Самуил Шатров - Нейлоновая шубка
— Я есть хочу, — канючил богатырь. — Что для моего веса полкило лепешек?
— Надо работать, — посоветовал Жора.
— Я не отказываюсь. Дайте мне сцену!
— Мы не об этом, — пояснил Витольд. — Вы молодой, сильный, вы богатырь-самородок. Будь я на вашем месте, я поработал бы дней десять грузчиком и вывез всех нас отсюда.
— А почему бы вам не поработать? — заартачился богатырь.
— Мы не можем, — сказал Жора.
— Мы слабосильные, — поспешил вставить Витольд.
— Мы такие с детства…
— Если надумаете работать, — сказала буфетчица, — идите на кирпичный завод. Там грузчикам крепко платят…
— По-моему, лучше таскать кирпичи, чем бить их на груди, — сказал Жора.
— Труд облагораживает человека, — добавил Витольд.
Близнецов понесло:
— Без труда не выловишь и рыбки из пруда.
— Без труда нет и плода.
— Была бы охота — заладится всякая работа.
— Доброе начало — полдела откачало!
Богатырь-самородок отрицательно качал головой.
— Я — артист! — гордо сказал он. — Я поднимаю тяжести только на сцене.
Сатирики-близнецы поскучнели. С улицы донесся жалобный рев Тамерлана. Лаврушайтис съежился как от удара.
— А что, если продать медведя? — вдруг осенило Жору.
— Это идея! — немедленно поддержал Витольд.
— Продай, Лаврушайтис, медведя, — захныкал богатырь. — Будь, Лавруша, человеком, продай животное!
— Пожертвуйте медведем…
— Ради коллектива, — закончил мысль брата Витольд.
— А кто его купит? Кому он нужен? — отбивался Лаврушайтис.
— Мне нужен! — раздался чей-то голос.
Все оглянулись. Федя Акундин тяжело поднялся с места.
— Вот видишь, товарищу нужен медведь, — обрадовался Жора.
— А зачем он вам? — спросил дрессировщик.
— Какое тебе дело, человек покупает — и баста!
— Не вмешивайся в его личную жизнь, — сказал Витольд.
— Так я не могу, — грустно ответил Лаврушайтис. — Тамерлан прожил у меня много лет! Я кормил его из соски. Я не могу. Я должен знать, в чьи руки он попадет.
— Не будьте подозрительным, Лаврушайтис, — заступился Жора. — Перед вами рядовой житель Тимофеевки. Простой советский человек.
— Наш родной колхозник, — заверил Витольд.
— Он мастер высоких урожаев, — развил тему Жора.
— Знатный кукурузовод…
Близнецы вцепились в дрессировщика мертвой хваткой. Он долго отбивался, требуя, чтобы Акундин сказал, зачем ему понадобился медведь.
Акундин не мог сколько-нибудь внятно объяснить свою причуду. Неделя беспробудного пьянства вконец затуманила мозги тимофеевского бизнесмена.
— Нужен он мне, понимаешь, — тяжело ворочал языком Федя. — В хозяйстве пригодится… Коржу докажу, понимаешь. Все у него есть… Жена, медали есть, ордена, почет… Яхонт есть… А вот медведя нет. Так я говорю?..
— Все же не понимаю, — упорствовал Лаврушайтис. — Зачем вам медведь?
— Какой вы странный! — закипятился Жора. — Разве вы не видите, человек любит животных…
— Он колхозник-анималист, — догадался Витольд.
— Люблю, — подтвердил Акундин. — Хряка любил. Такой хряк был — небоскреб! Помер. И жена померла. Один живу…
Лаврушайтис сдался. После небольшого торга Акундин вручил дрессировщику смятую пачку денег.
— Обмоем Тимошку! — предложил Федя, на ходу переименовав Тамерлана.
Спустя час столовая огласилась громоподобным ревом сорвавшегося с вокальной цепи богатыря. Качая кудлато-плешивой головой, ему вторил Акундин. Братья-сатирики громко хвастали своими сценическими успехами, заодно понося всех известных мастеров разговорного цеха. Только один Лаврушайтис безмолвствовал. Он не притрагивался к спиртному.
— Бросьте разыгрывать трагедии, Лаврушайтис, — сказал Жора. — Послушайте лучше, каким успехом мы пользовались в Сызрани…
— Нас вынесли из зрительного зала на руках, — соврал Витольд. — Поклонницы разорвали на кусочки наши кашне…
— Они съели мои галоши…
Лаврушайтис не слушал. Он украдкой смахивал набегавшие слезы, мысленно прощаясь с лохматым другом.
В тот же вечер дрессировщик в сопровождении всей бригады отвел Тамерлана к Акундину.
Федя привязал медведя в сарайчике, где раньше обитал хряк, и завалился спать.
Глава двадцать девятая
Если начертить схему движения диких бригад, она будет выглядеть по меньшей мере фантастично. Перед вами возникнет путаница кривых, прямых, параллельных, перекрещивающихся и петляющих линий. В этом графическом хаосе трудно установить какую-либо закономерность. Между тем дикие бригады перемещаются но своим законам. В их движении есть своя логика.
Эстрадные дикари стремятся попасть в наиболее отдаленные и густонаселенные районы страны.
Когда члены бригады, предводительствуемые Илюшей Самарским (соло на гитаре, саксофоне и ксилофоне), прибыли в Тимофеевку, им сразу бросилась в глаза вызывающая афиша ансамбля «Будем знакомы».
— Нас опередили, — с сожалением констатировал Илюша. — Здесь пасутся лошатниковские молодцы.
При имени Лошатникова старик Сольди инстинктивно вздрогнул.
— Придется перебазироваться, — продолжал Самарский. — Тимофеевка не выдержит двух гала-представлений. А сейчас, друзья, небольшой отдых, так сказать, санитарно-репетиционный день.
Бригада выгрузилась у дома приезжих. На крыльце эстрадники столкнулись с чудо-богатырем.
Самарский пошарил взглядом по фигуре Бубнова и сказал:
— Если я не ошибаюсь, передо мной врио Алеши Поповича?
— Чего? — не понял богатырь.
— Я хотел сказать, что, судя по вашей былинной внешности, вы работаете богатырский номер «Пляска гирь», «Рекордная штанга», а также по желанию публики «Мост смерти».
— Как вы догадались? — спросил польщенный тяжеловес.
— Профессиональная интуиция. Короче говоря, вы лошатниковский самородок?
— Уже не лошатниковский, — вздохнул Бубнов.
— Что случилось? Выявились расхождения по творческим вопросам? Он считает, что вы должны разбивать на голове двухпудовые гири и рвать зубами амбарные замки. Вы же настаиваете на кирпичах?
— Ни на чем я не настаиваю. Лошатников сбежал.
— Как? Не попрощавшись?
— Ночью. Втихаря…
— Ну, если не было прощальных лобзаний, значит, он прихватил с собой и кассу, — без особого труда догадался Самарский.
— Касса была пустая…
Выбежавшие на крыльцо близнецы-сатирики с ходу ввинтились в беседу. Перебивая друг друга и привирая, они поведали о бедствиях, постигших ансамбль. Но самой теплой была встреча Лаврушайтиса и Сольди. Друзья не виделись много лет. Чудесные видения прошлого возникли перед их взором:
— А помнишь мой жокейский номер!
— Теперь уж так не работают.
— А дядю Ваню?
— Разве найдешь такого арбитра?
— А Фрателлини найдешь?
— А Таити найдешь?
— А полет в мешке найдешь? А зубника, как Свидригайло?
— А турнистку Марию Огурцову? Нипочем не найдешь!
Они вышли из кареты прошлого только вечером, вконец расслабленные от долгой езды по дорогам молодости.
— Что ты сейчас работаешь? — спросил Сольди. — Тамерлан жив-здоров?
При упоминании имени своего любимца Лаврушайтис поднес платок к глазам.
— Я поступил подло, — признался он старому другу. — Я предал его. И всему виной бесчестный Лошатников и моя слабохарактерность.
Бесстрашный дрессировщик всхлипнул.
— Не нужно, успокойся, — разволновался Сольди.
— Он кормил меня столько лет. И как я отблагодарил его! Продал какому-то типу. Бедный зверь! Когда он состарился, я поспешил от него отделаться!
Лаврушайтис продолжал истязать себя. Еще долго раздавался свист самокритического бича. Сердце добряка Сольди не выдержало.
— Не убивайся. Я постараюсь помочь. Медведь еще в Тимофеевке?
В тот же вечер старый иллюзионист держал совет со своей ассистенткой Ингой Федоровной.
— Где бы я мог продать эту вещь? — спросил он, извлекая из чемодана нейлоновую шубку цвета лунного серебра.
Инга Федоровна схватилась за сердце.
— Что с вами? — всполошился Сольди.
Инга Федоровна посмотрела на подкладку воротника: королевский пингвин держал в клюве кусок нейлона. Сомнений быть не могло!
— Где вы ее взяли? — спросила она.
— Купил.
— В комиссионном магазине у Вениамина Павловича. О, эта шубка мне знакома! — сказала Инга Федоровна и подумала: «Как нелепо устроен свет, я снова встретилась с ней, и где — в Тимофеевке!»
— Кому бы ее продать? — повторил вопрос Сольди.
— Право, не знаю. Посоветуйтесь с Илюшей.
