Марк Твен - Мой злейший враг
Я пустилъ въ нее щипцами. Никакого результата. Милордъ продолжалъ:
— Тише, тише, вспомни парламентерскій флагъ!
— Ахъ, я и забылъ! Попробую быть вѣжливымъ, и ты тоже попробуй это, ради новизны. Вѣжливая совѣсть! Это своего рода идея, хорошій фокусъ, превосходный фокусъ! Всѣ совѣсти, о которыхъ я слышалъ, были терзающія, Рвущія, докапывающіяся до всего, отвратительные дикари. И всегда привяжутся къ какой-нибудь ничтожной пустяковинѣ, провались они совсѣмъ, говорю я! Я бы согласился промѣнять свою на оспу или всѣ сорта чахотокъ и былъ бы доволенъ судьбой. Теперь скажи мнѣ, почему это совѣсть не можетъ сразу отмучить человѣка за всякій проступокъ и затѣмъ оставить его въ покоѣ? Къ чему это она преслѣдуетъ его денно и нощно, нощно и денно, недѣлю за недѣлей, вѣчно, вѣчно, все изъ-за одной и той же старой вещи? Въ этомъ нѣтъ ни смысла, ни справедливости. По моему, совѣсть, поступающая такимъ образомъ, хуже самой грязи.
— Намъ это нравится. Этого достаточно.
— Дѣлаете ли вы это съ честнымъ намѣреніемъ испытать человѣка?
Этотъ вопросъ вызвалъ насмѣшливую улыбку и слѣдующій отвѣтъ:
— Нѣтъ, сэръ, извините пожалуйста. Мы дѣлаемъ это просто потому, что это наше занятіе, наше ремесло. Цѣль ея, конечно, испытаніе человѣка, но мы лично совершенно незаинтересованные агенты. Мы назначены высшими авторитетами и не можемъ разсуждать. Мы повинуемся приказаніямъ и оставляемъ послѣдствія идти своимъ чередомъ. Но я съ удовольствіемъ допускаю это. Мы слегка пересаливаемъ исполненіе приказанія, когда представляется къ тому случай, что бываетъ почти всегда. Мы наслаждаемся исполненіемъ ихъ. Намъ приказано иногда напоминать человѣку о его ошибкахъ, но мы порядкомъ увеличиваемъ данную намъ мѣру. А когда мы завладѣваемъ человѣкомъ, особенно чувствительнымъ, о, ужь мы его допекаемъ! Я видѣла, какъ совѣсть приходила изъ Китая и Россіи посмотрѣть на такую личность, сведенную съ пути истиннаго какою-нибудь случайностью. Я видѣла человѣка этого сорта, который нечаянно подстрѣлилъ мулатскаго ребенка. Новость разлетѣлась кругомъ, и я желала бы, чтобы ты никогда больше не совершалъ проступковъ, если всѣ совѣсти не собрались со всей земли насладиться забавнымъ зрѣлищемъ и помочь его владыкѣ расправиться съ нимъ! Этотъ человѣкъ въ страшныхъ мукахъ катался по полу въ продолженіе сорока восьми часовъ безъ ѣды и сна и, наконецъ, испустилъ духъ. Ребенокъ черезъ три недѣли совершенно поправился.
— Милый народецъ, нечего сказать! Мнѣ кажется, я теперь начинаю понимать, почему ты по отношенію ко мнѣ была такъ непослѣдовательна. Въ нетерпѣніи выжать весь сокъ изъ каждаго грѣха, вы заставляете человѣка раскаиваться въ немъ въ самыхъ противоположныхъ направленіяхъ. Напримѣръ, ты нашла неправильной вчерашнюю мою ложь этому бродягѣ, и я страдалъ отъ этого. Но только-что вчера я сказалъ другому бродягѣ чистую правду, т. е., что потворствовать бродяжничеству — значитъ быть плохимъ гражданиномъ. Что же ты сдѣлала тогда? Ты заставила меня сказать себѣ: «А, было бы гораздо добрѣе и гораздо похвальнѣе слегка подсластить ему пилюлю невинной маленькой ложью и дать ему почувствовать, что если ему не даютъ хлѣба, то, по крайней мѣрѣ, не отказываютъ въ хорошемъ обращеніи, за которое онъ можетъ быть благодаренъ». И что же? Я цѣлый день терзался изъ-за этого. За три дня передъ тѣмъ я накормилъ нищаго, и накормилъ его по собственному побужденію, думая, что совершаю добродѣтельный поступокъ. Ты сейчасъ же начала повторять: «Фальшивый гражданинъ, накормилъ бродягу!», и я терзался по обыкновенію. Я далъ нищему работу, ты протестовала и противъ этого, послѣ заключенія контракта. Конечно, ты никогда не говоришь «до» совершенія поступка. Затѣмъ я отказалъ нищему въ работѣ, ты протестовала и противъ этого. Затѣмъ я вздумалъ убить бродягу, ты не дала мнѣ заснуть цѣлую ночь, пропитавъ угрызеніями каждую пору моего тѣла. Наконецъ, я уже былъ увѣренъ, что на этотъ разъ поступаю правильно, — я отослалъ нищаго съ благословеніемъ, но я бы желалъ, чтобы ты прожила столько же лѣтъ, сколько я, если ты опять не протерзала меня всю ночь за то, что я не убилъ его. Есть ли на свѣтѣ возможность удовлетворить это злодѣйское изобрѣтеніе, которое называется совѣстью?
— Ха, ха! Это ужь роскошь! Ну, продолжай.
— Но, погоди, отвѣть мнѣ на вопросъ: есть ли такая возможность?
— Нѣтъ такой; во всякомъ случаѣ я не намѣрена открывать тебѣ ея, сынъ мой! Оселъ, мнѣ нѣтъ дѣла до того, какой поступокъ ты совершилъ, мое дѣло нашептывать тебѣ въ ухо и заставлять думать, что ты совершилъ ужасную низость. Мое занятіе и моя отрада заставлять тебя раскаиваться во всемъ, что ты дѣлаешь. Если я пропустила какой-нибудь случай, то это вышло нечаянно, увѣряю тебя, что нечаянно.
— Не безпокойся, ты не упустила ни одной бездѣлицы, насколько мнѣ извѣстно. Я никогда во всю свою жизнь не совершилъ ничего такого, въ чемъ бы я не раскаивался въ продолженіе двадцати четырехъ часовъ. Въ прошлое воскресенье я слушалъ въ церкви благотворительную проповѣдь. Первымъ моимъ побужденіемъ было пожертвовать триста пятьдесятъ долларовъ, но я раскаялся въ немъ и уменьшилъ приношеніе на сто долларовъ, раскаялся въ этомъ и уменьшилъ еще на сотню; раскаялся въ этомъ и уменьшилъ еще на сто; опять раскаялся и уменьшилъ остальные пятьдесятъ на двадцать пять; раскаялся и оставилъ только пятнадцать; опять раскаялся и оставилъ 2 1/3 долларовъ; когда, наконецъ, ко мнѣ подошли съ блюдомъ, я опять раскаялся и положилъ десять центовъ. Хорошо. Когда я пришелъ домой, мнѣ хотѣлось вернуть и эти десять центовъ. Ты никогда не даешь мнѣ слушать благотворительныя проповѣди безъ того, чтобы не подгадить.
— О, никогда и не дамъ, никогда не дамъ! Ты всегда будешь зависѣть отъ меня.
— Полагаю, что такъ. Много, много разъ въ безсонныя ночи хотѣлось мнѣ поймать тебя за шиворотъ. Только бы теперь удалось мнѣ схватить тебя!
— Да, безъ сомнѣнія! Но я не оселъ, а только ослиное сѣдло. Но продолжай, продолжай. Ты спрашиваешь у меня больше, чѣмъ мнѣ угодно открыть.
— Я радъ этому. (Ты не замѣчаешь моей маленькой неискренности!). Послушай-ка, говоря безпристрастно, ты мнѣ кажешься самой поганой, презрѣнной, сморщенной гадиной, какую только можно себѣ представить. Я очень радъ, что ты невидимъ для другихъ людей; я бы умеръ отъ стыда, если бы увидѣли, что у меня такая заплѣсневѣлая, обезьяноподобная совѣсть, какъ ты. Хоть бы ты былъ футовъ пяти или шести вышины…
— О, пожалуйста! Кто же въ этомъ виноватъ?
— Я не знаю.
— Да ты же, никто другой.
— Провались ты! Со мной не совѣтовались относительно твоей наружности.
— Это все равно; тѣмъ не менѣе ты много способствовалъ моему обезображиванію. Когда тебѣ было лѣтъ восемь или девять, я была семи футовъ вышины и хороша, какъ картинка.
— Жаль, что ты не умерла въ дѣтствѣ! Значитъ ты росла наоборотъ, неправда ли?
— Нѣкоторыя изъ насъ ростутъ вверхъ, нѣкоторыя — внизъ, смотря по обстоятельствамъ. У тебя когда-то была большая совѣсть; если у тебя теперь такая маленькая, то на это были свои причины. Однако, въ этомъ виноваты мы оба: и ты и я. Ты имѣлъ обыкновеніе быть добросовѣстнымъ въ очень многихъ вещахъ, болѣзненно добросовѣстнымъ, хочу я сказать. Это было очень много лѣтъ тому назадъ. Ты, вѣроятно, теперь этого не помнишь. Ну, я такъ увлеклась своимъ дѣломъ и такъ наслаждалась муками, которыя вызывали въ тебѣ нѣкоторые ничтожные проступки, что не отставала отъ тебя до тѣхъ поръ, пока не пересолила. Ты начатъ возмущаться, я — терять почву, съеживаться, уменьшаться ростомъ, загрязняться и обезображиваться. Чѣмъ болѣе я слабѣла, то тѣмъ упорнѣе ты привязывался къ этимъ отдѣльнымъ проступкамъ до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, части моего тѣла, соотвѣтствующія этимъ проступкамъ, не затвердѣли, какъ рыбья чешуя. Возьмемъ, напримѣръ, хоть куреніе. Я поиграла съ этой игрушкой слишкомъ много и проиграла. Когда всѣ уговаривали бросить этотъ порокъ, это старое, жесткое мѣсто какъ будто разрослось и покрыло меня всего, какъ кольчуга. Она производитъ таинственное, удушливое дѣйствіе, и вотъ я, твой вѣрный ненавистникъ, твоя преданная совѣсть, впадаю въ крѣпкій сонъ. Крѣпкій! Ему нѣтъ названія. Я въ такое время не слышу грома. У тебя есть еще нѣсколько такихъ пороковъ, штукъ восемьдесятъ, можетъ быть, девяносто, дѣйствующихъ на меня такимъ же образомъ.
— Весьма лестно слышать; вы, вѣроятно, почти все время спите.
— Да, въ прежніе годы спала. Я бы и теперь спала все время, если бы не оказываемая мнѣ помощь.
— Кто же тебѣ помогаетъ?
— Другія совѣсти. Когда личность, съ совѣстью которой я знакома, старается уговорить тебя отъ снѣдающихъ тебя пороковъ, я прошу друга дать своему кліенту почувствовать угрызеніе въ какой-нибудь собственной его глупости и это прерываетъ его вмѣшательство и заставляетъ искать собственнаго успокоенія. Теперь поле моей дѣятельности ограничено бродягами, начинающими писательницами и т. п. прелестями. Но не безпокойся, я буду допекать тебя ими, пока они существуютъ. Можешь положиться на меня вполнѣ.
