Вячеслав Верховский - Я и Софи Лорен
Думал, будет уточнять он про Чайковского, но нет.
Как заговорщик, аж смешно, припавши к уху:
– Видел?
– Видел.
– Ну и как она тебе?
О Кате, ясно.
А со мной советоваться любят. Я неглуп. Плюс незамыленное око, свежий взгляд.
Вот и он, моргая в ухо нервным тиком, зашептал мне шепотом:
– Ну как?
По случаю впервые причесавшись.
Затаив дыханье, ждет ответа.
И я авторитетно заявил:
– С виду вроде ничего, а так… Минутку. Ты бы лучше за колонной отдохнул.
– А это как?
Я уже даю распоряжение:
– Ну-ка, быстро спрячься за колонну! Чистота эксперимента как-никак! И пока не дам команды – не высовывайся!
Леша, уповая на меня:
– Ага, не высунусь!
И ушел с ногами за колонну.
Что б он делал без меня? Не представляю!..
Нет, ну что за человек! Зачем выглядывать?! Я строго глянул – Леша испарился.
Чтоб чистоте эксперимента не мешать.
Когда речь идет о счастье – все послушны…
Он – за колонну, я же – к этой Кате. Чтоб прощупать: та или не та. Мой свежий взгляд достаточно критичный.
Я – уверенная поступь, внешний вид. А она ж меня не знает, ничего. Вот, подошел. Учтиво представляюсь:
– Добрый день!
И шаркнул ножкой.
А она:
– Сегодня добрый вечер!
Я ей уточнил:
– Какая разница!
Разговор, казалось, стартовал. А Леша притаился за колонной…
Я же, в целях наведения мостов:
– Я, как постоянный завсегдатай… – намекая: я приличный человек, а другие в филармонию не ходят. – Вот, явился на Бетховена, послушать.
Разговор пошел, оно же видно!
– Очень странно, – говорит она. – Что на Бетховена.
– Что здесь странного? Я музыкой дышу!
– Так сегодня ж Моцарт, по программке!
Я:
– Да какая разница?!
И верно!
Бетховен – не Бетховен. Даже Моцарт!
Я, кажется, расположил ее к себе.
Пора переходить и к основному.
И не то чтобы нахраписто, а впрочем… Понимая, что клиент уже созрел, подступился к ней достаточно вплотную:
– Вы не могли бы… Мне немного денег? А то последние отдал я на Бетховена…
– На Моцарта!
– …и с утра не ел, оголодал…
Все это, конечно, для проверки. Проверить, что она за человек.
И, для наглядности, ударил по карману.
Вижу: ищет взглядом Алексея. Но Алексей же спрятан за колонной.
И Катя ни «На помощь!», ничего:
– Так сколько вам, Бетховен? Называйте!
Я потупился, зарделся, все такое:
– Для начала гривен десять. Для начала.
И она, я повторяю, ни «На помощь!», а кошельком распорядилась очень точно. Открывает, будто свою душу. И вручает:
– Нате! – десять гривен. И еще: – Желаю аппетита!
Мне, для нее чужому человеку!
Вот такая чистота эксперимента!
Я даже пожалел, что мало взял.
Но какова! Душевная она! Вот же Алексею повезло!..
И быстро отошла.
Портреты ждали…
Закинув голову, глядела в эти лица, у нас изображенные по грудь: кто из них по-прежнему Чайковский.
Отдавая предпочтение Алябьеву.
Все та же, на высоком каблуке.
Вот какая! – умилился я.
И тут нарисовался Авсюков.
Он корчит уморительную рожу: ну же, ну! Ему уже неймется, ну никак.
И возникает он, из-за колонны. На своих ногах, как из-под страуса. В своих подстреленных штанах в косую клетку…
Право, до чего же он смешной!
Волнуется, трепещет, не скрывая. А со мной же многие считаются. И стрекочет в ухо (конспиратор!):
– Ну и как она? Скорее говори!
А у самого дыханье сперло.
Нащупав десять гривен – так, в кармане, – я выдаю ему такое заключение:
– А знаешь, я приветствую твой выбор! Обрати вниманье на нее! Настоящий человек и… Очень славная! Даже есть, о чем поговорить…
Он, до конца еще не веря:
– Ты серьезно?!
– Повезло тебе! Конечно же, серьезно! И как жена – она незаменима!
Он кинулся меня расцеловать. Я, отбиваясь:
– Ты что, сдурел? А как же твоя Катя?!
– Так от избытка ж!
Это – Авсюков!
Я потом их видел на концерте. Как же она хлопала на Моцарте! Она отбила себе все аплодисменты!
Я, как завсегдатай, улыбался.
Да, я не ошибся в этой Кате!
Вот какая пара замечательная!
Мой вердикт, конечно, возымел. А значит, свадьба! Свадьба скоро, ну понятно почему: он спешил не потерять такое счастье.
Зовет меня, а как же без меня?!
Я ж ему помог определиться…
Вроде всё. А нет, еще не всё.
Теперь подарки. Тяжело мне говорить. Но подарки – меня просто подкосили!
Что дарят люди? Это ж вроде свадьба! Так нет, какие-то наивные сервизы! Допотопные хрустальные ладьи. И даже книги. А кому они сейчас?! Может, их и дарят, чтоб отделаться. Еще бы слоников вручили, примитивы!
А один вообще всех превзошел: молодым вручил он пассатижи. Ты ж на свадьбе! Нужно ж понимать!
И только я вручил по существу. Нет, не десять гривен, вы не правы.
Я дарю им фотографию. Чайковского! Под ламинатом, на открытке, в скромной рамке. А потому что скромность украшает.
Чтобы наконец до них дошло, в конце концов, – кто по лицу Чайковский, вот же он!
И вручаю лично я невесте. А невеста наша новобрачная:
– Ой, а кто это?! – натужно улыбаясь. И смотрит, как на новые ворота.
К счастью, смотрит на портрет – не на меня.
И именно о нем: «А это кто?!»
Ну ты смотри, опять она за старое!
Я:
– Чайковский, композитор Петр Ильич!
А она:
– Ой, что-то не похож!
Я:
– Конечно, – соглашаюсь, – не похож!
Всю дорогу думать на Алябьева!
Вряд ли Катя что-то поняла.
В остальном же – свадьба удалась!
Молодые поселились у него…
Но тут заметил я такое, в общем, дело: раньше Леша меня звал, к себе домой. А после свадьбы, извиняюсь, как отрезало. Неужели меня все-таки узнала? А может, не дозрели до Чайковского? Или, может, им роднее пассатижи?..
Но чем дальше, становилось все тревожней. И не потому, что не зовут. Ради бога, не зовут и не зовут, я могу поесть и у других.
А смущало и тревожило иное – эта Катя! Дала десятку – тут я и растаял. А в этой жизни все не так-то просто. Да и деньги это не такие…
Так неужели в Кате я ошибся? Может, Авсюков страдает с ней? И во мне нуждается опять. Как на концерте, в нашей филармонии…
Я даже бросил спать, переживал, душа на ровном месте спотыкалась…
Когда стало мне совсем невмоготу, уже на днях, – вдруг меня внезапно озарило: ну и что, что не зовут! А я к ним сам! Заявляюсь с инспекторской проверкой! Убедиться: та ли это Катя?
И тест придумал, как определить…
Позвонил, естественно, к ним в дверь. Слышу – Катя! Думаю, щас спросит: «Кто там?»
Точно, я ж психолог! Катя:
– Кто там?
Я собрался весь, сосредоточился. А я ж умею притворяться, как никто. И, как нищенка, канючу, пришепетывая:
– Деточка, подайте мне копеечку!.. Ну и, конечно, что-нибудь поесть…
Интересно, а подаст она сейчас? Может быть, тогда она случайно. А в повседневной жизни… Ну-ка, ну-ка!
Бью на жалость:
– Деточка, подайте!
В целях чистоты эксперимента.
Я в ударе был, как никогда! Кажется, я даже прослезился.
Момент истины, сейчас же все откроется!
Но у них за дверью тишина.
Как бывает: вырубили звук.
Тишина в моем сценарии отсутствовала.
Эта Катя – будто затаилась.
Я уже глазами хлоп да хлоп, я бью в недоумении копытом…
И слышу: ее муж, а мой приятель Авсюков, даже он уже не выдержал, из комнаты: – Катя, кто там?
И она ему, цитирую дословно:
– Та идиот Верховский, открывать?
Она узнала!
Я – чуть не упал себе под ноги.
Тут сквозь жгучую обиду я прислушался:
– Слава?! – спохватился Алексей. – Боже, так открой ему скорей! – ну, наконец-то! – Открой ему! Как будто ты не помнишь! Он, еще с зимы, нам десять гривен! Скорей, пока не смылся, он такой!
Она тут же распахнула…
Было поздно!
«Какой глубинный смысл!..»
Здесь речь пойдет о композиторах. А кто не хочет, может выйти покурить. Свой рассказ хочу начать со слова «ой!».
Ой, товарищи! Итак, я начинаю.
Это случилось в феврале, у нас в Донецке.
Я вел такой образ жизни, что куда б я его ни привел – концерт!
В филармонию явился с настроением. Потому что уважаю дни рожденья, к юбилеям отношусь вообще серьезно. А когда они двойные – и подавно. Причем здесь юбилеи – щас поймете.
Итак, концерт. В первом отделении должен родиться Брамс, а Вагнер, если концерт не отменят, появится чуть позже – во втором. В первом Брамсу стукнет полтораста, Вагнеру, уже потом, через антракт, – на двадцать больше. Согласитесь, это же интрига!
Короче, в филармонии давали юбилей.
Зальчик небольшой, по сути камерный, а оркестр большой, он симфонический. Оркестрантам тесно – не то слово. Скрипка на скрипке и смычком погоняет. Но оркестр у нас способный: разместились! Еще тесней сплотившись и т. д.
Оркестр настроился, затих. Угомонился зал. И вот теперь – по обычаю, не нами заведенному, рампу должна осчастливить сама Людмила Ильинична Рейва, чтоб – вначале ж было слово, да? Своим вступительным открыть на сцене вечер.
