Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд
В одной руке у нее был небольшой пакет из оберточной бумаги, а в другой сумочка. Открыв сумочку, она достала лист бумаги с подписью и главное — ту самую резиновую штуку. Передавая их мне, она ничего не сказала; на ее лице было странное выражение, некая смесь экстаза и благоговения, и когда я к ней обращался, она, похоже, меня не слышала. Она словно была где-то в другом месте, в милях отсюда.
— В чем дело? — спросил я. — Почему это великое молчание?
Она глядела прямо вперед и ничего не слышала. Глаза ее были ясными и блестящими, лицо невыразимо спокойным, почти благостным, оно словно светилось собственным светом.
— Господи, Ясмин, — сказал я, — да какого черта с тобой происходит? Тебя словно посетило какое-то видение.
— Ты крути баранку, — сказала она, — а меня пока оставь в покое.
Мы вернулись в гостиницу безо всяких разговоров и разошлись по своим номерам. Я тут же исследовал сперму под микроскопом. Сперма была вполне живая, но количество сперматозоидов оставляло желать много большего. Я приготовил только десять соломинок, но это были полноценные соломинки, миллионов на двадцать живчиков каждая. Клянусь Господом, страшно подумать, в какую сумму они кому-нибудь когда-нибудь обойдутся. Они станут редкими, как первое издание Шекспира. Я заказал шампанское, foie gras и тосты и послал Ясмин записку — надеюсь, мол, что вскоре она ко мне спустится.
Ясмин пришла через полчаса, при ней был тот самый сверток. Я налил ей бокал шампанского и положил ей на тост ломтик foie gras. Она отпила шампанского, проигнорировала foie gras и продолжала хранить молчание.
— Бросай это дело, — сказал я. — Какая муха тебя укусила?
Ясмин одним длинным глотком допила бокал и подставила мне его снова; я наполнил. Она выпила половину бокала и поставила его на стол.
— Ради всего святого, Ясмин, что с тобой происходит? — воскликнул я.
Ясмин взглянула на меня прямо и бесхитростно.
— Он меня сокрушил.
— Он тебя ударил? Господи, какой ужас! Так он тебя действительно ударил?
— Не будь таким идиотом, Освальд.
— Так что же ты тогда хотела сказать?
— Я хотела сказать, что он меня буквально сокрушил. Это первый человек, который меня решительно потряс.
— О, теперь я понимаю, о чем ты! Господи боже ты мой!
— Он же чудо, этот человек, — сказала Ясмин. — Он гений.
— Конечно, он гений, потому-то мы его и выбрали.
— Да, но он же прекрасный гений. Он, Освальд, такой прекрасный, такой чудный и мягкий, я никогда еще таких не встречала.
— Он действительно тебя сокрушил.
— Конечно сокрушил.
— Так в чем же проблема? — спросил я. — Ты ощущаешь себя виноватой?
— О нет, — сказала она, — я ничуть не чувствую себя виноватой. Я просто ошеломлена.
— Прежде чем мы с этим делом покончим, ты ошеломишься бог знает сколько раз. Он не единственный гений в нашем списке.
— Знаю.
— Ты не думаешь выйти из этой операции?
— Конечно нет. Налей-ка мне еще.
Я наполнил ее бокал в третий раз за три минуты. Она сидела, медленно из него потягивая, а затем сказала:
— Послушай, Освальд…
— Слушаю внимательно.
— До сих пор мы относились к этому делу довольно шутливо, так ведь? Это была забава, шутка, верно?
— Чушь! Лично я относился к этому очень серьезно.
— А как насчет Альфонсо?
— Это ты про него шутила.
— Знаю, что я, но он же этого заслуживал. Он же самый доподлинный клоун.
— Что-то я не понимаю, к чему ты клонишь, — прищурился я.
— Ренуар совсем другое дело, — сказала Ясмин. — Только к этому я и клоню. Он настоящий титан, его работы переживут века.
— А также его сперматозоиды.
— Заткнись и послушай. Я говорю простейшую вещь. Среди людей есть клоуны, а есть не клоуны. Альфонсо типичный клоун, да и все короли клоуны. В нашем списке есть и еще несколько клоунов.
— Кто именно?
— Ну, скажем, Генри Форд. И мне кажется, этот твой венский Фрейд тоже клоун. Так же как беспроволочный Маркони, он-то уж точно клоун.
— К чему весь этот разговор?
— А к тому, — сказала Ясмин, — что я ничуть не против пошутить насчет клоунов. Точно так же я не против того, чтобы при случае обойтись с ними малость грубовато. Но черти бы драли меня с потрохами, если я начну тыкать булавками в людей вроде Ренуара, Конрада или Стравинского. Во всяком случае, после того, что я сегодня увидела.
— А что ты сегодня увидела?
— Я тебе уже рассказывала. Я увидела действительно великого прелестного старика.
— И он тебя сокрушил.
— Действительно сокрушил.
— Позвольте мне вас спросить, ему-то это понравилось?
— Очень, — сказала Ясмин, — ему это очень понравилось.
— Расскажи мне, что у вас было?
— Нет, — твердо сказала Ясмин. — Я отнюдь не против рассказывать тебе про клоунов, но не клоуны — дело сугубо приватное.
— Он был в инвалидном кресле?
— Да. А еще он теперь привязывает кисть к руке, потому что не может держать ее пальцами.
— Из-за артрита?
— Да.
— И ты дала ему жучиный порошок?
— Конечно.
— А доза была не слишком большой?
— Нет, — качнула головой Ясмин. — В таком возрасте это необходимо.
— И он подарил тебе картину, — кивнул я на бумажный сверток.
Ясмин развернула картину и показала ее мне. Это было маленькое полотно без рамы, изображавшее юную розовощекую девушку с золотыми волосами и голубыми глазами. Чудеснейшая вещь, просто глаз не отвести, от нее буквально исходило сияние, озарявшее комнату.
— Я не просила, — сказала Ясмин. — Он заставил меня взять. Прекрасно, не правда ли?
— Да, — согласился я. — Прекрасно.
16
Впечатление, произведенное Ренуаром на Ясмин в Эссуа, не сделало, к счастью, унылыми дальнейшие наши операции. Лично я с трудом отношусь к чему бы то ни было серьезно и свято верую, что мир бы стал гораздо лучше, последуй моему примеру и все остальные люди. Я совершенно лишен амбиций. Вам, вероятно, уже известен мой девиз: «Лучше навлечь на себя укор, чем выполнить очень трудоемкую задачу». Все, чего я желаю в жизни, это получать удовольствие. Но такого счастья нельзя достигнуть без уймы денег. Деньги существенны для сибарита, это ключ к старту. На что злоязычный читатель почти наверняка ответит: «Хвастаясь, что лишен амбиций, неужели ты не понимаешь, что желание быть богатым есть одна из зловреднейших амбиций?»
Нет, совсем необязательно. Зловредность богатства определяется способом, каким оно получается. Лично я весьма щепетилен в подборе этих способов. Я отказываюсь иметь что-либо общее с деланием денег, если не выполнено два золотых правила. Во-первых, оно должно быть предельно забавным. Во-вторых, оно должно доставлять огромное удовольствие тем, из кого я извлекаю деньги. Это элементарнейшая философия, и я от чистого сердца предлагаю ее всем деловым магнатам, операторам игорных домов и министрам финансов.
За это время ярко выявились две вещи. Во-первых, необычное чувство свершения, которое получала Ясмин от каждого посещенного ею художника. Она выходила из дома или студии с глазами, сверкающими как звезды, с яркими розами, алеющими на обеих щеках. Все это не раз и не два заставляло меня задуматься о сексуальных навыках выдающихся творческих гениев. Не распространяются ли их творческие способности и на прочие сферы деятельности? А если так, не известны ли им тайны и волшебные способы, как возбудить женщину в степени недосягаемой для унылых смертных вроде меня? Розы на щеках Ясмин и сияние ее глаз заставляли меня допустить, довольно неохотно, что дело обстоит именно так.
А вторым удивительным аспектом всей этой операции была ее крайняя простота. У Ясмин никогда не возникало трудностей с клиентами. Подумав об этом обстоятельстве, я прихожу к мысли, что у нее и не могло возникнуть никаких трудностей. Мужчины по природе своей полигамны, добавьте сюда известный факт, что лучшие представители творческой профессии, как правило, более вирильны, чем люди попроще (и пьют они тоже больше), и вы увидите, что никто и никогда и не помыслил сопротивляться Ясмин. Ну сами посудите: в высшей степени одаренные, а значит, в высшей степени активные художники, вздрюченные суданским волдырным жуком и выпучившие глаза на юную женщину необыкновенной красоты. Они потрясены, стали податливы, как паштет, с того самого момента, как проглотили роковую конфету. Я уверен, что сам Папа Римский, попади он в такую ситуацию, через девять минут скинул бы рясу, как и все остальные.
Но я должен немного вернуться.
После Ренуара мы, не задерживаясь, поехали в парижский «Риц», наш полевой штаб. Назавтра мы отправились к старику Моне. Мы достигли Гиверни, подъехали к его прекрасному дому, и я высадил Ясмин, чуть не доезжая ворот. Она пробыла в доме свыше трех часов, но меня это уже не волновало. Зная, что предстоят долгие ожидания, я организовал на заднем сиденье небольшую библиотечку: полный Шекспир, кое-что из Джейн Остин, кое-что из Диккенса, кое-что из Бальзака и последняя книга Киплинга.
