Раймон Кено - Зази в метро
Она быстро потушила свет и затаилась. Это не мог быть Габриель: когда он вернется со своей компанией, тут конечно же будет такой гвалт, что вся округа проснется. Это не могла быть и полиция, поскольку солнце еще не взошло. Что до предположения, что это домушник, который покушается на Габриелевы бабки, то оно могло вызвать только улыбку.
Все затихло. Потом кто-то принялся поворачивать дверную ручку. Поскольку это ни к чему не привело, этот кто-то принялся ковыряться в замке. Ковырялся он довольно долго. «Ну, сапожник», — подумала Марселина. Наконец дверь открылась.
Он вошел не сразу. Марселина дышала так тихо и так осторожно, что вошедший вряд ли даже мог расслышать ее дыхание.
Наконец он сделал шаг вперед. На ощупь начал искать выключатель. Нашел. И в передней зажегся свет.
Марселина сразу же узнала его по силуэту: это был человек, называвший себя Педро-Излишком. Но когда он зажег свет в комнате, она подумала, что ошиблась, ибо на нем не было ни усов, ни темных очков.
Он держал в руках ботинки и улыбался.
— Что, перетрухали? — спросил он галантно.
— Не-а, — тихо ответила Марселина. Пока хмырь сидел и молча надевал ботинки, она убедилась, что ее первое предположение не было ошибочным. Это был тот самый хмырь, которого Габриель спустил с лестницы.
Обувшись, он снова с улыбкой посмотрел на Марселину.
— На сей раз, — сказал он, — я бы с удовольствием выпил стаканчик гранатового сиропа.
— Почему «на сей раз»? — спросила Марселина, загоняя последние слова в кавычки.
— Вы меня не узнаете?
Марселина помолчала, потом кивнула (жест).
— Вам, наверное, интересно знать, зачем я пришел сюда в столь поздний час?
— Вы тонкий психолог, мсье Педро.
— Мсье Педро? Откуда взялся этот «мсье Педро?», — спросил сильно заинтригованный хмырь, присовокупив с обеих сторон к мсье Педро по нескольку кавычек.
— Сегодня утром вы сами так представились, — тихо ответила Марселина.
— Ах, да! — непринужденно сказал хмырь. — Я совсем забыл. (Пауза.)
— Так что? Вам не интересно знать, зачем я сюда пришел в столь поздний час?
— Нет, не интересно.
— А жаль, потому что я бы вам ответил, что пришел, чтобы выпить с вами по стаканчику гранатового сиропа.
Марселина молча обратилась к себе, чтобы поделиться следующими соображениями: «Он хочет, чтобы я сказал ему, что он выбрал дурацкий предлог, но я не доставлю ему такого удовольствия! Нет уж, не доставлю».
Хмырь осмотрелся.
— Это что там внутри? — спросил он, указывая на отвратительного вида буфет.
Поскольку Марселина так и не ответила ему, он пожал плечами, встал, открыл буфет, вынул бутылку и два стаканчика.
— Выпьете немного? — предложил он.
— Я после этого не усну, — тихо ответила Марселина.
Хмырь не стал настаивать. Выпил один.
— Жуткая гадость, — заметил он вскользь.
Марселина от комментариев воздержалась.
— Они еще не вернулись? — спросил хмырь, просто чтобы что-нибудь сказать.
— Вы же сами видите. А то бы вы уже давно были внизу.
— Габриэлла, — сказал хмырь мечтательно. (Пауза.) — Забавно (Пауза.) Определенно забавно.
Он допил стакан.
— Бр-бр-бр, какая гадость! — пробормотал он. И в комнате вновь воцарилось молчание. Наконец хмырь решился.
— Ну вот... — сказал он. — Я должен задать вам ряд вопросов.
— Задавайте, — тихо ответила Марселина, — но я не стану на них отвечать.
— Придется, — ответил хмырь. — Я инспектор полиции Бертен Пуарэ.
Марселина рассмеялась.
— Вот мое удостоверение, — сказал хмырь обиженно.
И он показал его издалека Марселине.
— Оно поддельное, — сказала Марселина. — Это сразу видно. А потом, если бы вы были настоящим полицейским, вы бы знали, что следствие таким образом не ведется. Вы даже не дали себе труда прочесть какой-нибудь полицейский роман, французский, разумеется, из которого вы могли бы почерпнуть соответствующую информацию. Вы можете лишиться своего звания: взлом замка, нарушение неприкосновенности жилища...
— И может быть, не только жилища.
— Что вы сказали? — тихо спросила Марселина.
— Так вот, — сказал хмырь. — Я жутко в вас втюрился. Как только я вас увидел, я подумал: «Жить не смогу на этом свете, если в конце концов ее не трахну», и еще: «Надо сделать это как можно быстрее». Я не могу ждать. Я страшно нетерпелив. У меня характер такой. И тогда я подумал: «Сегодня вечером я исполню задуманное, поскольку она, моя божественная возлюбленная, — вы то есть — будете одна-одинешенька в своем гнездышке, так как все остальные обитатели этого дома, включая идиота Турандота, пойдут в „Старый ломбард“ любоваться прыжками Габриэллы.» Габриэллы (пауза). Забавно (пауза). Определенно забавно.
— Откуда вы все это знаете?
— Я ведь инспектор Бертен Пуарэ.
— Идите врать! — сказала Марселина, внезапно меняя стилистический регистр. — Признайтесь, никакой вы не фараон.
— Вы думаете, что фараон, как вы выразились, не может быть влюблен?
— Тогда вы просто дурак.
— Но и полицейские иногда умом не блещут.
— Нет, вы просто махровый дурак.
— Так вот какое впечатление на вас произвело мое признание? Признание в любви?
— Неужели ж вы думаете, что я лягу в постель только потому, что меня об этом кто-то попросит?
— Я искренне надеюсь, что мое обаяние не оставит вас в конце концов равнодушной.
— Господи, чего только не приходится выслушивать.
— Вот увидите. Поговорим пяток минут, и мое обаяние на вас подействует.
— А если не подействует?
— Тогда я просто сразу же наброшусь на вас.
— Что ж, давайте. Попробуйте.
— О, у меня еще есть время. Я в последнюю очередь прибегну к способу, который, надо сказать, столь противен моему естеству.
— Вам надо бы поспешить. Скоро вернется Габриель.
— Как бы не так. Сегодня он раньше шести не вернется.
— Бедная Зази, — спокойно сказала Марселина, — она очень утомится, а ведь у нее поезд в шесть шестьдесят.
— Плевать нам на Зази. Ненавижу девчонок! Такие тщедушные! Брр! И вот такая импозантная женщина, как вы... Черт побери!
— Да, но тем не менее вы за ней все утро бегали. Бедная девочка!
— Я бы не сказал. Потом ведь это я ее к вам привел. Мой рабочий день только начинался. Но когда я увидел вас...
Ночной гость посмотрел на Марселину с выражением глубокой печали на лице, потом энергично схватил бутылку с сиропом, наполнил этим пойлом свой стакан, содержимое которого разом проглотил, возвратив на стол несъедобную его часть, как это принято делать с косточкой от отбивной или хребтом камбалы.
— Фу, какая гадость, — сказал он, заглатывая напиток, который сам выбирал и который экспрессом отправил в желудок — способ потребления, пригодный скорее для водки.
Он вытер липкие губы обратной стороной ладони левой руки, а затем перешел к объявленному ранее сеансу соблазнения.
— Лично я, — сказал он так, между прочим, — очень ветреный мужчина. Эта деревенская девчонка ни капли не заинтересовала меня, несмотря на свои страшные истории. Я сейчас говорю о своих утренних занятиях. Но днем я сразил бабу из высшего света, на первый взгляд во всяком случае. Баронессу Авот'ю. С ее стороны — роковая страсть. За пять минут жизнь ее перевернулась. Нужно сказать, что тогда я был одет в прекрасные одежды регулировщика. Я это обожаю. Как я развлекаюсь в этой форме, вы даже представить себе не можете. Больше всего я люблю останавливать такси и садиться в них. Эти болваны за рулем обычно прийти в себя не могут. Я приказываю отвезти меня домой. Болван в отпаде. (Пауза.) Вам может показаться, что я сноб, не так ли?
— У всех свои причуды.
— Я по-прежнему не произвел на вас впечатления?
— Нет.
Бертен Пуарэ кашлянул два-три раза, потом продолжил так:
— Сейчас я вам расскажу, как я встретился с вдовой.
— Какого черта? — тихо сказала Марселина.
— Как бы то ни было, я запихнул ее в «Старый ломбард». Что до меня, то меня совершенно не трогают сценические подвиги Габриэллы, меня волнуете только вы!
— Послушайте, Педро-Излишек, вам не стыдно?
— Стыдно... стыдно... легко сказать. Можно ли быть деликатным, когда сплетничаешь? (Пауза.) А потом, не называйте меня Педро-Излишек. Это меня раздражает. Я взял это прозвище с потолка, придумал специально для Габриэллы (Габриэллы!), но я не привык, чтоб меня так называли. У меня есть другие имена, которые меня гораздо больше устраивают.
— Бертен Пуарэ, например?
— Например. Или другое, которым я пользуюсь, когда облачаюсь в полицейскую форму.
Он вдруг занервничал.
— Облачаюсь, — повторил он с горечью. — Можно так сказать — облачаться? Ублажаться — да, облажаться — тоже, но — облачаться? Что вы об этом думаете, красавица?
— Ублажайтесь в другом месте.
