Метта Фуллер - Дневник проказника
Очень дурно, когда мужчины в сердцах ругаются — дамы так не делают. Мужчины в нашем спальном вагоне говорили ужасно скверные вещи, когда стали утром одеваться, и совсем из-за пустяка: бедный проводник перепутал все их башмаки — никто не находил своих ботинок или двух одинаковых. Проводник сказал, что все они были в порядке после того, как он их вычистил; поэтому некоторые очень свирепо смотрели на меня, бедного Жоржи, который как раз одевался, имея вид кроткий, точно ягненок; но, ах! на свете так много несправедливости, как говорится в книжках.
Мне очень жаль, что Бесс и Таузеру не суждено было увидеть водопадов. У меня не хватает слов для их описания. Они фантастически огромны, а шум их можно слышать за несколько миль. Там есть радуга и всякие другие интересные вещи. Водопады имеют четыре стороны: наружную, внутреннюю (в которую можно спуститься), канадскую и американскую. Они изображены в моем учебнике географии, но там нет ни слова о страшном шуме, который стоит здесь день и ночь.
Думаю, мистеру Барнуму стоит взять их в свое шоу и показывать за границей, как он это сделал с Томом-мальчиком-с-пальчик.
Водопады очень поучительны для маленьких мальчиков, так как самым превосходным образом показывают величие природы. Но проводники страшно дороги. Папа говорит, что их притязания достойны еще большего удивления, чем сами Ниагарские водопады. Ему не следовало бы брать проводника. В тот день, когда мы приехали, один француз собирался пройти по канату через водопады. Мама сказала, что он, должно быть, сумасшедший, но я этого не нашел: когда я его увидел, он показался мне таким добродушным.
Мама не хотела пойти и просила папу, чтобы он ни на минуту не спускал с меня глаз. Он обещал ей, что будет смотреть в оба, и она отпустила нас, а сама прилегла ненадолго, так как ночью в спальном вагоне ее постоянно тревожили. Было чудесно и немножко страшно смотреть, как тот человек переходил водопад: в чулках, с английским и американским флагами в руках; под конец он спросил, не пожелает ли кто-нибудь совершить хорошенькую маленькую прогулку в тачке. Он брался наверняка перевезти желающих или заплатить пятьсот долларов, в случае, если бы они утонули.
Я подумал, что приятно было бы пересечь водопад, а если нет, то получить деньги. Папа с увлечением разговаривал со знакомым, которого неожиданно встретил. Я видел, что он не обращает на меня внимания, и потихоньку улизнул к фокуснику и шепнул ему, что хочу идти с ним.
— Малыш, — сказал он, — ты не пожалеешь об этом, потому что прославишься на всю жизнь. Подумай только, ты — единственный мальчик, который когда-либо переезжал в тачке через водопады!
Я влез, а он дал мне два маленьких флага и сказал:
— Закрой глаза, если у тебя закружится голова. Предоставь все мне. Ты в такой же безопасности, как дома на своей пуховой перинке.
Но подошел противный полицейский, оттолкнул меня и спросил, где мои родители; он хотел арестовать их за жестокое обращение с детьми, а папа прибежал и хотел отлупить француза тростью.
Так и не вышло ничего из моей поездки. Это было слишком глупо. Мама сказала, что ни на минуту не спустит с меня глаз, пока мы на Ниагаре. Она была в ужасе при мысли, что я едва-едва избежал опасности.
На другой день мы купили у индианок вышитую булавочную подушку для Бесс, и еще лук и стрелы для меня, и поехали на Козий остров. Трудно поверить, как быстро там течет вода. Это можно видеть, если бросить туда бумажку. Там была одна великолепно разодетая дама; она держала на руках ужасно смешного мопса с розовой ленточкой и позволила мне поиграть с ним и подержать его некоторое время, пока она отдохнет.
Это Ниагарский водопад. А это мопс
Я ни за что на свете не мог бы объяснить, как это случилось, но когда она смотрела на что-то, что ей показывала мама, Нелли (это мопс) упала в воду. Я только с полсекунды видел ее розовую ленту, а потом уже ничего не было видно! Можно было подумать, что утонул ребенок, так вела себя эта женщина. Если бы папа не удержал ее, она, кажется, прыгнула бы вслед за мопсом. Но ей помешали, с ней сделалась истерика, и ее пришлось нести в отель.
— Неосторожный мальчик, — сказала мама.
Я сам чуть не плакал — такое милое маленькое создание, с закрученным хвостиком и смешной черной мордочкой; но я утешал себя совершенным открытием: вода течет почти милю в секунду. Как говорит мой учитель, наука требует жертв.
Но пора, мой дневник, рассказать тебе о моем собственном спасении. Я был в ужасной опасности. Кровь стынет жилах, когда я думаю об этом. Водопады велики, очень велики, чудовищны, но я не испытываю желания видеть их еще раз (разве что со спасательным поясом). На второй день, когда за обедом у нас была рыба, мне пришло в голову, что было бы забавно поудить, но я сидел спокойно, и мама позвала меня в свою комнату и сказала мне, чтобы я взял книгу и почитал, пока она будет отдыхать, как всегда, после обеда. Скоро она уснула. Я взглянул в окно: небо было голубое, солнце ярко сверило. Меня тянуло на воздух. Я полез на крышу веранды, скатился вниз по столбу, купил в маленькой лавочке через улицу несколько удочек и убежал.
Я пошел далеко, вверх по реке, где вода текла медленно и спокойно. Там я уселся и стал удить. Но не поймал ничего и прошел еще с добрый кусок, пока не дошел до мельницы, где была привязана маленькая лодка. Никто не видел, как я ее взял. Я решил поехать посмотреть, нет ли рыб на канадской стороне. Только что я отплыл от берега, как началась беда с проклятой лодкой: она вдруг завертелась и что-то вырвало у меня из рук весла, точно высунулись две руки и отняли их у меня.
Я так быстро мчался вниз по реке, что мне вспомнился мопс с розовой ленточкой; но на этот раз я, кажется, не чувствовал такого интереса к науке, забыл всякое вычисление быстроты стремнины и удивлялся мыслям маленького мальчика, который мчится по Ниагарскому водопаду, чтобы утонуть.
В желудке у меня сделалось скверно и мне хотелось назад, в мамину комнату, чтобы сидеть спокойно за книгой, как подобает благовоспитанному мальчику.
* * *Я вижу из газет, что это был очень беспокойный день. Несколько человек заметили заметили лодку с ребенком, совершающим одинокую прогулку вниз по Ниагаре. Они побежали вслед и кричали, но это не помогло. Самый храбрый человек на свете не мог бы помочь бедному маленькому мальчику. Он мчался все дальше и дальше. О, это было ужасно, ужасно! Он протягивал свои бедные маленькие руки к людям на берегу. Он обещал чтить отца и мать, слушаться сестры, никогда не делать историй и быть хорошим!
И ему посчастливилось. Ведь если бы все дурные мальчики рано умирали, то не осталось бы ни одного, чтобы вырасти и исправиться.
Лодка маленького Жоржи наскочила на скалу и остановилась. Целые сотни людей стояли на берегу и смотрели на него, точно он был экспонат на выставке. Кто-то крикнул, чтобы он держался за скалу, и это было очень умно. Солнце медленно заходило, и он думал, как это должно быть ужасно: погибнуть в темноте; казалось, он видит свою мать, как она машет руками и посылает ему поцелуи. О, как желал он всегда во всем слушаться ее! Как грустно, что он не увидит более Лилиного бэби. Он искренно раскаивался в том, что пробовал выстрелить им из пушки. Вот несколько мыслей бедного мальчика.
Не знаю в точности, как это случилось, но маленький Жоржи был спасен. Сделать это удалось французу. Перебросили веревку через реку и прикрепили ее с обеих сторон; потом француз пошел по веревке до лодки, бросил мне петлю и сказал, чтобы я надел ее на себя подмышками и не волновался; потом он потянул меня кверху, велел мне закрыть глаза и не шевелиться; остальное, — говорил он, — сделает осторожность.
Сказано — сделано. Что за сцена! Что за крики «ура» и восторги! Мама обнимала канатоходца, как будто он был ее давно потерянный брат, и упала в обморок; ее и меня понесли в отель. Папа тут же дал французу чек на пятьсот долларов и сказал ему, что он храбрый малый. Мне же папа сказал по секрету, что воспитать меня стоит гораздо дороже, чем я сам стою; он читал, что воспитание обыкновенного ребенка стоит пять тыся долларов, но я до сих пор стоил ему в пять раз больше, не считая того, во что я обошелся другим людям, моста, который я взорвал и прочее, и прочее.
* * *По-моему, не следовало бранить меня в первый же вечер после моего чудесного спасения, но таковы уж неблагодарные родители. Ночью с мамой было еще несколько обмороков; доктор говорит, что испуг мог убить ее, она еще нескоро оправится. Я, право, не взял бы лодки, если бы не надеялся совершенно невинно поудить и принести отцу несколько рыб в виде сюрприза, а вода казалась такой гладкой и спокойной. Досаднее всего то, что я потерял свой новый карманный ножик, его никогда не найдут, потому что я уронил его там, где течение несется стремительно. На другой же день мы поехали домой, и мама теперь слегла. Глупо было с ее стороны так пугаться, не зная еще, спасут ли меня или нет. Кажется, французу было очень легко сделать это, хотя от маленького Жоржи ничего бы не осталось, если бы лодка не натолкнулась на скалу. Бесс взяла с меня обещание, что я изменюсь, и я уже изменился окончательно; и так как ты, милый дневник, уже совершенно исписан, то я надолго скажу тебе до свидания, пока не получу новый.
