Виктор Рябинин - Леди в бане
– Это как сказать, – вдруг оживилась бывшая подруга. – Калибр-то у меня изменился в сторону уменьшения. Значит, не зря страдала.
– Молодец, природу обмануть сумела, – уже напоследок ещё раз порадовался я за Люську. – Ну прощай. Даже не знаю, каких успехов тебе ещё пожелать.
– Да никаких, – искренне сказала она и добавила: – Хороший ты, Петя, человек и мужик. До конца женщину выслушать умеешь. А не то, пойдём ко мне, угостишься. Я тут недалеко комнату снимаю.
Так и пошли. Под руку. Она весёлая, а я почему-то задумчивый.
И что интересно, мы в тот вечер так и не опустились до телесной дружеской связи. Почему-то на платоническую любовь потянуло.
Домой шёл, и всю дорогу мысль терзала – вроде, я и ущемиться за последнее время нигде не успел, но почему же тогда такое пренебрежение к бесплатному приложению сил? Может, от того, что рога некому ставить, а потому и охотничьего азарта нет? Или с утра не с той ноги встал? Так до конца и не понял. Одним словом, очередная загадка природы человека вышла.
СОБАКИ ВАУЧЕРВИЛЕЙ
Туман сырым несвежим саваном смрадно накрывал Чёртбыбральские торфяные болота, неопрятно раскинувшиеся на многие мили окрест. Мёртвый лунный свет едва пробивался сквозь его вязкую пелену, смешанную с болезнетворными испарениями Бредбрехской трясины, непроходимая топь которой таилась где-то посередине здешних гиблых мест. Все звуки ночи вязли и растворялись в этом тоскливом и грязном мареве, превращаясь в неясные шорохи и вздохи, придавленной ядовитым смогом ночной жизни.
Вот уже трое суток, как я и мой верный друг мистер Шуррик Хломс находились в секрете от ещё неясного противника.
Уже трое суток, томясь в жидких зарослях вереска и хвощей днём или лёжа в придорожной канаве ночью возле единственной тропы, берущей начало у Ваучервиль-холла и петляющей по болоту к местам добычи торфа, мы пытались разгадать жуткую тайну этих проклятых богом мест.
Трое суток мы стоически переносили отсутствие горячительных и кофе, отхожих мест и овсянки, но грязные манжеты и нечищеная обувь уже начинали выбивать нас из колеи здравого смысла. И лишь тихий наигрыш на флейте отрывков из любимых опер Хломсом, да чистка револьвера и пересчёт патронов мною, позволяли на короткое время приобретать равновесие в умах.
– Дорогой Ваксон, – на исходе четвёртой ночи вымолвил мой друг. – Нам необходимо незамедлительно вернуться в Ваучервиль-холл и обследовать курятник.
Я, как обычно, не поймал нить рассуждений моего друга, но, зная его немногословность и причудливость логических умозаключений, не стал спорить, а лишь немногословно возразил:
– Какого дьявола мы валялись здесь колодами четыре ночи, а теперь спешно потащимся назад с остатками провианта? Не лучше ли не спеша позавтракать, а отдохнув после ланча, вернуться к хозяину Ваучервиль-холла налегке и объявить, что тайна болот погребена в трясине?
Мистер Хломс по своей вредной привычке не ответил, а лишь посмотрел на меня с сожалением, но любезно. Я тут же засобирался и, побросав в мешок нехитрые пожитки и схватив корзину с провизией, поспешил за другом по расползающейся под ногами дороге, к тому же истерзанной колёсами повозок, вывозивших торфяные брикеты от болот, куда они доставлялись вручную с места разработок каторжниками Йолкпалкинской тюрьмы. Шуррик Хломс невозмутимо шёл впереди, поигрывая тростью и на флейте, а в его голове, как обычно, раскручивалась пружина расследуемого нами дела. И у меня под шапкой волос роились мысли и не всегда пустые.
До Ваучервильского замка было часа три непролазной грязи и липкого тумана, поэтому я вновь попытался собрать воедино в своей крепкой голове факты, приведшие нас в эту глушь.
* * *Недели две тому назад в пасмурное лондонское утро, когда мы с Хломсом, закончив завтрак в нанимаемой нами на паях квартире на Брокер-стрит, тринадцать, предавались размышлениям и хандре в связи с застоем в преступном мире, нас неожиданно потревожило посещение владельца Ваучервиль-холла – сорокапятилетнего сэра Гарри Пройддоха Ваучервильского. Взволнованный, с лицом цвета снятого молока, он поведал нам странную и таинственную историю.
Но прежде всего надобно заметить, что, как кстати утверждала и левая пресса, сэр Гарри, кандидат от партии либералов демократического толка на предстоящих выборах в правое крыло парламента, был хорошо известен среди скотопромышленников северной части Англии своим благородством и знатностью происхождения по материнской линии, урождённой сквайерши фон Гроссенблуд. В силу своей врождённой скромности жил он уединённо и безвылазно в родовом замке Ваучервилей, являясь наследником никем не слыханного состояния своих забытых предков, сколоченного от умной продажи торфа на торгах и имущества с молотка, а также прибыльных операций в Южной Африке по доставке рабочих рук в Новый Свет. Но сейчас сэр Гарри отошёл от дел, занимаясь политикой невмешательства, родовые земли сдавал в аренду местным аграриям, а за замком и оставшейся в местной скобяной лавке недвижимостью посильно присматривало минимальное количество прислуги: кухарка, она же экономка, пекарь и скотник, выполняющий нехитрые обязанности домашнего лекаря. И единственной привязанностью сэра Гарри были псы дворовых пород, с которыми он проводил всё своё время, свободное от бескорыстной тяги к труду на поприще.
И вот сей достойный джентльмен, сбиваясь на обильную слезу, поведал нам в то печальное утро, что несколько суток тому назад при весьма загадочных обстоятельствах с территории Ваучервиль-холла исчезли любимый кобелёк Ворфаломей мышистого колера и скотник Жлобс. Вызванный на место происшествия конный наряд полиции графства во главе с инспектором Клейстертом, детально обследовал каждый ярд усадьбы, но так ничего подозрительного и не обнаружив, достойно удалился восвояси, затоптав всякие следы. Правда, полисменов озадачили пятна крови, обнаруженные на собачьем домике с оставшейся там и сиротевшей в одиночестве сучонкой Серафимой, но не надолго, так как время близилось к вечернему чаю, а от свидетелей толку не было.
Ваучервиль-холл опоясывает высокая и, по словам сэра Гарри, полностью уцелевшая после недавнего пожара каменная стена с единственными и постоянно запертыми от посторонних воров глухими воротами. И факт исчезновения двух обитателей замка при несомненной целостности системы его защиты, что, кстати, засвидетельствовал и опытнейший в правонарушениях инспектор Клейстерт, принудил сэра Гарри с первым же попутным кэбом примчаться к нам за помощью.
– У кого ключи от ворот? – задал тогда мой друг свой первый вопрос.
– Ни у кого, – уверенно отвечал сэр Гарри. – Единственный экземпляр я всегда ношу при себе на цепочке.
– Не замешана ли прислуга в этом деле? – задал второй неожиданный вопрос мистер Хломс.
– Никак нет, – отчеканил хозяин замка. – Слуги вне подозрения, так как я вырос у них на глазах. Тем более, пекарь Джопс и кухарка Саломея в тот роковой день спали как убитые на сеновале курятника.
– Весьма печальная подробность, – пробормотал великий сыщик и задал свой последний вопрос, повергший меня в изумление своей проницательностью в суть захолустной жизни: – Кто живёт по соседству с вами?
– Мой замок стоит вдали от проезжих трактов, – со знанием дела пояснил владелец Ваучервиль-холла. – На десятки миль окрест и вокруг замка раскинулись одни болота и непригодные для земледелия пустыри. Правда, в милях четырёх от моих владений, где-то на краю болота стоит Трах-Бичская сторожка. Некогда там проживали егеря, охраняя наши родовые охотничьи угодья, но с ростом браконьерства и резким падением яйценоскости перелётной птицы, надобность в охране гнездовий отпала, и сторожка пришла в запустение. Лишь недавно с моего позволения там поселилась чета Дралсексов. Это молодые биологи, занимающиеся научными изысканиями в областях флоры и фауны болот и трясин.
Это была вся информация, которую мы тогда получили. Но по отрешённому взгляду моего друга я понял, что эта история калёным гвоздём засела в его дедуктивном мозгу. И целые сутки он предавался размышлениям, обложившись справочниками и покуривая трубку, а уже к вечеру следующего дня мы прибыли на место происшествия и занялись привычной сыскной работой.
Мистер Шуррик Хломс, вооружившись лупой, немедленно начал ярд за ярдом обследовать территорию Ваучервиль-холла, я же, бегло осмотрев неприступную ограду усадьбы и бурые пятна крови на собачьей будке, сразу пришёл к смелым логическим выводам. Мне, человеку, весьма поднаторевшему в вопросах сыска, было совершенно ясно, что бедный кобелёк похищен с целью получения выкупа, а верный Жлобс безвременно пал от руки негодяя, защищая хозяйское добро. Почему молчали собаки и, куда исчез преступник со свежим трупом на руках, пока что оставалось загадкой, но я был уверен, что мой пытливый ум разрешит эту мелкую проблему ещё до первых петухов на утренней заре.
