Джонатан Линн - Да, господин министр
а) нашего адвоката: он отстаивает интересы министерства в парламенте и доводит их до сознания общественности;
б) нашего человека в Вестминстере: он проталкивает наши решения в парламенте (NB. Наши, а не свои);
в) нашего кормильца: он добивается в кабинете выделения денег, необходимых нам для выполнения нашей работы.
Особо отметьте: в его функции не входит ознакомление с министерскими процедурами или с работой заведующих отделами, не говоря уж о старших клерках.
Вспоминает сэр Бернард Вули:«Я был в то время довольно молод и совсем неопытен и не понимал, как претворить совет сэра Хамфри в жизнь: ведь министр лично назначил эти встречи и вообще взял все в свои руки.
Я встретился с сэром Хамфри и стал убеждать его: заставить министра не делать того, что он считает нужным, если у него есть на это время, практически невозможно!
Мои доводы вызвали у сэра Хамфри яростную вспышку гнева. Он отчитал меня, как мальчишку: «А почему у министра оказалось свободное время? Ваша прямая обязанность заботиться о том, чтобы у него никогда не было свободного времени… Если оно появляется, это только ваша вина…» То есть ему надо создавать работу. Министр должен произносить речи, выступать в провинциальных городках и на приемах иностранных гостей, принимать делегации, прорабатывать горы документов из красных кейсов; он должен постоянно улаживать конфликты, оказываться в кризисных ситуациях и искать из них выход.
Если в рабочем календаре министра появляются пропуски, мне, по словам сэра Хамфри, надлежит тут же заполнять их, а также заботиться, чтобы он поменьше путался у нас под ногами и, следовательно, основное свое время проводил, например, в палате общин, где он не может причинить большого вреда.
Впрочем, мне все-таки удалось несколько смягчить его гнев – это я хорошо помню, – когда я сообщил сэру Хамфри, что в момент нашей беседы министр как раз занят обсуждением проблемы выживания барсуков в Уорвикшире.
Мое известие его настолько воодушевило, что я даже решился предложить поискать еще каких-нибудь особей, которым грозит уничтожение. На что сэр Хамфри ответил, что далеко ходить не надо – такими особями бесспорно являются личные секретари, которые не в состоянии занять своих министров».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.) 10 февраляСегодня утром вызвал Хамфри и поднял вопрос об охранном статусе пушных зверьков, а также о том, почему меня не удержали от опрометчивого заявления в парламенте, будто местной экологии и достопримечательностям не будет нанесен ущерб.
Сэр Хамфри возразил, что ничего подобного я в парламенте не заявлял: в моем выступлении были слова «…не будет нанесен значительный ущерб». По-моему, это одно и то же, хотя Хамфри придерживается иного мнения.
– Наоборот, господин министр, разница колоссальная, как между небом и землей. Практически все что угодно можно квалифицировать, как нанесение ущерба, и в то же время практически все оправдать, как не наносящее значительного ущерба. Не следует недооценивать значения слова «значительный».
Я заметил, что шесть толстых тетрадей с подписями вряд ли можно считать незначительными. Сэр Хамфри предложил мне заглянуть в них. Я последовал его совету и, к своему глубочайшему изумлению, увидел, что в каждой из них не более пятнадцати подписей – всего около сотни. Ловко задумано, ничего не скажешь: петиция в шести толстых тетрадях впечатляет куда больше нескольких листков с кучкой имен.
Шумиха вокруг этих барсуков принесет нам немало хлопот.
Мой постоянный заместитель, оказывается, уже распорядился подготовить специальный пресс-выпуск, в котором говорится, что упомянутой рощице практически ничего не угрожает – просто проводится обычная перерегистрация, что барсуки в изобилии распространены по всему Уорвикширу, что между барсуками и бруцеллезом обнаружена определенная взаимосвязь и что, как уже было официально заявлено общественности, местной экологии и достопримечательностям не будет нанесен «значительный ущерб».
Мы вызвали нашего пресс-секретаря, и он согласился с сэром Хамфри, что этот вопрос вряд ли вызовет интерес «большой прессы», за исключением разве только «Гардиан». Да и та, скорее всего, даст буквально несколько строк. Мы все пришли к единодушному выводу: за сохранность сельского пейзажа ратуют в основном городские интеллектуалы из среднего класса. Еще бы, им ведь там не жить. О деревенском пейзаже они предпочитают читать. По мнению Бернарда, их протест исходит не столько от Тора[45], сколько от приверженности к Торо[46]. Честно говоря, его каламбуры начинают меня утомлять.
Итак, мы, к взаимному удовлетворению, решили проблему животного мира. И я собрался поднять действительно принципиальный вопрос: почему мне не сообщили всех имеющих отношение к делу фактов до того, как я выступил в парламенте?
Объяснение сэра Хамфри меня, попросту говоря, ошеломило.
– Господин министр, – вкрадчиво начал он, – есть мнение, причем, на мой взгляд, весьма логичное, что иногда министру лучше не знать некоторых вещей…
Я не поверил своим ушам. Но, оказывается, это было еще не все.
– Господин министр, – елейным голосом продолжил он, – ваши ответы в парламенте и на пресс-конференции превзошли все ожидания. Вы были сами убеждены в своей правоте, и потому слова ваши звучали на редкость убедительно. А теперь скажите откровенно: могли бы вы говорить с той же страстностью и убежденностью, если бы эти чокнутые экологисты травили вас, как барсука?
Столь беспардонное выражение своего права держать меня, народного избранника, в неведении (не говоря уж об этом ужасном каламбуре с барсучьей травлей, который – допускаю – мог быть и непреднамеренным, хотя Хамфри никогда не упустит случая показать свое остроумие) глубоко меня потрясло.
– Это чудовищно! – заявил я ему.
Но он настаивал на том, что делается это исключительно в моих интересах (лицемернее довода я в жизни своей не слышал!). Я категорически указал ему на абсолютную недопустимость подобных действий и потребовал, чтобы они больше никогда не повторялись.
Причем я твердо намерен проследить за этим.
16 февраляВсю минувшую неделю мы с Фрэнком Визелом работали над планом реорганизации министерства. Одним из ключевых элементов реорганизации должна быть регулярная отчетность служащих всех рангов непосредственно министру, то есть мне.
Сегодня я попытался объяснить суть новой системы сэру Хамфри, но тот и слушать не пожелал.
Перебив меня, он заявил, что хочет высказать кое-какие соображения «по существу», но, возможно, они не совсем придутся мне по вкусу. Нашел чем удивить!
По чистой случайности я забыл выключить диктофон, так что «выступление» сэра Хамфри оказалось записанным на пленку – для потомков. Вот что он сказал, слово в слово:
«Господин министр, распределение служебных обязанностей в нашем ведомстве традиционно сложилось таким образом, чтобы освободить нашего повелителя от мелочных забот, поручив их тем, кто специально подготовлен для исполнения этих второстепенных обязанностей, давая возможность ему, политическому владыке, заниматься вопросами глобальной теории и погружаться в глубины истинного созидания, неотъемлемого от его возвышенного положения».
Ну и почему это должно быть мне не по вкусу? Если Хамфри ожидал, что его выспренная тирада меня расстроит, то он ошибся. Как можно расстроиться, не поняв из сказанного ни слова?
Я снова, вот уже в который раз, попросил его повторить то же самое на нормальном английском. Он снова, вот уже в который раз, искренне удивился моей просьбе, будучи вполне убежден, что излагает свои мысли предельно ясно.
Тем не менее, он призадумался, а затем, очевидно, решил высказать свою мысль одной фразой:
– Вы здесь не для того, чтобы управлять министерством.
Вначале я опешил. Затем, собравшись с мыслями, ответил, что и я, и проголосовавшая за меня общественность думаем иначе.
– При всем уважении к вам, господин министр, – начал он, и я с трудом удержался, чтобы не съездить ему по зубам, – и вы, и общественность заблуждаетесь.
Из его дальнейших объяснений следовало, что управять министерством должен он, а мое дело – заниматься политическими вопросами, проводить законопроекты через парламент и – что самое главное – добиваться в кабинете неуклонного увеличения бюджета министерства.
– Хамфри, иногда у меня складывается впечатление, что, кроме бюджета, вас ничего не интересует, – сказал я ему.
– Бюджет, господин министр, – вещь достаточно важная, – не без язвительности ответил он. – Если о нем не заботиться, то, в конце концов, можно остаться с таким маленьким министерством, которым смог бы управлять и министр.
