Валерий Романовский - Белая кость
Рождество горе-артиллеристы встречали на ГУБЕ.
28 января 2004 г.
Вещество-«О»
После очередной двенадцатимесячной службы в Средиземное море подводная лодка «Б-94» прибыла в Кронштадт и готовилась к постановке в завод для производства планового среднего ремонта.
Выгрузили боезапас и в порядке очередности сдавали на склады имеющиеся на лодке запасы, имущество и оборудование. Дошла очередь и до сдачи аппаратов ИДА-59. Этим занимался помощник командира старший лейтенант Порохов. Осмотрев принимаемое имущество, начальник склада старший мичман Калюжный поинтересовался у старлея, ссыпано ли из аппаратов вещество «О». Узнав, что вещество «О» не ссыпалось, он наотрез отказался принимать имущество до тех пор, пока указанное замечание не будет устранено.
Вопрос возник сам собой. Куда его ссыпать?
Монументальный Калюжный неторопливо вынес со склада и бросил под ноги матросам два ящика, вроде тех, что используют для картофеля: «Ссыпьте вещество сюда, а потом забирайте с собой и…на свалку!»
Расположившись в курилке неподалеку от склада, сдаточная команда, нисколько не радуясь лучам ласкового летнего солнышка, неторопливо рассуждала, где же может находиться упомянутая мичманом свалка. В конце концов, не нести же это дерьмо через весь Кронштадт обратно в часть! Да и что с ним там делать? Вот ведь проблема свалилась!
Дело в том, что крупные белые гранулы вещества «О», взаимодействуя с водой, производят бурную реакцию с интенсивным выделением кислорода, а значит, на редкость огнеопасны.
Порохов это знал и напряженно ломал голову над тем, как же незаметно, без ущерба для себя и привлечения внимания окружающих «утилизировать» «добро», свалившееся столь некстати на эту самую голову. Высыпать его в стоячую воду пролегавшего неподалеку канала — слишком заметно. Это определенно привлечет нежелательное внимание зевак, да и люди подумают, что умышленно загрязняется акватория. Без скандала не обойтись...
Вдруг наметанный офицерский глаз заметил в кустах сирени, по соседству, двухстворчатую будку общественного туалета. Заглянув в секцию с биркой «М», Порохов мгновенно оценил обстановку. Он приказал матросам по-быстрому ссыпать содержимое одного ящика в загаженное отверстие клозета, не убиравшегося, похоже, как минимум, со времен Кронштадтского мятежа.
Вариант был, прямо сказать, рисковый. Глубина выгребной ямы составляла никак не меньше трех метров, и «таинство» происходящего в тот момент на дне выгребной ямы скрывалось кромешной темнотой. До слуха «военморов» доносилось лишь тихое зловещее шипение. Запахи, присущие заведениям «очкового» типа внезапно исчезли… Судьба явно протягивала руку помощи. Не теряя времени даром, Порохов приказал «таким же Макаром» опустошить и второй ящик...
Закрыв дверь спасительного сооружения на щеколду, подводники быстрым шагом покинули территорию склада, прихватив с собой «на всякий пожарный» и ящики.
Минут двадцать спустя, старший мичман Калюжный вышел из склада на солнышко, неторопливо добрел до курилки и, прикурив «беломорину» у сидевшего там коллеги, мичмана Акимова, подсел рядом и завел беседу. В это время на фортах «со страшной силой» клевал лещ. Было о чем поговорить и что спланировать на ближайшие выходные.
Решив справить малую нужду, Калюжный, на ходу дотягивая «бычок», подошел к туалету и, переступив через порог отделения «М», механически бросил окурок в отверстие выгребной ямы. Полностью войти, а тем более закрыть дверь, он уже не успел.
В глубине ямы раздался глухой объемный хлопок. Огненная волна сорвала вконец «засиженный» стульчак общественной уборной и, мягко одев его, на далеко не хилую шею старшего мичмана, выбросила их наружу. Через образовавшуюся в полу огромную дыру в крышу строения ударил огненный столб, разом превративший будку в пылающий факел. Горела она лихо, чем-то напоминая мартеновскую печь с кислородным поддувом. Даже вечно влажная и никогда толком не просыхавшая доска с известным отверстием вмиг обуглилась и теперь активно дымила, возлежа всей «рабочей плоскостью», на погонах старшего мичмана.
В этот момент Калюжный чем-то напоминал бравого адмирала парусного флота… после удачного залпа противника. Его эполеты продолжали дымиться, но главное, что он был определенно жив!
Сортир сгорел за считанные минуты, выставив в небо шесть стальных труб-стоек, некогда служивших его остовом. Химическая реакция продолжала лютовать на дне ямы еще битый час, периодически отмечаясь огненными сполохами. Вконец очумевший, с обожженными ушами, Калюжный так и не смог ничего толком рассказать ни наконец-то подъехавшим пожарным, ни сбежавшимся зевакам. Вполне возможно, что он и не понял, что произошло, даже окончательно придя в себя.
Слава богу, обошлось без жертв. Поэтому виновных не искали, и случай забылся довольно быстро.
Новый клозет, используя все те же стойки-трубы, соорудили на старом испытанном месте, над той же ямой, практически опустошенной огнем. Выходит, есть шанс, что подобная история когда-нибудь непременно повторится.
23 января 2004 г.
Клюква в сахаре
Август только начинался, а подводная лодка уже битый месяц торчала в Магадане. Сначала участие во флотских учениях, потом вынужденное устранение неисправности дизеля, потом обеспечение надводников, затем — авиации. Стоит только попасть в этот круговорот, и не заскучаешь. Все это напоминает слоеный пирог, который, не очень ответственная хозяйка, сунула в печь и забыла. Он подгорает, чадит и невольно портит всю атмосферу «флотской кухни».
Поначалу офицеры корабля воспринимают заход в Магадан с интересом. Быстро показывают обществу, как мало «оперившихся» среди «окольцованных». Творят романтические подвиги, тратят в злачных местах свое офицерское жалование. Количество «подвигов» напрямую зависит от «золотого запаса» и заметно уменьшается по мере убывания денежных и спиртовых заначек.
Над кораблем постепенно повисает атмосфера всеобщего раздражения, молчаливой тоски и скуки. Она парит грозовой тучей, пока, как дождем не прольется долгожданной командой: «По местам стоять, со швартовых сниматься».
Лишний раз убеждаешься, что «ностальгия», как явление, силой обстоятельств, является чисто русской «бацилой». Разговоры о доме, о семьях, о делах насущных слышатся чаще. В этот-то период наибольшую заинтересованность происходящим в коллективе проявляет замполит. Пытаясь выяснить по точнее, возможные причины происходящего в офицерской среде, для своей, замовской отчетности: анализа и доклада в политотдел о проделанной воспитательной работе. На банальный вопрос своим информаторам: «В чем дело?» он зачастую получал не менее «серьезный» и совершенно бесхитростный ответ: « Надоело. Деньги кончились, спирт кончается — жизнь начинает терять смысл. Пора домой, очень в семью тянет!»
Как-то в субботу по договоренности с местным мичманом-«аборигеном», как всегда, за бутылку спирта, мылись в его загородной бане. В этот раз парились и мылись вчетвером: механик, штурман, минер и доктор. Настроение было средней паршивости, в этот день даже до спиртного не дотронулись.
После первого захода в парилку штурман задержался и по старой курсантской привычке постирал носки. Офицеры пили чай из пузатого самовара, когда штурман, выйдя в предбанник, стал развешивать на веревочке у раскаленной печки свои постирушки.
— Носки — это лицо джентльмена! — бросил он коллективу, чувствуя изучающие взгляды присутствующих.
Без особых уточнений всем стало ясно, что после бани он «мылится» на романтическое свидание. В бригаде среди офицеров Александр слыл заядлым холостяком и таким же заядлым «карьеристом». Тридцатилетний капитан-лейтенант, являясь отличным специалистом, совершенно не рвался в старпомы. По жизни у него было два хобби: рыбалка и бабы. Причем второе — преобладало. Он умел мастерски «раскрутить лабуду», сплести красивые лапти и, с необыкновенной легкостью развесить их на уши, выбранной им красавицы. Словом, мог удивить. Понравиться любой бабе. Восхищенные друзья всегда говорили: «Ну, Санька, от тебя бабы кипятком стены моют». Успешный по юности боксер, а теперь в меру выпивающий, курящий, по-флотски ругающийся матом офицер, с большим успехом при случае трахал незамужних женщин. Поэтому, наблюдая тщательность подготовки к предстоящей встрече, друзья, потея за самоваром, украдкой перемигивались, делая вид, что ничего особенного не происходит.
