Раймон Кено - Зази в метро
— Везет же вам, — рассеянно сказал Хватьзазад.
— Но я столько раз видел номер Габриеля, что мне это уже надоело, тут уж ничего не скажешь. И потом он не обновляет свой репертуар. Что поделаешь, с артистами так часто бывает. Придумают что-нибудь, а потом повторяются до бесконечности. Надо признать, что все мы так, только каждый — в своей области.
— Все, но не я, — с обезоруживающей простотой сказал Хватьзазад. — Я все время разное придумываю.
— Это потому, что вы еще ничего стоящего не придумали. Вы просто себя еще не нашли, вот что. Но как только вы чего-нибудь добьетесь, чего-нибудь стоящего, вы на этом и остановитесь. Поскольку до сих пор вы блестящих результатов явно не добились. Это видно невооруженным глазом: вид у вас жалкий.
— Даже в форме?
— Форма тут ни при чем.
Опечаленный Хватьзазад замолчал.
— Эй, так к чему же вы все это? — спросил Федор Баланович.
— И сам не знаю. Я жду мадам Авот'ю.
— А я попросту жду своих дураков, чтобы отвести их обратно в гостиницу, поскольку завтра рано утром они уезжают любоваться седыми камнями Гибралтара. Таков уж их маршрут.
— Везет же им, — рассеянно прошептал Хватьзазад.
Федор Баланович пожал плечами, не удостоив эту реплику комментария.
В эту минуту послышались выкрики и стенанья: «Старый ломбард» закрывался.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал Федор Баланович.
Он встал и пошел к автобусу. Ушел просто так, ни здрасьте вам, ни до свидания.
Хватьзазад тоже встал. Постоял в нерешительности. Бродяги спали. Комар сдох.
Федор Баланович несколько раз посигналил, чтобы собрать свою паству. Агнцы с восторгом обменивались впечатлениями о приятном прекрасном вечере, и теперь, стараясь друг друга переговорить, передавали друг другу свои закодированные на родном наречии восторги. Состоялось взаимное прощание. Женская половина толпилась вокруг Габриеля и пыталась поцеловать его, мужская не решалась.
— А потише нельзя! — сказал адмирал. Туристы медленно заходили в автобус. Федор Баланович зевнул.
В клетке, висящей на руке Турандота, спал Зеленуда. Зази отчаянно боролась с собой: нет, примеру Зеленуды она не последует. Шарль пошел за своей развалюхой.
— Ну что, мошенник, — воскликнула вдова, увидев Хватьзазада, — хорошо ли вы провели время?
— Не слишком, не слишком, — сказал Хватьзазад.
— А мы тут так повеселились! Мсье Габриель такой смешной, такой смешной!
— Благодарю вас, — сказал Габриель. — Но не забудьте, вы видели и настоящее искусство. Не только, чтобы поржать, но и искусство тоже.
— Куда-то он пропал со своей колымагой, — сказал Турандот.
— А пташечке тоже понравилось? — спросил адмирал, разглядывая птицу, спрятавшую голову под крыло.
— Теперь ему будет что вспомнить, — сказал Турандот.
Последние туристы заняли свои места. Мы будем вам писать (жесты).
— Хо! Хо! — кричал Габриель. — Адиос амигос[19], ваше здоровье! До следующего раза.
И автобус уехал, унося вдаль довольных иностранцев. В тот же день рано утром они уедут любоваться седыми камнями Гибралтара. Таков уж их маршрут.
Такси Шарля подъезжало к тротуару.
— Всем места не хватит, — заметила Зази.
— Неважно! — сказал Габриель. — Мы сейчас пойдем лопать луковый суп.
— Спасибо, но я поеду домой, — сказал Шарль. Как отрезал.
— Ну что, Мадо, поехали?
Мадлен села рядом со своим будущим супругом.
— До свидания, — прокричала она всей компании, высунувшись из окна. — И спасибо за прекрасный... Спасибо за чуд...
Остальное расслышать было невозможно. Такси было уже слишком далеко.
— В Америке их бы в такой ситуации обсыпали рисом, — сказал Габриель.
— Это ты по старым фильмам судишь, — сказала Зази. — Теперь в кино женятся реже, чем раньше. И вообще я больше люблю, когда всех под конец убивают.
— А мне больше нравится, когда рис бросают, — сказала вдова Авот'я.
— А вас не спрашивают, — сказала Зази.
— Мадемуазель, — сказал Хватьзазад. — Вам бы следовало быть повежливее с теми, кто старше вас.
— До чего же он хорош, когда встает на мою защиту, — сказала вдова Авот'я.
— Пошли, — сказал Габриель. — Я отведу вас в кафе «У никтолопов». Там меня особенно хорошо знают.
Вдова Авот'я и Хватьзазад влились в общий поток.
— Видал? — обратилась Зази к Габриелю. — Тетка с лягавым за нами идут.
— Не можем же мы им запретить, — сказал Габриель. — Куда хотят, туда и идут.
— Может, ты их припугнешь? А то я их видеть больше не могу.
— К людям надо относиться с большим пониманием, надо быть человечнее.
— Полицейские тоже люди, — сказала вдова Авот'я, которая все прекрасно слышала.
— Платить буду я, — робко сказал Хватьзазад.
— И речи быть не может, — сказал Габриель. — Сегодня угощаю я.
— Ну я только за выпивку заплачу, — сказал Хватьзазад умоляющим голосом. — За мюскаде, например. Это мне вполне по карману.
— Не сори приданым, — сказал Габриель. — Я — это другое дело.
— И вообще ты нас ничем угостить не можешь, — сказал Турандот. — Ты забываешь о том, что ты полицейский. У меня ведь тоже кафе и я никогда не стал бы обслуживать полицейского, который бы привел ко мне целую компанию выпивох.
— Все-таки вы олухи, — сказал Подшаффэ. — Неужели вы его не узнаете? Это же растлитель малолеток, который приходил к нам утром.
Габриель нагнулся к Хватьзазаду, чтобы получше его рассмотреть. Все, включая весьма удивленную и в то же время уязвленную Зази, ждали результатов осмотра. Кто-кто, а Хватьзазад так же, как, впрочем, и все остальные, осторожно помалкивал.
— А что ты сделал со своими усами? — спросил у него Габриель спокойным, но в то же время угрожающим тоном.
— Только вы, пожалуйста, его не обижайте, — сказала вдова Авот'я.
Габриель схватил Хватьзазада за грудки и приподнял его, чтобы при свете уличного фонаря получить дополнительную информацию.
— Да, — сказал он. — Где усы?
— Я их оставил дома, — сказал Хватьзазад.
— И к тому же ты, выходит, действительно полицейский?
— Нет, нет, — воскликнул Хватьзазад. — Это я так, переоделся просто, смеху ради... Чтоб развлечься... чтоб вас развлечь... Это как ваша пачка... В целом одно и то же...
— Вот ты за то же и огребешь, — вдохновенно сказал Подшаффэ.
— Может быть, вы все-таки не будете его обижать, — сказала вдова Авот'я.
— Он должен нам все объяснить, — сказал Турандот, справившись с охватившим его беспокойством.
— Болтай, болтай, — слабым голосом пробормотал Зеленуда и снова погрузился в сон.
Зази молчала. Подавленная происходящим, измученная недосыпом, она тщетно пыталась выработать в себе такое отношение к событиям, которое, с одной стороны, соответствовало бы ситуации, а с другой — ничем не унижало ее собственного достоинства.
Поднимая Хватьзазада все выше и выше по фонарному столбу, Габриель снова молча посмотрел на него и потом осторожно поставил на ноги. Он обратился к нему со следующими словами:
— И что ты за нами все ходишь и ходишь?
— Он не за вами, — сказала вдова Авот'я, — он за мной.
— Вот именно, — сказал Хватьзазад. — Может, это чувство вам я незнакомо... Но когда влюбишься в цыпочку...
— На что это ты (ах, какой он душка) намекаешь (он назвал меня цыпочкой), — синхронно произнесли Габриель и (вдова Авот'я), первый в бешенстве (вторая с чувством).
— Идиотка, — продолжал Габриель, обращаясь к даме, — он вам еще не все рассказал о своих занятиях.
— Я просто не успел, — сказал Хватьзазад.
— Это подлый насильник малолеток, — сказал Габриель. — Сегодня утром он преследовал малышку до самого дома. Мерзавец.
— И ты это сделал? — спросила потрясенная вдова Авот'я.
— Я еще не был знаком с вами, — сказал Хватьзазад.
— А! Признался! — заорала вдова.
— Он признался! — заорали Турандот и Подшаффэ.
— А! Ты признался! — громко сказал Габриель.
— Простите! — кричал Хватьзазад. — Извините!
— Мерзавец! — орала вдова Авот'я. Это криковоплеизвержение привело к тому, что из тьмы возникли двое на велосипедах.
— Нарушение тишины в ночное время, — заорали хором оба навелосипеда, — лунный галдеж, соноразрушительный ор, полуночный гвалт, а ведь это все, сами понимаете, — орали навелосипеды.
Габриель незаметно отнял руку от Хватьзазадовых грудков.
— Минуточку, — воскликнул Хватьзазад, проявляя небывалую смелость. — Минуточку! Вы что, не поняли, кто я?? Полюбуйтесь, я в форме. Я лягавый, у меня нашивки на рукавах.
И он начал размахивать своей накидкой.
— Откуда ты тут такой взялся? — спросил навелосипед, который по своему служебному положению должен был беседовать с гражданами. — Мы тебя здесь раньше не видели.
— Очень может быть, — ответил Хватьзазад с небывалой дерзостью, которую хороший писатель назвал бы не иначе как безрассудством. — Очень может быть. Тем не менее полицейским я был, полицейским и остался.
