Валентин Катаев - Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник)
– Обыкновенный николаевский двугривенный… Награбленный большевиками из Монетного двора в семнадцатом году…
– Да, Тупягин, видите: вместо орла – ненавистные вам серп и молот и надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».
– Ерунда! Приклеили!
Я заскрежетал зубами.
– Слушайте, вы, Тупягин! Видите: пятирублевая ассигнация? – Я вытащил из кармана казначейский билет. – Посмотрите на него внимательно. Сейчас мы с вами пойдем в любой магазин, купим четвертку табаку, и я на ваших глазах получу сдачу се-ре-бром!
– Чепуха! Никакой нормальный человек не разменяет вам эту подозрительную советскую бумажку на серебро.
Я почувствовал, что ком подкатил к моему горлу. Я собрал всю свою силу воли и процедил сквозь зубы:
– Тупягин… Какие же деньги в таком случае вы признаете?
– Ро-ма-нов-ски-е! – скрипнул Тупягин. – Ни-ко-ла-ев-ски-е! Это настоящие деньги. Без всяких фиглей-миглей.
– Ах, так, дорогой товарищ Тупягин? – сказал я, ласково улыбаясь. – Очень приятно. А скажите, пожалуйста, что это у вас такое висит в простенке между этими двумя многоуважаемыми окнами?
– Зеркало, – с удивлением сказал Тупягин.
– Зеркало. Но оно мне не нравится.
Непосредственно за этим я взял с письменного стола какую-то бронзовую собаку и бросил ее в зеркало. Осколки брызнули во все стороны. Тупягин окаменел.
– Кроме того, мне не нравится цвет ваших обоев. Но мы это сейчас исправим.
Я взял со стола большую бутылку чернил, и не прошло двух минут, как обои приобрели очень оригинальную и живописную окраску. Затем я выпустил из перины пух, наскоро вспорол перочинным ножом бархатный турецкий диван, сунул в него жалкие остатки стенных часов, выдавил тюбик синдетикона в ночные туфли хозяина и затопил камин обломками какого-то мореного дуба.
– Надеюсь, – ласково сказал я, – что вы не доведете дело до народного суда? Я понимаю, если б это был еще окружной суд, но стоит ли мараться об этот паршивый большевистский судишко! Не правда ли, Тупягин? Лучше я вам просто заплачу пятьсот рублей наличными за организацию уюта в вашей мрачной холостяцкой берлоге – и дело с концом.
– Как угодно, – сухо сказал Тупягин.
– Потрудитесь получить, – сказал я, протягивая Тупягину романовскую пятисотку.
– Вы что, издеваетесь надо мной?
– Какое уж тут может быть издевательство, – грустно сказал я, – умел уют старому холостому другу устраивать – умей и денежки за это платить. И не какие-нибудь советские… паршивые… фигли-мигли. А настоящие, романовские, так сказать.
– Надеюсь, вы шутите?.. – хрипло прошептал Тупягин.
– Какие уж тут шутки!.. До свидания, Тупягин… Мебель советскую покупайте на Сухаревке. Там, знаете ли, дешевле и хуже. И все-таки не в каком-нибудь гнусном большевистском государственном тресте.
1924
Неотразимая телеграфистка, или Преступление мистера Климова
(Сильная кинопрограмма в пяти частях)
Часть первая
1. На экране появляется красивый железнодорожный пейзаж.
Надпись: «Станция Шарья Северной железной дороги».
2. На экране – красивый мужчина сидит за письменным столом и, поднявши к потолку деликатные глаза, нежно мечтает.
Надпись: «Зам. председателя учкпрофсожа Климов».
По небу плывут кудрявые тучки.
3. Надпись: «Еще в прошлом году Климов, будучи в месткоме № 2…»
4. Климов сидит, обнявшись с неотразимой телеграфисткой Монаховой, над прудом.
Надпись: «Котик, достань мне казенную квартирку!»
– Увы, Пупсик, это никак невозможно!
– Почему!
– Потому, что я не состою в жилкомиссии.
5. Крупным планом. Прекрасное лицо неотразимой телеграфистки. По щеке ползет большая и довольно-таки увесистая слеза…
Часть вторая
6. Надпись: «Прошел год…»
Неотразимая Монахова сидит над аппаратом Бодо и тихо грустит. Вбегает мистер Климов и начинает резвиться.
Надпись: «Почему ты резвишься, Пупсик?»
– Ура! Ура! В данный момент я замещаю председателя учкпрофсожа. Лови этот самый момент. Комнатка тебе обеспечена.
Мистер Климов вприпрыжку убегает. Неотразимая телеграфистка хлопает в ладоши и начинает лихорадочно пудриться.
7. Председатель жилищной комиссии Честоковский стоит на задних лапках. Крупным планом: виляющий хвост. Мистер Климов гладит Честоковского по мохнатой спине.
Надпись: «Послушай, песик!»
– Всегда готов служить начальству!
– В данном случае объявляю заседание жилкомиссии открытым. На повестке – вопрос о предоставлении неотразимой Монаховой комнаты. Возражений нет?
8. Честоковский продолжает стоять на задних лапках и ласково вилять пушистым хвостом. Крупным планом: торжествующее лицо мистера Климова.
Надпись: «Принято единогласно».
9. Мистер Климов становится на одно колено и галантерейно передает неотразимой телеграфистке ордер на комнату и ключ. Крупным планом: целуются. Диафрагма. Экран темнеет.
Часть третья
10. Честоковский посылает протокол «заседания» на подпись ШЧ-6, ДН-6, ТЧ-11. Они категорически отказываются подписать.
Надпись: «Мы не желаем подписывать незаконный протокол. Мы не присутствовали на заседании. Кроме того, есть лица, более нуждающиеся в квартире, чем неотразимая телеграфистка. Одним словом, пошел вон!»
11. Честоковский бежит, поджав задние ноги и свесив язык. Крупным планом: перед Честоковским встает большой вопрос.
Надпись. «А как же я теперь буду посылать протокол в доржилкомиссию???»
12. Неотразимая телеграфистка игриво въезжает в комнату.
Часть четвертая
13. Бурная ночь. Луна как сумасшедшая ныряет в чернильных тучах. Ветер гнет деревья. Мистер Климов и мистер Честоковский, закутанные в плащи, пробираются в канцелярию, где хранится книга протоколов.
Надпись: «Но бандиты не дремлют».
14. Крупным планом: открытая книга протоколов. Рука мистера Климова заклеивает протокол от 24 января 1927 года и пишет заднее число, то есть 21 января, где вызывают уже других представителей, совершенно не вызывавшихся в первый раз.
Надпись: «Дело сделано… Шито-крыто».
15. Крупным планом: неотразимая телеграфистка и мистер Климов целуются. У их ног сидит, поджав под себя пушистый хвост, Честоковский и умильно облизывается.
Надпись: «Друзья ликуют».
16. Вагон, где ютятся семьи рабочих с маленькими ребятишками. Теснота. Нищета.
Надпись: «А они получили вместо квартиры – фигу».
Часть пятая
17. Летит московский поезд.
Надпись: «Но…»
18. Крупным планом: из вагона выгружают «Гудок».
19. Мистер Климов раскрывает номер «Гудка» и медленно зеленеет.
Крупным планом надпись:
«Маленький фельетон Митрофана Горчицы: „Неотразимая телеграфистка, или Преступление мистера Климова“».
Конец.
1927
Неудачливая коммерция
Ни одно государство не соглашается купить пароходы, уведенные Врангелем из Крыма.
Из газет
На рынок вышел испитой человек с подвязанной щекой и в коротеньком пиджачке.
Одной рукой он прикрывал видневшуюся из пиджака волосатую грудь, а в другой волок мешок.
Человек вышел на середину площади, сел на корточки и разложил товары.
– Ей, не зевай! Хватай-налетай! Старый и малый, брюнет и блондин, старуха и красавица – выбирай, что нравится! Вот пароход – проверен ход. С ручательством на пять лет, полезный предмет для каждой уважающей себя нации – незаменимо при эвакуации. Верьте словам. Пробовал сам.
Подошли покупатели. Трое. Румын, турок, грек.
– Почтеннейшая публика! Не пожалейте иностранного рублика. Купите подводную лодку по случаю – самую лучшую. А? Прикажете завернуть? Отдаю за четверть цены, себе в убыток, ей-богу!
Покупатели сумрачно покачали головами.
– Не хотите? В таком случае не угодно ли чайных ложечек? Серебряные, с пробой. Можно сказать, трофей, отбиты в бою у неприятеля. Исторические ложечки.
Один из покупателей вздохнул:
– Не надо ложечек. На них монограмма: «Кафе „Якорь“». Они краденые.
Продавец выпучил глаза.
– Что? Краденые? Да отсохни у меня рука, да провались я на этом самом месте, да пусть я… Впрочем, я могу предложить вам еще… салфеточки. И меточек нет-с, все честь честью. За четверть цены…
– Тоже. Краденое. Метки вырезаны.
Торговец заплакал.
– Значит, не покупаете? А я думал… Даже сами господин Пуанкаре публично одобряли.
– Нет. Не покупаем. Пускай твой Пуанкаре сам краденое покупает. За это и в МУР можно попасть.
– Тогда, может быть… господа, так, кельк шоз пур буар… Несколько сантиметров в счет этой самой интервенции… Пожертвуйте герою Перекопа, бывшему студенту… Превратности судьбы… А ведь поверите – бароном был… И фамилия моя барон Врангель… Смеетесь? Не верите? С-с-странно! Ч-ч-честное слово… Мерси… За ваше здоровье!
1923
Нецензурная Тереза
Официально в Италии цензуры нет, но на самом деле, негласно, она существует; особенно свирепствует цензура в области социалистической прессы. Когда появились рабочие газеты с цензурными лысинами, рабочие увидели, что цензура есть, и стали волноваться. Цензура заявила газетам, чтобы цензурные лысины заполнялись чем угодно, лишь бы в газетах не было пробелов. Редакторы газет заявили, что все цензурные пропуски будут заполняться народной песенкой о Терезе.
