Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд
Я узнал, что с литературной точки зрения мсье Пруст был абсолютно не щепетилен и инспирировал в газетах и журналах восторженные статьи о своих романах, в равной степени используя как уговоры, так и деньги. И для полной радости, он был абсолютно гомосексуален. Ни одна женщина, за исключением верной Селесты, никогда не допускалась в его спальню. Чтобы изучить его поближе, я напросился на ужин в дом его близкой подруги принцессы Сутсо. Выяснилось, что внешность мсье Пруста слова доброго не стоит. Со своими черными усами, круглыми глазами навыкате и мешковатой фигуркой он поразительно походил на кинематографического актера по имени Чарли Чаплин. На ужине у принцессы Сутсо он все время жаловался на сквозняки, держался главным героем-любовником и явно считал, что когда он говорит, все остальные должны молчать. Про некоего мужчину, предпочитавшего женщин, он сказал: «У меня нет никаких сомнений, он абсолютно ненормален». А в другой раз я слышал, как он высказался так: «Пристрастие к мужчинам укрепляет жизненные силы». Короче говоря, еще тот мужик.
— Послушай, — сказала Ясмин, когда услышала все это от меня, — да на черта мне связываться с каким-то там педерастом?
— А почему бы нет?
— Освальд, не говори глупостей. Если он стопроцентный убежденный извращенец…
— Он называет это «инверт».
— Мне все равно, как он это называет.
— Это очень прустовское слово. Посмотри в словаре «инверт» — и найдешь определение «вывернуть вверх тормашками».
— Уж меня-то он не вывернет, любезно вам говорю.
— Тише, тише, не заводись.
— Как бы там ни было, — сказала она, — это зряшняя трата времени. Он на меня и не посмотрит.
— А вот мне кажется, что посмотрит.
— Чего ты от меня хочешь? Чтобы я оделась мальчиком из церковного хора?
— Мы дадим ему двойную дозу порошка.
— Это не изменит его привычек.
— Нет, — согласился я, — но это его так взведет, что ему уже будет наплевать, какого ты пола.
— Он меня инвертирует.
— Нет, ничего подобного.
— Инвертирует, превратит из запятой в апостроф.
— Возьми с собою булавку.
— Все равно тут ничем не поможешь. Если он настоящий, высшей пробы педераст, все женщины ему физически неприятны.
— Но нам очень важно его получить, — настаивал я. — Без пятидесяти Прустовых соломинок наше собрание не будет полным.
— А он действительно такой значительный?
— Он будет значительным, я в этом уверен. В будущем будет огромный спрос на прустовских детей.
Ясмин задумчиво глядела из окна гостиницы на серые облака, сгущавшиеся над Парижем.
— Тогда остается только одно, — сказала она.
— И что же это?
— Ты сам все и сделаешь.
От возмущения я даже подпрыгнул на стуле.
— Он хочет мужчину, — сказала Ясмин. — А вот у нас как раз и есть мужчина. Ты отлично подходишь для этой роли — молодой, красивый и развратный.
— Да, но моя развратность несколько другого направления.
— Струсил? Духа не хватает?
— Ничего не струсил, но полевая работа не по моей части, а по твоей.
— Кто это сказал?
— Ясмин, ты же знаешь, что я не смогу с мужчиной.
— Это не мужчина, это педераст.
— Бога ради! — завопил я. — Черти бы меня драли, если я позволю этому извращенцу до себя хотя бы дотронуться. Ты же знаешь, что даже от клизмы меня неделю потом трясет.
Ясмин громко, заливисто расхохоталась.
— Сейчас ты еще скажешь, — сказала она, — что у тебя слишком тесный сфинктер.
— Да, и я не позволю, чтобы мистер Пруст его расширял. Спасибо за предложение.
— Ты, Освальд, просто трус, — сказала Ясмин.
Это был тупик. Я молча надулся. Ясмин встала и налила себе выпить, я сделал то же самое. Мы сидели и молча пили. Уже начинало темнеть.
— Где мы сегодня поужинаем? — спросил я у нее.
— Мне безразлично, — сказала Ясмин — Только думаю, нам нужно сперва решить с этим самым Прустом. Очень будет жаль, если этот мелкий пидор сорвется с крючка.
— У тебя есть какие-нибудь мысли?
— Я думаю, — сказала Ясмин.
Я допил свой виски и налил новую порцию.
— Тебе налить? — спросил я у нее.
— Нет, — помотала головой Ясмин; я решил, что не буду мешать ей думать. Через какое-то время она сказала: — А интересно, получится или нет?
— Что?
— У меня тут родилась маленькая идея.
— Расскажи мне.
Ясмин не ответила. Она встала, подошла к окну и высунулась наружу. Пять минут она стояла у окна, совершенно не двигаясь, глубоко погруженная в мысли, а я молча на нее смотрел. Затем она неожиданно закинула назад правую руку и начала делать движения, словно ловила мух. При этом она ни разу не оглянулась — просто выставилась из окна и ловила этих невидимых, несуществующих мух.
— Да какого тут черта происходит? — не выдержал я.
Ясмин развернулась и взглянула на меня, широко, радостно улыбаясь.
— Потрясно! — воскликнула она. — Мне это нравится! Я очень умная девочка.
— Тогда наконец рассказывай.
— Это будет довольно сложно, — сказала она. — И мне нужно будет действовать очень быстро, но я вообще хорошо ловлю. Ведь если подумать, я всегда ловила крикетные шары лучше моего брата.
— Что это ты несешь? — возмутился я. — Какие еще шары?
— Для этого нужно будет переодеть меня мужчиной.
— Легко. Никаких проблем.
— Красивым молодым мужчиной.
— И ты дашь ему жучиный порошок?
— Двойную дозу, — сказала Ясмин.
— Не слишком ли это рискованно? Не забывай, что сделала двойная доза со стариком Уорсли.
— Вот в таком виде он мне и нужен, — сказала Ясмин. — Я хочу, чтобы он ополоумел.
— Не будешь ли ты так добра в точности рассказать, что собралась делать?
— Освальд, к чему столько вопросов? Мсье Пруст — вполне законная добыча. Он типичнейший клоун, вот я и буду относиться к нему как к клоуну.
— В общем-то, он не клоун, — сказал я, — не клоун, а гений. Но булавку ты все равно бери. Королевскую булавку. Ту, что побывала в заднице короля Испании.
— С мясницким ножом в руке я бы чувствовала себя гораздо спокойнее.
Мы провели несколько следующих дней, превращая Ясмин в мальчика. Мы сказали портному, куаферу и сапожникам, что готовимся к большому карнавалу, и те зашлись энтузиазмом. Просто удивительно, что делает с лицом хороший парик. С момента, когда косметика была стерта, а парик надет, Ясмин превратилась в мужчину. Мы выбрали чуть женственные светло-серые брюки, голубую рубашку, синий галстук, шелковую жилетку в цветочек и бежевую куртку. Ботинки были спортивного типа, коричнево-белые, а мягкая, табачного цвета шляпа имела широченные поля. Гордые изгибы грудей мы замаскировали, туго перебинтовав ее широким толстым бинтом. Для маскировки голоса я научил ее говорить мягким шепотком, и я же тщательно прорепетировал, что она скажет Селесте, когда та откроет дверь, и что мсье Прусту, когда предстанет пред его не очень светлыми очами.
Через неделю все было готово. Ясмин так мне и не сказала, как намерена поступить, чтобы не дать инвертировать себя в истинно прустовской манере. Да я ее больше и не расспрашивал. Я был счастлив уже тем, что она согласилась взять его на себя.
Мы решили, что она явится на рю Лоран-Пише в семь часов вечера — к этому моменту жертва уже три часа как встанет. Я сам помогал Ясмин одеться; парик был просто прелесть: бронзовато-золотистые волосы чуть длиннее принятого, немного вьющиеся на концах. В сочетании с серыми брюками, жилеткой в цветочек и бежевой курткой он превращал ее в несколько женственного, но потрясающе красивого парня.
— Ни один пидор, — сказал я, — не устоит перед соблазном отодрать такого красавца.
Ясмин улыбнулась, но ничего не сказала.
— Постой, постой, — озарило вдруг меня, — кое-чего тут не хватает. Твои брюки определенно пустые, и это выдаст тебя с головой.
На столе стояла вазочка с фруктами, подарок от заведения. Я подобрал небольшой банан, Ясмин приспустила брюки, и мы прилепили банан лейкопластырем к верхней внутренней части ее бедра. Когда она вновь натянула брюки, эффект был просто потрясающий: однозначная дразнящая выпуклость, точно на правильном месте.
— Он это увидит, — сказал я, — и уже ополоумеет.
18
Мы спустились вниз и сели в машину. Я доехал до рю Лоран-Пише и затормозил за двадцать ярдов от дома номер восемь на другой стороне улицы. Мы внимательно осмотрели дом, это было большое каменное здание с черной парадной дверью.
— Вперед, и удачи, — сказал я. — Он на втором этаже.
Ясмин вышла на тротуар.
— С этим бананом что-то неудобно, — повернулась она ко мне.
— Вот теперь ты знаешь, каково нам, мужчинам, — ответил я немного злорадно.
Ясмин засунула руки в карманы и направилась к дому. Я увидел, как она подергала ручку. Дверь оказалась незапертой — видимо, потому, что дом был разделен на отдельные квартиры. Ясмин открыла дверь и вошла.
