Валерий Романовский - Белая кость
Перед лицом непогоды эти «гордые» птицы явно предпочитали полетам над штормовым морем обильную трапезу на ближайших помойках с посиделками на пирсах, причалах и корпусах стоящих в базе кораблей.
Словом, как в классике: «чайка ходит по песку — моряку сулит тоску!». Впрочем, и они по-своему, по-бакланьи, тосковали.
На корабле продолжалось плановое «проворачивание оружия и технических средств», когда «командирская железа» капитана З ранга Воробьева, возмущенная наглым поведением птиц, окончательно выработала решение, показавшееся ему самым правильным и удачным для данной ситуации.
Собрав охотничье ружье, которое Воробей хранил в лодочной каюте, он выполз на пирс и, зарядив его прямо на сходне, неспешно двинулся по пирсу к непуганной птичьей массе.
Те, кто наблюдал сцену предстоящей «кары», от удивления приоткрыли рты и с интересом фиксировали события.
Стая довольно близко подпустила незадачливого «мстителя». Метров за пять до опасности передний край пернатых лениво зашевелился и стал медленно, нехотя, практически поштучно, подниматься в воздух.
В какой-то миг беспокойство вдруг проявили все сидящие на пирсе бакланы. Явно без желания оторвав свои задницы, птицы с какой-то «заторможенной» резвостью, все вдруг замахали крыльями на взлет и поднялись над пирсом.
Они не улетали. У них и в «мыслях» такого не было. Описывая «круг почета», они, по-видимому, намеревались вернуться на старые, вполне уже засиженные места. Баклан — птица хоть и крупная, хищная, но сильно страдающая… недержанием.
Лучше бы Воробей этого всего не делал! Но было уже поздно. Колесо событий завертелось. Как говорят бывалые, «процесс уже пошел качественно». Внезапно прозвучавшие почти одновременно два выстрела в никуда заставили всю стаю, как-то вдруг, почти синхронно, вздрогнуть и… жидко опорожниться. С шумным испугом, как-то встревожено-глумливо загоготав, бакланы секунд пятнадцать совершенно бесконтрольно и кощунственно гадили на командира, на зазевавшегося верхнего вахтенного и на округу вообще.
Создавалось ощущение, что прошел крупный, недолгий и совершенно безобидный теплый летний дождик. Прослушивался даже шелест «капель».
Успев выкрикнуть удивленное «У… ё…!?», Воробей сделал попытку прикрыть локтем лицо. При этом четко ощутил дробь прямых попаданий совсем недавно пошитой фуражкой и кителем. «Бомбометание» велось с завидной точностью. Синий флотский китель командира был фактически «изрешечен», ну а фуражку можно было просто сразу выбрасывать.
Кастроголосо завопив на и без того совершенно обалдевшую стаю птиц отборным, но, увы, совершенно бесполезным матом, с ног до головы обделанный и смертельно обозленный командир, гневно сопя, спустился в ЦП. Подчиненные встретили его молчаливым сочувствием. В атмосфере центрального поста плотно зависло ощущение необъяснимого траура. Не было ни одной гримасы, похожей даже на злорадство.
Ведь фактически досталось всем. Теперь предстояло муторное мытье и чистка от ядовитого бакланьего дерьма и корпуса лодки, и пирса, и, конечно же, командира.
Случай произошел сенсационный. «Капитанская месть» оказалась не только бесполезна и совершенно бессмысленна, но, по большому счету, бестолкова.
Это-то и портило настроение самолюбивому командиру. Правда, в длительную меланхолию он впадать не собирался. Это было не в его характере. Но от непосредственного общения с бакланами он был застрахован на долгие годы вперед.
Личный состав бригады от души посмеялся по факту происшедшего. Ведь шила, как известно, в мешке не утаишь!
21 апреля 2004 г.
Презент
Попугая с Кубы везли в подарок. Когда широкоплечий мулат в форме кубинского офицера вручал его вместе с клеткой заместителю командира дивизии капитану 1 ранга Макаршаку, до отхода корабля оставались считанные часы.
Присутствующий при акте передачи командир подводной лодки, глядя на притихшую птицу, подумал: «А стоит ли свеч весь этот геморрой?»
И был он, по сути, прав, поскольку путь предстоял долгий, далеко не простой, и губа Оленья по климату сильно отличается от Гаваны.
«Даже, если довезем, то от акклиматизации сгинет он, бедолага, как сопля в швартовой рукавице» — подумал командир, но промолчал. Обсуждать действия начальника — все равно, что мочиться против ветра. В конце концов, «жираф большой — ему видней».
Попугай был большой, красивый и яркий. Говорящий.
Порода попугаев «ара» размерами и яркостью окраса всегда выгодно выделялась среди собратьев и имела на рынке хорошую коммерческую цену. Сидел он в клетке гордо и прямо, как солдат, который твердо верит, что обязательно станет генералом. Глазастая голова с мощным клювом и ярко-красным опереньем шеи с периодически встающим, хохолком, столь же красным, эффектно контрастировали с темно-зеленым оперением и большим бело-синим вкраплением на крыльях. Красавец сразу же привлек внимание всего экипажа.
Поначалу клетку с ее обитателем определили на мостике, подвесив на кабельную трассу эхоледомера. Попав в необычные условия, попугай таращил на окружающих глаза и очень походил на артиста Хазанова в его известном концерте. Энергично крутил башкой, как бы принюхиваясь к воздушной струе, которую лодочный вентилятор усердно гнал с камбуза через верхний рубочный люк. Время от времени о чем-то удивленно трепался на своем тарабарском языке, местами весьма напоминавшем испанский.
Рассмотрев его внимательней, боцман заключил:
— Все, братан, приплыли! Теперь ты на подводной лодке. Будем из тебя подводника делать.
От этих слов, а может быть от обилия нахлынувших впечатлений, но он тут же… «сходил» в еще чистую клетку большой полужидкой кучей.
Это вызвало оживленную реакцию зевак.
— От него уже сейчас, как от настоящего подводника, не остается предметов жизнедеятельности, только одни продукты! — съязвил кто-то из присутствующих.
Очарованный видом экзотической птицы, корабельный врач заметил:
— Да, мир не идеален. Даже самый красивый попугай и тот гадит, как простой баклан. Но запоры, чувствую, ему пока не страшны.
— А почему он такой зеленый? — спросил у боцмана молодой сигнальщик Петренко, первый раз в жизни увидевший подобное чудо природы.
— Да, видать, его с детства на пальмах укачивало, вот и позеленел. А из яйца-то он наверняка вылупился «белым и пушистым».
— Да ну?! — искренне удивился наивный Петренко, поверивший своему начальнику на слово.
— А у нас, в деревне, мой друг сову держал. Кто-то из взрослых убедил его, что это попугай, он и поверил. Мы маленькие были доверчивые. В зоопарк-то нас не водили, как городских ребят.
— А что, сова-то говорящая была? — полюбопытствовал врач.
— Да нет, не говорила. Но так, стерва, внимательно слушала! Всем просто казалось, что она вот-вот фактически заговорит. Долго ждали, но попусту!
Кубу покинули ночью. Заняв точку погружения, ушли под воду и зону действия противолодочных сил США преодолевали в подводном положении. Подводную лодку в этот раз противник практически не искал.
Так бы и продолжалось наше подводное плаванье — до зарядки аккумуляторной батареи, если бы не попугай, клетка с которым находилась в ЦП.
Поначалу он гордо сидел в клетке и крутил башкой, «знакомясь» с окружающими его людьми и необычной обстановкой центрального поста. Время от времени что-то курлыкал, о своем, о птичьем. Из всего, им произнесенного, четко разбиралось одно слово — «амиго».
Вдруг присутствующие отчетливо услышали короткий шипящий звук. Потом еще один, в той же тональности.
Никто бы не обратил на это особого внимания, если бы не появившийся вдруг запах.
Минер, стоящий на вахте, ошеломил присутствующих заявлением:
— Наш «амиго»-то, кажется, воздух портит!
— Да такого быть не может...! — пытался возразить доктор.
Но минера поддержал старшина команды трюмных:
— Да чего там, я сам слышал, как он два раза пёрнул.
— Как, пёрнул ? Не может такого быть! Я же ведь не слышал!? — растерянно произнес доктор.
— Да, пукнул-то он тихо, ну.....ну, как мяч ... на гвоздь... напоролся, а результат-то, вот, все ощущают, — пояснил мичман.
— Ну, прямо, не попугай, а чудеса тропической экзотики, — улыбнулся минер. — Я, кстати, анекдот вспомнил на эту тему, так в нем, один «мичуринец», взял и скрестил попугая со скунсом. Знатная зверушка получилась на выходе.
— Чем же знатная-то? — поинтересовался доктор.
— Да зверек все время нагло пердел и каждый раз громко и вежливо извинялся.
Часа за четыре до плановой зарядки батареи наш «амиго» вдруг стал закатывать глаза. Через минуту, как сноп, он осел на дно клетки и завалился на бок.
Как оказалось, далеко не новые лодочные магистрали воздуха высокого давления — подтравливали и давление внутри прочного корпуса лодки за период подводного перехода значительно повысилось. Вот попугаю и поплохело. Нежная, никогда доселе не бывавшая в шкуре подводника, птица, не выдержала и потеряла сознание.
