает майор тоскливо. — Избавь меня от мучений! Сколько можно терпеть!»
Внезапно старик исчезает. Степанчук беспомощно озирается. Находит Тимона у себя за спиной сидящим на стуле.
— Присаживайтесь, — старик указывает рукой на песок. Кашляет. На его впалых щеках выступают красные пятна. Лоб покрывает испарина.
Степанчук опускается на песок. Вытягивает уставшие ноги.
— Сядьте как следует, — говорит Тимон. — Вы, насколько я понял, обучаетесь в университете. Какой у вас курс? Третий? Поздновато вы к нам пришли. Слабо в вашем университете поставлена работа по проведению благотворительных мероприятий и организации гуманитарной помощи. Так о чем желаете сообщить? О ком? Какие настроения царят на вашем факультете? Что говорят профессора? О чем толкуют студенты в курилках? А это что у вас там лежит? Подайте-ка сюда.
Степанчук обнаруживает рядом с собой кожаную почтальонскую сумку. Подает ее старику.
— Я так и знал! — Тимон достает из сумки стопку бледно-голубоватых предвыборных плакатиков с изображением патисоно-выгнутого земного шара. Гневно глядит на майора. — Вы хотите на мое место? Какая мерзость! Вы что, босой? Нет, вы не босой: по ногам вижу. Так почему же вы хотите меня заменить? Вам Мать-Планета дает жизнь. Кормит. Поит. Воспитывает. Обувает. Бесплатно обучает и лечит. А вы ее предаете. Откуда такая черная неблагодарность? Такой босизм?.. Не понимаю. Мои дети, к примеру, никогда и никуда не баллотировались и думать об этом не желают. Подумайте об этом!..Так значит вы твердо решили? А есть ли у вас рекомендации от ассоциаций, корпораций, концернов, ВПК, бирж, банков, СП, страховых компаний, акционерных обществ, малых предприятий? Пригласите их к нам на собеседование, и я уверен, что все они, как рядовые патриоты Планеты, откажут вам в своей поддержке. Ведь на нашей Планете не существуют общенародные выборы. И не могут существовать. И даже проблемы такой нет. Это — фикция. Происходит лишь естественный отбор. И вы это должны понимать. Так что, молодой человек, если у вас действительно есть подобные намерения, то пусть ваши спонсоры заходят к нам. Милости просим. — Тимон пристально смотрит в бегающие глаза Степанчука. Покашливет. — Ну, ладно. Мы вас возьмем на заметку. Только… Готовы ли вы делиться?
— Послушай, Тимон. Я… Мне, — взмаливается Степанчук.
— Как вы со мной разговариваете? Я — Михаил Андреевич! Мой номер — два! — старик потрясает посохом. — Я — главный идеолог Всемирного Человеческого Движения! Расчетный счет в Инкохрумплюдоедбанке! Дверь открывается на себя!
Тимон встает и быстрыми шагами удаляется.
— Тимон! Михаил Сергеевич! — зовет Степанчук. — О, черт! Андреевич!.. Мы же только что оттуда! Нам в другую сторону!
Старик приостанавливается.
— Молодой человек, вам следует правильно понять свою задачу. Не надо думать. Надо верить. За вас и о вас думает ВЧД. А если вам с нами не по пути, то вы будете наказаны в соответствии с суровыми законами военного времени.
Степанчук устремляется вслед за идеологом.
— Простите! Я больше не буду!
Зацепившись за одинокий куст черного саксаула, Эдуард Иванович теряет штаны. Старик бросает гневный взгляд на майорово хозяйство. Торжествующе произносит:
— Вот корень раковой опухоли на здоровом теле природы. Вот причина разрушения гармонии и равновесия. Вот истоки гибели вселенной. Спрячь своего божка, насекомое! — Тимон продолжает путь. Ступает, с силой вдавливая посох в песок. — Известно ли тебе, Степанчук, что ты и тебе подобные бациллы во все века создавали, создаете и будете создавать для себя всевозможных идолов. Вам все равно — будь то фаллос, будь то любой кумир, будь то идея. Вы стремитесь уйти от истинного, от реальных поисков хоть каких-то заложенных в вас природой возможностей. И к чему вы приходите? Тьфу! — Тимон рассекает посохом воздух. — Сластолюбивые тупицы! Индолово племя! Гадящее стадо свиней!
— Я дальше не пойду, — чуть слышно говорит Степанчук. С трудом переставляет ноги. — Я больше не могу.
— Все идут и вы пойдете, — заявляет Тимон. — Коллектив — это великая движущая сила духовного и нравственного прогресса.
Тимон кашляет. Майор замирает. Безумными глазами оглядывает мертвый горизонт.
— Ведь наша задача состоит прежде всего в том, чтобы добиваться более глубокого и всестороннего понимания массами космического само…
Степанчук с диким воем бежит, не разбирая пути. Падает, путаясь в штанах, встает, бежит, снова падает. Песок забивает глаза, рот, уши. Эдуард Иванович плачет, бьет кулаками оземь. Куда-то проваливается.
…Майор чувствует, что висит в воздухе. Воздух пахнет свежей смолой. Майор не решается открыть глаза. Прислушивается. Слышит гудение. Похоже, гудит шмель. Щебечут птицы. Журчит вода.
«Вода!»— Степанчук размыкает веки. Внизу, в трех-четырех метрах от него, с камня на камень весело перепрыгивает ручеек. Эдуард Иванович изгибается всем телом и смотрит вверх. Над ним нависает лапчатая сосновая ветка. Сквозь нее проступает голубизна. Майор догадывается, что падая зацепился брючным ремнем за сук. Дергается. Сук трещит. Степанчук оказывается в воде. Погружает лицо в ручей, жадно и долго пьет. Никак не может напиться. Ложится на спину прямо в воду. Отдыхает, потирая ушибленную коленную чашечку. Смотрит в небо. Над майором проплывает череда светящихся облаков. Плавно покачиваются верхушки сосен. Гуляет в воздухе невесомая искристая паутинка. Затем все это заслоняет склонившаяся над Степанчуком голова оленя. В его больших бархатистых глазах удивление. Майор улыбается. Олень фыркает и уходит. Эдуард Иванович садится и осматривается. Он в сосновом бору.
«Приро-ода, — думает Степанчук. — Тишина. Уединение. Душевный покой. Часто ли доводилось мне бывать наедине с деревьями, облаками, ручьями… С самим собой».
Ручеек, огибая Эдуарда Ивановича, бежит меж мшистых валунов, прячется за стволами сосен. Степанчук встает и, прихрамывая, идет по ручью.
«Ну что ж, пойдем вместе, приятель, — думает он. — Побродим, побеседуем. Да. Как же я раньше не замечал этакой красоты… Чувствуешь себя каким-то иным, переродившимся, новым».
Майор нагибается. Выловив из ручья крупную пахучую шишку, разглядывает ее, подбрасывает на ладони. Аккуратно опускает обратно в воду.
Вскоре ручей выводит Степанчука на просторную поляну, залитую солнцем. У Эдуарда Ивановича перехватывает дыхание. Он с восхищением взирает на кланяющиеся ему пестрые головки цветов. Сразу две бабочки опускаются на плечи майора — махаон и павлиний глаз. Эдуард Иванович застывает. Старается не дышать, боясь спугнуть чудные создания.
«Эх, Эдуард, Эдуард, какой же ты все-таки дуралей. Тебе без малого сорок лет, а ты только сейчас прозревать начинаешь… Зачем тебе кабинет, зачем тебе управление, зачем тебе все эти волки и лисицы, зачем тебе вся эта суета… Почему ты не живешь здесь, рядом с тем, что тебе по-настоящему дорого, рядом с тем, что по-настоящему твое… Ты когда-нибудь заглядывал в себя, Эдуард? Нет? Так загляни сейчас. Кто знает, будет ли еще такая возможность…»
Бабочки, вспорхнув с плеч майора, кружатся в беззаботном танце над яркими лепестками.
«А заглянув в себя, Эдуард, ты поймешь, что счастье перед тобой — вот оно. Оно в простоте и естественности. Ты видишь просто траву. Просто цветы. Просто небо. Просто деревья. Ты видишь просто бабочек, Эдуард. Эдуард, ты счастлив. Что тебе еще надо? Глупый, глупый Эдуард, чем ты занимался все эти годы? На что растратил драгоценные минуты бытия?..»
Навстречу Степанчуку по траве и цветам неторопливо идут мальчик-пастушонок и бык. Мальчик держит быка за единственный рог. У пастушонка светлое открытое лицо. Ветерок треплет золотистые локоны. Бык срывает губами травинки. На голове у него венок из ромашек и васильков.
«Совсем как ангел, — умиляется Степанчук. Делает несколько шагов и гладит мальчика по шелковистым волосам. — Какой сегодня чудесный день. Какое чудесное превращение произошло со мной. Какое чудесное превращение…»
