Михаил Жванецкий - Собрание произведений. Шестидесятые. Том 1
Мы пьем, едим и поем в ее окружении. Играем под ее
надзором. Свое присутствие она выдает ойканьем кого-
нибудь из нас. Это на слух. Для глаз — седым волоском.
Вопросительностью старости перед восклицательной
молодостью. Ну, что вы? Разве незаметно? Она заметна
здесь… А седой волос? А молодая душа, обнаруженная
вдруг в старом теле? А дети наши? Она в наших детях.
Она постоянна. Мы вертимся. Мы лежим, спим, встаем,
работаем… Мы ищем удовольствия. Она с нами. Улыба-
ется и желает успеха. Она, если захочет, может это удо-
вольствие обострить до наслаждения, до экстаза.
— Такое бывает только раз, — хрипим мы… Это она.
Когда мы говорим «никогда» и «всегда» — она
в этих трех буквах «гда»…
ГДА! — И она проступит в близком лице, которому
всего…
ГДА! — И она обостряет твои черты внезапно ночью.
ГДА! — Пощипывает твою косточку. Твою желёз-
ку щекочет. Требует острить быстро, здорово, как НИ-
КОГДА.
ГДА! — Юмор, освещенный ею, навсеГДА.
ГДА! — Она не любит печали. Печаль, рожденная
ею, банальна, и она ее быстро прогоняет. Смех ее вечен,
морщины боли она покрывает и разглаживает своей
рукой… Великая. С ней пишется навсеГДА.
ГДА! — Стоит в отдалении и улыбается, а потом
подходит ближе… А потом идет рядом… А потом поло-
жит руку на плечо, подымет высоко, до себя — и даст
взглянуть…
И ты бросишь стол, дела, людей…
— Иду к тебе…
И улыбнешься неугасимо!
Белый свет
До чего мне хорошо в Ульянке. Стремлюсь куда-то
и все время остаюсь. Одиноко. И прозрачно. Какая-то
тишина. Какой-то чистый, ясный белый свет.
Хорошо на белом свете. На юге синий, голубой, чер-
но-бархатный… Совершенно беззвучно проезжают
троллейбусы. Безмолвные, неподвижные дома. Здесь
они действительно неподвижные.
Солнце не греет и не светит, а освещает. Четко-чет-
ко. +5°С… Апрель. И не сумерки, а ясный, светлый ве-
чер. Ни одного телефонного звонка. Обманами, сканда-
лами, холодностью добился своего — сообщения пере-
стали поступать.
А этот холодный белый свет входит в душу.
Один-один средь бела света с белым светом, что
придерживаешь губами и веками, и выпускаешь из се-
бя только на бумагу, чтобы сохранился подольше.
Целую.
В Греческом зале
Для А. Райкина
Дали этим женщинам два выходных, так они прямо
с ума посходили. Убивают время как попало. Вместо то-
го чтобы отдохнуть… В прошлое воскресенье потянула
она меня на выставку. Вернисаж какой-то… Я думал —
музей как музей. А это не музей, а хуже забегаловки: го-
рячего нет, один сыр и кофе. В Третьяковке хоть солян-
ка была, а на вернисаже одна минеральная. Нет, думаю,
тут не отдохнешь…
А воскресенье проходит.
Пока экскурсия таращилась на статую, я выскочил,
прихватил на углу. Только разложился, газетку посте-
лил, вахтерша прицепилась:
— В Греческом зале, в Греческом зале, как вам не
стыдно!
Аж пенсне раскалилось. Я ей так тихо возражаю:
— Чего орешь, ты, мышь белая?.. Ты здесь каждый
день дурака валяешь. А мне завтра на работу. Стакан
бы лучше вынесла… Видишь, человек из горлышка
булькает?!
…Что селедку?.. Кто селедку?.. Какую селедку?.. Ну,
селедку развернул у него на плече… А что ему сделает-
ся? Двести лет стоял, еще простоит, а у меня выходной
кончается, поймешь ты, коза старая?!
…Кто Аполлон?.. Я — Аполлон? Он — Аполлон? Ну
и нехай себе Аполлон… Повесил я ему авоську на руку,
а куда вешать, на шею?!
От народ!.. Никакой культуры. Еле от нее отбился.
Хорошо еще, ребята поддержали… А на часах уже три!
А я еще с продуктами и ни в одном глазу. А уже три на
часах.
Стал искать, чем консервы открыть. Бычки в томате
прихватил. От умора! От смех! Музей, музей — нечем
банку открыть! Хоть убейся. Куда я только не лазил.
Приспособился под конем… Железку какую-то ото-
рвал, только ударил, как заверещит, у меня даже банка
выпала. Вахтерша с указкой! Ну?! Я ей из-под коня так
тихо замечаю:
— Чего ты дребезжишь?! Что я, тебя трогаю или ку-
саю кого?! Ты себе, я себе, они себе…
Хорошо, ребята меня поддержали, вроде все улади-
лось… Так штопора нет! Вот музей…
Тут я ей совсем тихо, ну тихо совсем:
— Слышь, штопор есть?
— Это итальянская живопись семнадцатого века!
— Ты не поняла, — говорю, — я тебя не спрашиваю,
где брала живопись, я спрашиваю: штопор есть?
— Вы понимаете, что вы говорите, здесь вокруг жи-
вопись!
— Понимаю, а ты без штопора можешь открыть?
Я же об пол буду стучать, мешать. А вокруг живо-
пись…
Намучился! Оторвал от этого же коня еще одну же-
лезяку, пропихнул внутрь, но настроение уже не то…
В какой-то гробнице в одиночку раздавил кагор в кро-
мешной тьме, в антисанитарных условиях… Бычки,
конечно, руками хватал… Хорошо, грузин стоял на
камне, я у него кинжал вытащил, колбасу хоть пору-
бил на куски.
Когда я из гробницы вылез, еще мог экскурсию про-
должать, хоть в паутине и в бычках… Но они исчезли.
Так что воспринимал в одиночку… Поковырял того
грузина — мура, опилки, дурят людей.
А тот железный, что на лошади сидел, — тот ничего,
крепкий… Меч я у него из кулака вырвал, а щит рвал,
рвал, не идет — неплохое качество!
Ну а в целом потерял выходной, угробил. Хорошо
еще вечером, в скверике, врезали «Зверобой» и закуси-
ли с колен… Хоть как-то отдохнули.
Теперь, говорят, в Большом театре «Столичная» по-
явилась, только билет на «Чародейку» надо брать. По-
чем же у них сто грамм получается?
Дефицит
Для А. Райкина
Послушай меня, дорогой! Что я тебе скажу. Все идет
к тому, что всюду все будет, изобилие будет! Но хоро-
шо ли это будет? Подожди, не торопись, ты молодой,
горячий, кровь играет. Я сам был огонь, сейчас потух
немного, хотя дым еще идет иногда… С изобилием не
надо торопиться! Почему?..
Ты идешь по улице, встречаешь меня.
— Здравствуй, дорогой! Заходи ко мне вечером.
— Зачем?
— Заходи, увидишь.
Я прихожу к тебе, ты через завсклада, через дирек-
тора магазина, через товароведа достал дефицит! Слу-
шай, ни у кого нет — у тебя есть! Я попробовал — во рту
тает! Вкус специфический! Я тебя уважаю.
На другой день я иду по улице, встречаю тебя.
— Здравствуй, дорогой! Заходи ко мне вечером.
— Зачем?
— Заходи — увидишь!
Ты приходишь ко мне, я через завсклада, через ди-
ректора магазина, через товароведа, через заднее
крыльцо достал дефицит! Слушай, ни у кого нет —
у меня есть! Ты попробовал — речи лишился! Вкус спе-
цифический! Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы
с тобой уважаемые люди.
В театре просмотр, премьера идет. Кто в первом ряду
сидит? Уважаемые люди сидят: завсклад сидит, дирек-
тор магазина сидит, сзади товаровед сидит. Все город-
ское начальство завсклада любит, завсклада ценит. За
что? Завсклад на дефиците сидит! Дефицит — великий
двигатель общественных специфических отношений.
Представь себе, исчез дефицит. Я пошел в магазин,
ты пошел в магазин, мы его не любим — он тоже пошел
в магазин.
— Туфли есть?
— Есть!
— Черные есть?
— Есть!
— Лакированные есть?
— Есть!
— Черный верх, белый низ есть?
— Есть!
— Белый верх, черный низ есть?
— Есть!
— Сорок второй, самый ходовой, есть?
— Есть.
— Слушай, никогда не было. Сейчас есть. Дамские
лакированые, бордо с пряжкой, с пуговицей есть?
— Есть!
Ты купил, я купил, мы его не любим — он тоже ку-
пил. Все купили.
Все ходим скучные, бледные, зеваем. Завсклад
идет — мы его не замечаем. Директор магазина — мы
на него плюем! Товаровед обувного отдела — как про-
стой инженер! Это хорошо? Это противно! Пусть бу-
дет изобилие, пусть будет все! Но пусть чего-то не
хватает!
Дай ручку, внучек!
Для А. Райкина
Юзик, Юзик, дедушка не может быстро, дедушка
устал. У дедушки ноги старенькие. Давай посидим. Ты
же хороший мальчик. Сядь, Юзенька, сядь, дорогой.
Я сказал сядь! Я стенке сказал или кому я сказал?! Или
стенке, или кому?! Дедуля что сказал?.. Что надо деду-
ле сказать?.. А, бандит, чтоб ты был здоров, арестант.
Если бы у меня было такое детство! Ну-ну…
