Пелам Вудхаус - Укридж и Ко. Рассказы
Втравил меня в нее Укридж. Он воспламенил мое воображение рассказами об авторах, которые выдавали за день пять тысяч слов, диктуя свою лабуду стенографистке, вместо того чтобы писать самим; и хотя я уже тогда чувствовал, что он старался обеспечить работой машинописное бюро, совладелицей которого теперь была Дора Мейсон, его юная протеже, идея меня заворожила. Подобно всем писателям, я питал стойкое отвращение к упорной работе и усмотрел в ней заманчивый выход из дилеммы, возможность превратить литературное творчество в приятный тет-а-тет. И только когда эти сияющие глаза с трепетным ожиданием посмотрели в мои, а этот подергивающийся карандаш приготовился запечатлевать легчайшие из моих золотых мыслей, до меня дошло, во что я вляпался. На протяжении пятнадцати минут я испытывал все сложные эмоции нервного человека, который, внезапно оказавшись перед необходимостью произнести речь, слишком поздно обнаруживает, что его мозг кто-то убрал, заменив увядшим кочаном цветной капусты. Этого мне более чем хватило.
— Простите, — сказал я, — но, боюсь, продолжать смысла нет. По-видимому, мне это не по силам.
Теперь, когда я пошел в открытую и признался в своем идиотизме, выражение ее лица смягчилось. Она всепрощающим жестом закрыла блокнот.
— Не только вам, — сказала она. — Тут требуется особая сноровка.
— У меня словно все повылетело из головы.
— Я часто думаю, как, наверное, трудно диктовать.
Короче говоря, два ума с единой мыслью. Ее кроткая рассудительность вкупе с облегчением, что все позади, пробудили во мне желание поболтать. То самое чувство, когда дантист отпускает тебя с миром.
— Вы ведь из агентства на Норфолк-стрит, не так ли? То есть, — торопливо продолжил я, — вы, возможно, знакомы с некой мисс Мейсон? Мисс Дорой Мейсон.
Она словно бы удивилась:
— Меня зовут Дора Мейсон.
Я тоже удивился. Мне как-то не приходило в голову, что совладелицы машинописных бюро снисходят до черной работы. И я вновь ощутил смущение, чувствуя — без всякого основания, поскольку видел я ее всего раз в жизни, и то на порядочном расстоянии, — что должен был бы ее узнать.
— Все наши стенографистки были заняты, — объяснила она, — вот почему я тут. Но откуда вы знаете мое имя?
— Я большой друг Укриджа.
— Ну конечно же! А я-то все думала, почему мне знакомо ваше имя. Я столько слышала о вас от него.
После этого и начался уютный тет-а-тет, который представился моему воображению. Она оказалась очень милой девушкой — единственным заметным ее недостатком было нелепое уважение к интеллекту Укриджа и его способностям. Я, знавший этого врага рода человеческого с раннего отрочества, все еще изнывал при воспоминании о том вечере, когда он похитил мой фрак, и мог бы открыть ей глаза на него, но было бы жестоко разбить ее девичьи грезы.
— Он так замечательно все устроил с этим машинописным делом, — сказала она. — Такая замечательная возможность, но, если бы не мистер Укридж, мне пришлось бы с нею проститься. Видите ли, они запрашивали двести фунтов за партнерство, а у меня было только сто. И мистер Укридж настоял на том, чтобы внести остальную сумму. Видите ли… не знаю, говорил ли он вам, но он утверждал, что должен что-то сделать, так как я потеряла место у его тети из-за него. На самом-то деле он ни в чем виноват не был, но он повторял, что, не пригласи он меня на танцы, я бы не вернулась поздно и не была бы уволена. Ну, вот…
Она была тараторкой, и только теперь мне удалось вернуться к ошеломляющему заявлению, которое она сделала в начале своей речи. Эти несколько слов настолько меня поразили, что из дальнейшего я мало что расслышал.
— Вы сказали, что Укридж настоял на внесении остальной суммы? — ахнул я.
— Да. Так мило с его стороны, не правда ли?
— Он дал вам сто фунтов? Укридж?
— Дал гарантию, — сказала мисс Мейсон. — Я договорилась уплатить сто фунтов немедленно, а остальные — в течение шестидесяти дней.
— Но если остальные не будут выплачены в течение шестидесяти дней?
— Ну, тогда, боюсь, я потеряю мои сто. Но они будут выплачены. Мистер Укридж сказал, чтобы я об этом не беспокоилась. Так до свидания, мистер Коркоран. Мне пора. Очень сожалею, что с диктовкой у нас не заладилось. По-моему, без привычки это очень трудно.
Ее прощальная веселая улыбка глубоко меня расстроила. Бедная девочка ушла такая радостная, а все ее будущее зависело от способности Укриджа раздобыть сто фунтов! Я предположил, что он полагается на очередной утопический план, который принесет ему тысячи — по самым скромным подсчетам, малышок! — и не впервые за многолетнюю дружбу меня посетила мысль, что место Укриджа в том или ином приюте. Превосходный типус во многих отношениях, но не из тех, кому показана полная свобода.
Я продолжал размышлять на ту же тему, когда громовые удары в парадную дверь, а затем тяжелый топот вверх по ступенькам доложили о его прибытии.
— Послушай, малышок, — сказал Укридж, врываясь в комнату в обычной своей манере северо-восточного урагана. — Не Дору ли Мейсон я увидел на улице? Спина, ну вылитая ее спина! Она была тут?
— Да. Я попросил ее агентство прислать стенографистку, и пришла она.
Укридж потянулся за жестянкой с табаком, набил трубку, пополнил свой кисет, вольготно раскинулся на диване, поправил подушки и одарил меня одобрительным взглядом.
— Корки, мой мальчик, — сказал Укридж, — что мне особенно в тебе нравится? И по какой причине я всегда утверждаю, что в один прекрасный день быть тебе великим человеком? Твоя прозорливость. Твой большой широкий гибкий кругозор. Ты не настолько горд, чтобы пренебрегать советом. Я говорю тебе: «Диктуй свою лабуду, это окупится сторицей», и, черт меня подери, ты без промедления так и делаешь. Никаких возражений. Никаких вокруг да около. Ты прямо так и делаешь. Дух, на котором зиждется успех. Рад его видеть. Диктовка прибавит тысячи в год к твоему доходу. Я говорю так не с потолка, малышок, — тысячи и тысячи. И если ты и дальше поведешь умеренную и трезвую жизнь, то будешь просто потрясен ростом своего капитала. Деньги под пять сложных процентов удваиваются каждые четырнадцать лет. К тому времени, когда тебе стукнет сорок…
Внести диссонанс после стольких комплиментов выглядело верхом грубости, но иного выхода не было.
— Не надо о том, что будет со мной в сорок лет, — сказал я. — А пока мне хотелось бы узнать, как это ты гарантируешь сто фунтов мисс Мейсон?
— А! Она тебе рассказала? Да, — продолжал Укридж беззаботно. — Я их гарантировал. Вопрос совести, старый конь. Человек чести, никакой альтернативы. Видишь ли, от этого никуда не деться, моя тетка уволила ее по моей вине. Должен протянуть ей руку помощи, малышок, должен, и все тут.
Я выпучил на него глаза.
— Послушай, — сказал я. — Давай разберемся. Дня два назад ты подоил меня на пять шиллингов и сказал, что они спасут тебе жизнь.
— И спасли, старичок, очень даже спасли.
— А теперь ты готов разбрасывать сотни фунтов, будто ты Ротшильд. Ты их куришь? Или вкалываешь шприцем?
Укридж сел прямо и посмотрел на меня сквозь табачный дым страдальческим взглядом.
— Мне не нравится этот тон, малышок, — сказал он с упреком. — Провалиться мне, это меня ранит. Ты словно бы утратил веру в мою прозорливость.
— Нет, я знаю, прозорливость у тебя есть, а также большой широкий гибкий кругозор. И вдобавок — хватка, перчик, предприимчивость и уши, которые торчат под прямым углом, будто крылья ветряной мельницы. Но все это не помогает мне понять, где ты намерен раздобыть сто фунтов.
Укридж снисходительно улыбнулся:
— Ты же не думаешь, что я гарантировал бы деньги для бедной малютки Доры, если бы не знал, где их взять, а? Если ты спросишь, имеются ли они у меня именно в данную минуту, я бы откровенно ответил: нет, не имеются. Но они мелькают на горизонте, малышок, мелькают на горизонте. Я слышу шум их крыльев.
— Значит, Боевой Билсон готовится к новому матчу и обогатит тебя?
Укридж поморщился, вновь по его лицу скользнуло страдальческое выражение.
— Не упоминай при мне имя этого типчика, старый конь, — взмолился он. — Чуть я о нем подумаю, как все чернеет. Нет, сейчас намечается серьезнейшее деловое предложение. Надежнее государственного займа. На днях я повстречал типуса, с которым познакомился в Канаде.
— А я и не знал, что ты бывал в Канаде, — перебил я.
— Конечно, я бывал в Канаде. Поезжай туда и спроси первого же встречного, бывал ли я в Канаде. Канада! Где-где, а уж в Канаде я побывал. Да, когда я отбывал оттуда, меня на пароход провожали двое полицейских. Ну, так я повстречал этого типуса на Пиккадилли. Он бродил туда-сюда в полной растерянности. Я понять не мог, что он тут делает, ведь в дни нашего знакомства у него и цента за душой не было. Ну, выяснилось, что Канадой он объелся и отправился в Штаты попытать счастья и разбогатеть. И, черт возьми, разбогател без промедления. Купил участок земли в носовой платок не то в Техасе, не то в Оклахоме, не то еще где-то, и в одно прекрасное утро, когда он мотыгой рыхлил землю, или сажал репу, или еще что-то, прямо у него под рукой забила здоровущая нефтяная скважина. Там такое, как оказывается, случается каждый Божий день. Сумей я сколотить начальный капиталец, провалиться мне, если я сам не отправился бы в Техас. Великие вольные просторы, малышок, где мужчины это мужчины, подходят мне под завязку. Ну, так мы разговорились, и он сказал, что намерен обосноваться в Англии. Уехал из Лондона мальчонкой, но теперь Лондон ему поперек горла стал, до того тут все переменилось. Я посоветовал ему купить загородный дом с приличной рощей для стрельбы по фазанам, а он сказал: «И как тут покупают загородный дом с приличной рощей для стрельбы по фазанам?» А я сказал: «Предоставь это мне, старый конь. Я пригляжу, чтобы тебя не облапошили». Ну, он попросил меня действовать, и я отправился к Фармингдонам, агентам по недвижимости на Кавендиш-сквер. Поболтал с управляющим. Очень приличный старикан с усами, траченными молью. Я сказал, что один мой знакомый миллионер ищет загородный дом. «Найди его ему, малышок, — сказал я, — и комиссионные поделим пополам». И он сказал «заметано», и теперь я со дня на день жду от него известий, что он отыскал что-нибудь пристойное. Ну, сам ты понимаешь, что из этого воспоследует. Эти агенты по недвижимости считают личным оскорблением, если клиент уходит от них с чем-нибудь, кроме запонки от воротничка и одежды, что на нем, а я в доле, вот и посчитай, мой мальчик, вот и посчитай.
