Аркадий Арканов - Jackpot подкрался незаметно
— Во-первых, Чарльз, — с дипломатическим дружелюбием сказал Алеко Никитич, — нехорошо выведывать редакционные тайны, а во-вторых, вопрос с публикацией этого произведения еще не решен…
— Это чудо, господин Бедейкер! — буквально зашлась Глория. Австралия будет в восторге!
Алеко Никитич под столом наступил ей на ногу и продолжал:
— У нас и без того много талантливых писателей. Бестиев, к примеру, сейчас закончил интересную повесть…
— Спасибо! — сказал Бедейкер. — Наш читатель знает имя Бестиев…
— Могу взять псевдоним! — подскочил Бестиев. — Волков… Чем плохо? А? Ну чем плохо-то?
— Как волков ни корми, он все в лес смотрит! — сострил Колбаско.
— Пошли танцевать, господин Бедейкер! — вдруг вскочила со своего места Ольга Владимировна. — «Я цыганочку свою работать не заста-а-авлю…»
И, тряся плечами и грудью, Ольга Владимировна стала надвигаться на Бедейкера.
Алеко Никитич захлопал в ладоши, отметив находчивость редакционной машинистки, и еще раз мысленно пообещал ей посодействовать в вопросе отдельной квартиры.
Все хлопали до тех пор, пока Ольга Владимировна вконец не затанцевала господина Бедейкера. И когда он, обливаясь потом, приложился к ее руке, она неожиданно притянула его за уши и впилась отчаянным длительным поцелуем одинокой женщины.
— За простых работников журнала! — заверещал Аркан Гайский. — Без них мы — ничто! За Ольгу Владимировну!
А Ольга Владимировна внезапно побледнела и выбежала из конференц-зала. Включили магнитофон, и начались танцы. Жена Свища выбрала Алеко Никитича. Свищ — Глорию. Индей Гордеевич пошел с Ригондой. Остальные — кто с кем.
— Прижми меня, Индюша, — прошептала Ригонда.
Но, странное дело, Индей Гордеевич почувствовал прежнюю индифферентность по отношению к супруге. Он танцевал с ней, смотрел на нее совершенно спокойно, прижимал по ее просьбе, но никаких возбуждающих токов не получал, да и, очевидно, не продуцировал.
— Труп! — сказала Ригонда и освободила его от обязанности партнера.
Индей Гордеевич сел опять за стол, пожевал цыплячью ножку и начал тупо наблюдать за вихрем невероятнейших сексапильных па, которые Ригонда выделывала с Бестиевым. Но Индея Гордеевича это вовсе не волновало.
«Вот и опять», — подумал он.
Свищ наяривал вприсядку под Тома Джонса.
Прием по случаю приезда господина Бедейкера постепенно обрел непринужденность. Самого высокого гостя атаковали хозяева.
«У вас легко, — говорил Гайский, — у вас все можно. А у нас сатирикам трудно. Душат. Завидуют. Надо иметь большое гражданское мужество».
(Из анонимной записки на имя Н.Р.)— А у меня, — Вовец опрокинул рюмку, — есть некие претензии к вашему Кортасару.
— Кортасар не их, — сказала переводчица, — Кортасар латиноамериканец.
Бедейкер кивнул.
Колбаско воровато гладил под столом руку переводчицы и взрывался каламбурами.
Вахтерша Аня внесла из подсобки раскаленный самовар и стала обносить гостей чаем, ошпаривая и обливая танцующих.
— А-а-а! — доносилось из коридора. — А-а-а!
— Ольга Владимировна лишнее перетанцевала. Надо ее успокоить, доверительно сказал Алеко Никитич жене Свища.
— Я ее отвезу домой! — обрадовался Аркан Гайский и выскочил в коридор.
Через короткое время опять из коридора раздалось душераздирающее «а-а-а!», и в конференц-зал вбежал красный Гайский.
— Кусается, стерва! — сказал он, рассматривая следы зубов Ольги Владимировны на своем левом предплечье.
— Теодор, — обратился Алеко Никитич к Дамменлибену, — уложите ее в моем кабинете.
Господин Бедейкер вдруг встал и попытался направиться к выходу.
Бестиев подскочил к нему и, взяв под руку, повел в сторону туалета.
— Его надо отправить в гостиницу, — сказала переводчица. — Он устал.
— Я тоже так думаю, — зевнул Алеко Никитич, обращаясь к Индею Гордеевичу. — Берите Ригонду, проводим Чарльза, а потом мы с Глорией подбросим вас домой.
Ведя господина Бедейкера из туалета, Бестиев снял с себя маленький медный крестик, купленный им за двадцать крон в Праге, и почти насильно надел его на шею дорогого гостя.
— Мой презент! — говорил он. — Память! Чистое золото! Мы все христиане.
Когда они вошли в конференц-зал, Бедейкер бросился к своему объемистому портфелю и вынул из него красивую довольно большую коробку.
— Мой презент! — Бедейкер протянул Бестиеву коробку. — Магнитофон! Четыре скорости! — Мы все — христиане!
— Ну, спасибо, — сиял Бестиев. — Надо же! Ну, спасибо! Я-то ему золотой крестик просто так подарил, а он… Надо же!
— Бестиев такой же христианин, как я римский папа! — сказал Аркан Гайский на ухо Вовцу, но так, чтобы слышали все остальные.
Предприимчивый Колбаско мгновенно снял с руки часы «Слава» и защелкнул их на правом запястье Бедейкера.
— Мой презент! — Он поднял руку Бедейкера с подаренными часами так, как поднимает рефери на ринге руку победителя. — На двадцати семи камнях!
Индей Гордеевич сбегал в свой кабинет и приволок большой бюст Горького.
— Мой презент! — сказал он и поставил Алексея Максимовича к ногам Бедейкера.
— Это редакционный бюст, — уточнил Алеко Никитич.
— Наш презент! — поправился Индей Гордеевич, глядя на портфель австралийца.
Свищ отцепил от жены брошь и приколол ее на лацкан господину Бедейкеру.
— Наш презент! — поцеловал он гостя. — Супруженьке.
«А, хрен с ним! — крикнул Ефим Дынин и преподнес господину Бедейкеру вынутую из кармана пиджака небольшую икону XVI века. — Молись, брат, да помни почвенников!»
(Из анонимной записки на имя Н.Р.)Растроганный Бедейкер улыбался и кланялся, принимая эти проявления искренней дружбы и расположения, повторяя бесконечно: «Спасибо, спасибо», — но из своего портфеля больше ничего не доставал.
— В таком случае поехали, — сказал Алеко Никитич переводчице.
Бедейкер и переводчица сели в выделенную гостю «Волгу», а Алеко Никитич с Глорией — в «Волгу» редакционную. Минут через пять появился Индей Гордеевич.
— Ригонда еще потанцует, — сказал он, усаживаясь. — Ее Бестиев проводит.
Прошел приблизительно час. Бедейкера благополучно сопроводили до гостиницы и завезли домой Индея Гордеевича.
— Ты отдыхай, — задумчиво сказал Алеко Никитич Глории, — а я заеду в редакцию, молодежь разгоню…
Конференц-зал опустел. За столом ел и пил Вовец, полемизируя с разомлевшим Колбаско.
— Мне твои подачки не нужны, — говорил Вовец. — Я прекрасно помню, что должен тебе шесть сорок. И я их к зиме тебе отдам.
— Кому должен — прощаю! — отвечал Колбаско.
— Унижения не терплю! — говорил Вовец. — К зиме все отдам до копейки!
— Кому должен — прощаю! — отвечал Колбаско.
— А за это могу и по роже! — говорил Вовец.
— Кому должен — прощаю! — отвечал Колбаско.
— Почему вы не идете домой? — спросил Алеко Никитич, сдирая со стены коллаж-монтаж Дамменлибена.
— Мы отпустили Аню, — сказал Вовец, — и остались на ночное дежурство, чтобы ничего не случилось…
— Ступайте домой! — почти приказал Алеко Никитич. — Несотрудникам запрещено находиться в помещении редакции в нерабочее время!
Колбаско, пошатываясь, встал.
— Я не могу идти домой, Алеко Никитич… Мне все там… напоминает об утраченном счастье…
— Не распускайте нюни, Колбаско! Проявите такое же мужество в жизни, какое вы проявляете в поэзии. Позвоните Людмилке и не валяйте дурака… Давайте я наберу номер…
Они прошли в незакрытый кабинет Индея Гордеевича.
Когда в трубке послышался сонный женский голос, Алеко Никитич передал трубку Колбаско и шепнул:
— С богом!
— Людмилка! — сбивчиво заговорил Колбаско. — Это я… Это я, Людмилка!.. Я!.. Я сейчас приеду и заберу тебя!.. Людмилка?.. Это я!.. Я абсолютно трезв!.. Мы с Алеко Никитичем принимали Бедейкера из Фанберры… Спешу к тебе!.. Спе-шу!..
Колбаско положил трубку.
— Ну? — нетерпеливо спросил Алеко Никитич.
— Вы ее не знаете, — захныкал Колбаско. — Она гордая… Она ни за что не вернется…
— Женщины любят силу, Колбаско. Оторвите ее от матери…
— Прямо сейчас?
— Да. Прямо сейчас. Поезжайте и оторвите.
Алеко Никитич привел Колбаско в конференц-зал. Вовец ел и пил, получая несказанное удовольствие.
— Не желаете? — предложил он Алеко Никитичу тоном хозяина.
— Вовец, помогите Колбаско добраться до Людмилки, — сказал Алеко Никитич.
— Унижаться? — спросил Вовец, явно не желая вылезать из-за стола.
— Это их дело. Давайте, Вовец.
Вовец нехотя встал.
— Ну, что? Посошок? — тоскливо сказал он.
