Константин Шаповалов - Недремлющий глаз бога Ра
— Совок, как и всяческая оккупация, явление временное, а я говорю о вечном. Хотя существуют и чисто совковые варианты: натыканные повсюду свечи и вырезанные из журналов репродукции говорят о стремлении утвердиться как возвышенная натура.
— Это намек? Могу я прислать секундантов?
— Тю! Думаешь, ты один такой? Нет, вас как гуннов — тьмы, и тьмы, и тьмы.
— Это скифов — тьмы, и тьмы, и тьмы, двоечник.
— Пускай будет скифов, — согласился маркиз. — Главное, что всех касается. Украшения — это подписанный протокол о намерениях. Видел, какой медальон был у Шерон?
— Вроде белой таблички на цепке? А что в нем особенного?
— То и особенного, что смотреть надо было внимательнее! — Веник запустил программу и, найдя нужный кадр, максимально увеличил картинку. — Блин, ну и наколдовали киношники! Оказывается, я тоже кое-что проглядел….
Весь экран теперь занимала овальная бляшка из серебристого металла, на которой было выбито подобие человеческой фигуры.
Впрочем, человеческими выглядели только руки и туловище; повернутая в профиль голова напоминала петушиную, а ноги от колен превращались в расползающихся змей, что придавало созданию устрашающий вид. Вдобавок, в поднятой правой руке оно сжимало плеть — будто замахивалось.
От медальона веяло такой глубокой стариной, что я усомнился:
— Слушай, они что — взяли это напрокат в каком-нибудь музее? Не похоже на бутафорию.
Веник уже распечатывал картинку:
— Сам удивляюсь! Хотя, знаешь какие они дотошные, эти американцы. Уж если возьмутся, то делают "от и до", а не как наши шаромыжники.
— Зато наши не ломают машин. И жизнь изображают гораздо объективнее, чем она есть на самом деле.
— Дык, я не про художественное кино, а про научно-популярное. Однажды посмотрел фильм о жизни акул — они мне потом два года снились, так натурально было снято.
— Кусали тебя?
— Хуже. Одну гигантскую акулу-молот подловили во время родов — дурацкий оператор чуть-чуть не забрался к ней во влагалище! Или, я не знаю, как у рыб называется место, куда он вперся со своей осветительной аппаратурой. Нет, это был настоящий апофеоз войны, когда прямо в объектив посыпались маленькие акулята-молоточки. Уже голодные!!! Эта замечательная, натуралистическая картина называлась: "Папа, папа где ты?!". По этому поводу я и не женился на Фае Хаит.
— Ты же говорил, что тебя разочаровала мама, мадам Хаит?
— Нет, мадам Хаит не может разочаровать! Это не акула, а просто ходячая гильотина. Кстати, можешь полюбоваться — кем она была в прошлой жизни, — маркиз взял канцелярскую кнопку и торжественно пришпилил распечатанное изображение к стене.
Я присмотрелся:
— Да, видная особа. А ты не знаешь, что тут за надписи? Михаил, Рафаил, Гавриил… — случайно не список замученных зятьёв?
— Нет, слишком мало имен. Но слово "шемешейлам", — он указал пальцем, — вот, видишь, под змеиными ногами, мне знакомо. Это значит "Вечное Солнце".
— Еврейское, что ли?
— Древнееврейское. Наверное, какое-то заклинание — он склонился над самым листом и принялся читать по складам. — Ше-ме-шей-лам, лат-хра-мап-хта, йо, йо, йо, йе, йе, йе, й-й-й-й-й-й-й-й, ае-ае-ае, аа-ай-ай, ейо, пси-нот-хер-тхе-рно…
— Привет, детки! Что за дерьмо вы поете? — по-английски спросил игривый женский голос.
Мы разом обернулись, и я увидел оливковую инфанту. Сейчас на ней был не спортивный, а элегантный брючный костюм, скроенный так ловко, что тело девушки напоминало рвущийся из зеленой чашечки бутон.
Маркиз онемел; он даже не смог назвать свое имя, когда испанка подошла к нам и протянула изящную, тонкую кисть с красивыми, длинными пальцами:
— Лиса Мун. Доктор. Лечу болезни, вызванные воздержанием.
— Сергей Гвоздев. А это Липский. Вениамин.
— Гинеколог, — добавил от себя внутренний голос. — Пояс-то отдал, дятел, а штаны спадают. Поздравляю.
— Бенджамин Франклин. Очень звучное имя, — одобрительно заметила она и попыталась отнять руку.
Без домкрата не удалось — Веник сработал молча, но эффективно — как медвежий капкан.
Впрочем, немота тут же дала трещину: сперва просочились невнятные возгласы "Excellent!" и "Perfect!", а затем на пораженную девицу обрушился весь словарный запас маркиза. Одновременно он начал подбираться к талии, но в какой-то момент переборщил — та решительно выдернула пальцы и уселась на подлокотник моего кресла.
— Не так резво, дорогой! — глядя на Веника, она слегка наклонилась ко мне, — Нас могут услышать за стенкой.
Де Садур погрустнел.
— Я только хотел сказать, что у вас тоже красивое имя, — кисло возразил он.
Тут упругая грудь инфанты уперлась в моё плечо; я испытал разряд, простреливший тело вдоль позвоночника и задержавшийся в глубине, где-то в области крестца. Дух захватило — такой кайф.
— Зяблик, ты неотразим! — проворковал голос. — Отправь друга в туалет, и чтоб не возвращался!
— А по мордасам? — я припомнил тренировочный бой в спортзале.
— Да ладно, сама ведь лезет! — не унывал он. — Казанова ты наш!
Я поднялся и предложил даме кресло:
— Садитесь, пожалуйста. Действительно, у вас красивое имя, но, кажется, не испанское?
— У-упссс! А почему оно должно быть испанским? — сделав удивленные глаза, спросила Лиса.
— Ну, просто показалось, что вы испанка. Нет?
— Я ассирийка, — она повернулась и предъявила профиль, который больше подходил не для глиняных черепков, а для суперобложки. — Видите теперь? А фамилию ношу как память о муже.
— Кто она? Ассирийка? — по-русски уточнил разволновавшийся Веник. — Быть не может — они же ископаемые! Ассирийцы, вавилоны, шумеры всякие…
— Он говорит, что это исчезнувшая народность, — перевел я инфанте. — Да и мне так казалось — до встречи с вами.
Не вставая, она змеиным движением скользнула в глубину кресла и уселась, изогнувшись так, что груди едва не выплеснулись из кружевной оболочки:
— Правда, нас осталось очень мало. По всему миру наберется тысяч сто пятьдесят — двести, — она со значением посмотрела мне в глаза, — нужно срочно что-то предпринимать, чтобы не вымерли.
— Ты понял, зяблик? — ахнул голос. — Открытым, блин, текстом! Гони Веника в туалет, и чтоб не вернулся!
Я открыл рот, но язык встал колом и не захотел поворачиваться.
— Ну?! — торопил голос. — В чем дело, дятел?
— Что ему, час в сортире сидеть?
— Два! Нет, три часа пусть сидит. Он тебе друг или кто?
Я напрягся, но вслух промычал нечто нечленораздельное.
— Логично! — обрадовался маркиз. — Хочешь сходить по большому?
— Вот наглая рожа! — психанул голос. — Скажи, типа дорогу ему уступаешь. Типа, дорогу осилит идущий. Ну?!
— Неужели в паспорте написано, что вы ассирийка? — начал подбивать клинья оправившийся от потрясения Де Садур.
— Нет, это написано на моей заднице! Хотите взглянуть?
— А можно?
— С крючка снимает, гад! — злобно прошептал голос. — А ты чего молчишь, дятел?
— Почему нет? — инфанта томно улыбнулась. — Вечерами я обычно танцую в баре. Приходите и увидите всё, что захотите.
У Веника едва не случился приступ. Он заметно побледнел и, глотнув побольше воздуха, затараторил:
— Мы бы с радостью, да нам не разрешают! Дом — работа, работа — дом — всё, что мы здесь имеем. Может, лучше вы к нам зайдете?
— Зайду. А что будем делать? — пристально посмотрев на меня, спросила инфанта.
— Покажете то же самое, что в баре! Только охрану не приводите. Мы люди мирные, женщин не обижаем.
— Зря! Многим женщинам только этого и надо. Вот я, например, не люблю таких, которых нужно подбадривать.
Маркиз чуть не заплакал:
— Да я сам не перевариваю таких ослов! Так не возьмете охрану?
— Мне охрана не нужна, а вам…, - она усмехнулась, — …вам тоже разрешили без неё обходиться. Теперь можете ходить куда угодно и когда угодно — ваши голоса внесены в базу данных. Но не забывайте о телекамерах! Всем, кто не хочет заниматься любовью на глазах у службы безопасности рекомендуется искать укромные места. Я знаю парочку подходящих, но сейчас там прохладно. Вот приплывем в тропики…
— А когда же, наконец, мы приплывем в тропики?! Что за издевательство?! — вознегодовал Веник.
— Ладно, мальчики, я лучше пойду, — Лиса встала и обернулась ко мне. — Вы меня проводите?
— Съел! — злорадно констатировал голос. — Сидел бы щас на горшке, без потрясений и уязвленного самолюбия. Дятел.
— Конечно. Пожалуйста…, - незаметно для неё я сунул руку под куртку и подхватил военные штаны.
— Ты же не на долго, Гвоздик? — озаботился товарищ, когда мы выходили.
— Часа три — самый минимум. — прикинул голос. — Или больше.
— О чем это он? — оглянувшись, спросила Лиса.
