Леонид Свердлов - Добрые глаза, или Братья по вере
«Перун, сильнейший из богов! — взмолился Владимир. — Помоги своему верному поклоннику! Не допусти, чтобы такие добрые глаза перестали видеть! Как же я теперь на красоту смотреть буду? А без красоты мне и жизнь не мила».
Но то ли связь была в тот день плохая, то ли занят был Перун какими-то своими божественными делами, но он мольбы не услышал. Или не захотел услышать, кто его теперь разберет. Во всяком случае, зрение Владимиру не вернулось.
Не видя света, он потерял счет дням. Он не знал, сколько прошло времени, когда в Корсунь приехала его царьградская невеста.
«Не надо мне ее! — закричал Владимир. — Пусть обратно едет. Как я ей в таком виде покажусь? Сватался богатырь, а жениться будет калека! Да и я ее все равно видеть не смогу. А ну как мне другую подсунут!»
«Успокойтесь, мой дорогой жених, — сказала царевна. — Бог не только карает нечестивцев, но и отпускает грехи тем, кто стал на истинный путь. Вам, наконец, следует принять святое крещение, как вы уже давно обещали».
«Делайте со мной что хотите, — ответил Владимир. — Мне уже все равно».
Он не видел обряда, который совершал корсуньский священник с попами, что приехали вместе с царевной, лишь молитвы радовали его слух.
— Видишь ли свет божий, сын мой? — услышал он, причастившись святыми дарами.
— Вижу! — воскликнул он. — Теперь вижу! Ну и могуч ваш, в смысле, наш бог! А мир теперь еще краше стал!
На следующий день после свадьбы Владимир со своими воинами долго молился в той самой церкви, которую он посетил сразу после победы. Священник с умилением смотрел на него и не мог узнать в смиренном христианине того дикого варвара, который совсем недавно хотел разграбить церковь. Владимир молился истово: крестился клал земные поклоны, прикладывался к иконам и святым мощам. Наконец, он встал, испросил благословения и сказал: «Спасибо, отец, что наставил меня на путь истинный. Теперь, как приеду в Киев, сразу народ к вере приобщу. И церковь построю такую, какой нигде еще не было. И будет народ смотреть на эти иконы, красотой их восхищаться и приобщаться к истинной вере. Так что, ребята, грузите иконы! Да осторожно! Увижу хоть одну царапину — такую епитимию на всех наложу, что до зимы присесть не сможете. А насчет господа — ты не волнуйся. Я с ним сейчас обо всем договорился — он согласен. Ты, отец, кстати, тоже с нами поедешь. Будешь моих оглоедов просвещать. У тебя, вижу, к просвещению большой талант. Засиделся я тут, пора домой. Кстати, я слышал, живет у вас в городе один добрый человек по имени Анастас. Так вот, он тоже со мной поедет. Незачем ему тут оставаться. Ничего хорошего ему это не сулит».
Владимир покидал Корсунь в отличном расположении духа. Войну он выиграл, глаза его снова видели, он вез богатую добычу и красавицу жену, ему теперь покровительствовал новый могущественный бог. А Добрыня был не весел.
— А что, Владимир, — говорил он, — Христос-то только одну жену иметь дозволяет.
— Да? Ну, это правильно, наверное. Все хорошо в меру.
— Так у тебя же их несколько сотен. Как с ними быть?
— Ну, я ж с ними в церкви не венчался, значит, не считается. Не жены они мне больше то есть.
— Жалеть не будешь?
— Не-а. Это ведь я по молодости думал, что жен чем больше, тем лучше. Сейчас уже разобрался, что от этого радости гораздо меньше, чем забот. Каждой угождай, от каждой претензии выслушивай, что других, мол, больше любишь, чем ее, тещ опять же как собак нерезаных, истерики, слезы… Ну их всех! Пускай теперь без меня поживут. Посмотрим, насколько это у них лучше выйдет. Небось, еще уговаривать теперь будут, чтоб не бросал. Не уговорят. Всё. Пусть идут куда хотят, пусть замуж выходят за бояр по своему выбору.
— Где столько бояр возьмем?
— Ничего, новых наделаем. Зато какую ношу я с себя свалю! Другие всю жизнь с одной женой развестись не могут, а я, вот, с восьмью сотнями разом. Рогнеду только жаль. Ее одну. Но я ж с ней все равно уже не живу. Она, кстати, ни за какого боярина не пойдет. Уж ее характер я изучил. Ничего по-моему не делает, все наперекор. Не знаю уж, что она на этот раз отчебучит, но точно как я сказал — не сделает. Гордая. За это я ее и любил.
— Меня вот что еще беспокоит, — продолжал Добрыня, — не понравится богам твой поступок. Перун осерчает.
— Это, Добрыня, его проблемы. Бабка моя, княгиня Ольга тоже, вот, покрестилась. А ведь она женщина умнейшая была.
— Известное дело. Только ведь ей тогда лет сколько было: терять уже нечего. А у тебя жизнь долгая впереди. Опасно жить в конфликте с богами. Вон, сколько эпоса на эту тему.
— Так ведь боги, Добрыня, не сами собой сильны — они нашей верой сильны. Что такое бог, которому никто не поклоняется? Деревяшка бесполезная. Не получит Перун больше жертв — позлится, позлится и с голоду околеет. А кто Перуну жертвы приносит? Я. Так кто из нас кого бояться должен?
— Так-то так, но ведь жертвы ему не один ты приносишь.
— А вот это, Добрыня, мои проблемы.
Владимир собирался нанести Перуну упреждающий удар. Едва въехав в Киев, он соскочил с коня и с диким ревом «Где Перун?!» рванулся к святилищу.
Перун, как обычно, стоял на своем месте, никуда бежать или прятаться от разгневанного Владимира он не собирался. А зря. Сейчас Перуну было б лучше князю на глаза не попадаться.
«Вот ты где! — сказал Владимир, остановившись перед идолом. — Стоишь, значит? Сказать мне ничего не хочешь? Ну, там, извиниться, например. Тебя не удивляет, что я все вижу? Это меня не ты исцелил, а другой бог. А ты где был в это время? Сколько я тебе жертв приносил, а как мне от тебя что-то понадобилось — тебя нет. Характерная ситуация, да? Думаешь, что я закончил? Ошибаешься. Я еще половины всего не сказал. Я, пока видеть ничего не мог, о многом подумать успел, и вопросов у меня к тебе немало накопилось. Хочу для начала услышать правдивую историю о том, как погиб мой героический отец. Напомню: он пал в неравном бою совсем недалеко отсюда. Ему можно было помочь. Почему не помогли? Что? Ярополк, говоришь, войско не прислал? За дурачка меня держишь? Это с каких пор судьба великого князя зависит от его сына? Кто помешал Ярополку прийти на помощь? А? Чем тебе мой отец не угодил? Мало он тебе жертв приносил? От веры христовой отказался, так в тебя верил. И где благодарность? Молчишь, полено липовое. Хорошо, поговорим о другом. Как мой брат Олег погиб? В ров свалился во время боя? Чего это князья просто так в ров падать стали? Опять Ярополк виноват? А кто Ярополка с Олегом стравил? Не ты? Ну, конечно! Кстати, опять о Ярополке. Он сам как умер? Как-как? Убили по моему приказу? Ах, как мы здорово отмазываться умеем! А кто меня на это подбил, кто мне позволил такой грех на себя взять? Ах да! Мы же с тобой язычники, нам братоубийство не грех. Вот и смотрит на нас весь цивилизованный мир как на подонков. Что глядишь? С чем-то не согласен? Скажи, мы все тебя слушаем. Молчишь? Ну, я так и знал».
Перун молчал. Он не привык к такому обращению и никак не мог ожидать его от Владимира. Гордость не позволила бы богу оправдываться и опровергать эти суровые обвинения.
Владимир помолчал недолго, ожидая от Перуна ответа, а потом обернулся к стоявшим поодаль киевлянам и решительно махнул рукой. «Вали его, ребята!»
Киевляне оторопели. Обвинения, конечно, серьезные, но кто б мог подумать, что князь пойдет так далеко. Из легенд и сказаний все знали, чем чревата ссора с богами, но о том, чем чревата ссора с князем, все знали и без легенд, потому перечить Владимиру не стали.
«Валите его! — кричал Владимир. — Бейте гада! Кидайте в Днепр! Не пускайте к берегу! Пусть плывет до самой Хортицы, где Святослав, отец мой, погиб! Пусть вспомнит, зараза, как это было!»
Бога, привязанного к хвосту коня, тащили до самого Днепра, били палками, сбросили в реку и долго гнали вниз по течению. Преходяща земная слава, будь ты даже сам бог Перун. Ничто в жизни не вечно.
«А этих, — сказал Владимир, указав на оставшихся богов, — порубите, пожалуй и сожгите. С главарем разобрались, а с мелочью всякой и возиться лень».
Оставшиеся боги вряд ли сделали Владимиру что-то плохое. С некоторыми из них он даже состоял в родстве, но ему было не впервой расправляться со своими родственниками, а народ воспринял это как проявление принципиальности. Народ уважает князей, которые казнят невзирая на дружбу и родство.
«Ну что, народ! — обратился к киевлянам Владимир, закончив расправу. — Думаете, как мы дальше жить будем? Хорошо жить будем. Будет у нас теперь бог истинный и триединый. Завтра сутра чтоб все к Днепру приходили. Будем новую веру принимать. А кто не придет, тот мне не друг».
Народ очень хорошо знал, что с великим князем лучше дружить. Да и не жить же без бога. На следующее утро к Днепру пришли все. Священники, приехавшие в Киев вместе с Владимиром, замучались крестить столько народу. А ведь это было только начало: Киев еще не вся Русь.
