Эфроим Севела - Остановите самолёт – я слезу
– Папуля, убей немца! А Гитлера привези живым, мы его в клетку посадим!
Один свидетель потом в милиции утверждал, что я ещё провозглашал сионистские лозунги, вроде «отпусти народ мой» и насчёт исторической родины. Но из уважения к генеральскому званию в протокол это не вписали, а слегка пожурив нас, отпустили, то есть, отвезли в гостиницу, где мы проспали в обнимку почти сутки, и я еле остался жив, потому что генерал своей тушей чуть не придушил меня как котёнка.
У меня нет претензий к моему росту. Он мне, можно сказать, жизнь спас. Вы будете смеяться, но это так. И если бы не мой маленький рост, мы бы с вами сейчас не беседовали в этом прекрасном самолёте, и я бы не имел удовольствия общаться с таким чутким собеседником.
Чего греха таить, в наше время найти человека, который слушает и не перебивает, и не лезет со своими историями в самом интересном месте рассказа, – это подарок судьбы. Как вам уже известно, все мои университеты – ускоренный выпуск офицерского пехотного училиша. Средняя школа плюс год усиленной строевой подготовки. На втором году войны, в самое нехорошее время нашего отступления, меня аттестовали младшим лейтенантом, подогнали под мой рост офицерское обмундирование, отыскали сапоги детского размера – и я загремел на фронт командиром пехотного взвода.
На какой фронт? Хуже не придумаешь. Волховский фронт. Гиблое место. Болота, леса. Убыль живого состава – самая высокая по всей Красной армии. Прибыл я на место, и старшина повёл меня по ходу сообщения в расположение взвода. До взвода я так и не дошёл и до сих пор не знаю, кем мне предстояло командовать.
Мы шли по глубокой траншее, где по колено стояла гнилая вода, а из неё торчали пустые патронные яшики. Мы прыгали по этим ящикам, стараясь не провалиться. Старшина, согнувшись, я – в полный рост. Мне хватало глубины.
Старшина же тем временем вводит меня в курс дела. Вы, говорит, товарищ младший лейтенант, из окопа не высовывайтесь. Тут кругом снайперы.
Ни для кого не секрет, что евреи совсем не страдают отсутствием любопытства. Стоило старшине упомянуть про снайперов, как я тут же спросил:
– Где снайперы?
И вскочив на высокий ящик, выглянул из окопа. И это было последнее, что я сделал на фронте.
Снайпер угодил мне в лоб чуть по касательной и снёс краешек черепной кости над бровью.
Больше я на фронт уже не попал. Был зачислен в инвалиды второй группы. И, как видите, жив. Так чему же я обязан своим спасением? Маленькому росту и чуть-чуть еврейскому любопытству. Иногда это совсем уж не такая плохая вещь.
Над Атлантическим океаном. Высота – 306ОО футов.
Какие у меня остались впечатления, самые первые и самые острые впечатления от долгожданной встречи с исторической родиной?
Извольте, могу вспомнить. В любом случае, это...
... и не полный самолёт евреев, плачущих и всхлипывающих при виде открывшейся панорамы Тель-Авива. когда мы шли на посадку. Я, кстати, тоже пустил слезу и почувствовал в тот момент усиленное сердцебиение. Мы – чувствительная нация, ничего не попишешь. К тому же, слишком много надежд мы связывали с вновь обретённой Родиной...
... и не седобородые старцы, как библейские пророки, торжественно сходившие по трапу с современного лайнера марки «Боинг» израильской авиакомпании «Эл-Ал» на землю обетованную и тут же, у трапа, приникавшие к ней устами, поискав на бетоне место почище, без плевков и окурков...
... и не израильские чиновники, скучные и заспанные, пересчитывавшие нас, как стадо овец, и загонявшие в тесные загоны, как в пересыльной тюрьме в России при выгрузке очередного эшелона арестантов. При этом вид у них был ещё более враждебный, чем у украинских вертухаев, то-есть, конвоиров. От чего энтузиазм остывал с каждой минутой. И кое-кто уже в аэропорту с завистью посматривал на взлетающие самолёты и с мысленным облегчением видел себя их пассажиром...
Нет. Не это осталось в памяти. И не от этого ёкает у меня в груди, когда пытаюсь вспомнить, что же меня больше всего поразило поначалу в Израиле. Один мой клиент, известный художник, любил, сидя в парикмахерском кресле, поучать меня, пока я воевал с его шевелюрой, что самое характерное выражается в символах.
Так вот. Одно незначительное происшествие, случившееся со мной и ещё тремя такими же чудаками вскоре после нашего приезда, я считаю абсолютно символичным. Мы ещё без году неделя были в этой стране и вдруг страшно захотели поехать к морю и с разбегу плюхнуться в наше родное еврейское море, лучше которого, конечно, нет на земле. Сказано – сделано. Раздобыли где-то автомобиль и помчались вниз с Иудейских гор к тёплым ласковым волнам Средиземного моря.
Были мы в состоянии, которое врачи называют эйфорическим. Что бы нам ни встретилось на пути – мы начинали скулить от умиления, и розовые слюни заливали наши подбородки.
Ах, смотрите, дерево! Наше еврейское дерево! Посаженное нашими еврейскими руками. Ах, асфальт! Наш еврейский асфальт! Ах, мост! Наш еврейский мост! Ах, домик на горе! Наш еврейский домик на нашей еврейской горе!
Вы знаете, я бы не сказал, что это очень смешно. Какой комплекс неполноценности должны были выработать у нас антисемиты за две тысячи лет проживания в гостях, какими дефективными нас приучили считать себя, если четверо взрослых людей приходят в телячий восторг от каждого пустяка, сотворённого евреями, – подумать только! – своими собственными руками. От одного этого уже не хочется жить на свете.
Но не будем отвлекаться. Потому что четверо идиотов в националистическом угаре, как пишется в советских газетах, промчали через дюны прямо к морю. Действительно, красивому и, действительно, большому. Даже с пароходом на горизонте.
Мы скакали, как дикари, и путались в трусиках и майках, спеша поскорее раздеться. Кругом не было ни души, и мы сорвали с себя всё и в чём мама родила побежали вприпрыжку по нашему еврейскому песку к нашей еврейской воде.
Вола была тёплая и солёная, и наши тела закачались на волнах, как в колыбелях.
– Самая тёплая вода в мире!
– Самая солёная!
– Самая ласковая!
Мы вопили от наслаждения и с каждой минутой всё больше бурели от восторга.
Когда же мы вышли из воды, наша радость померкла.
Мы походили на чернокожих дикарей, заляпанные с ног до головы пятнами мазута. И от нас остро воняло нефтью. Одним словом, будто выкупались в дерьме. Живая картинка. Как говорят, с натуры.
Символично, неправда ли? Вот так, скуля от восторга. мы бросились в объятья к Израилю и вышли из этих объятий, словно нас ведром помоев окатили.
А кто в этом виноват? Да никто. Мы ожидали одного, а Израиль – это совсем другое. И не самое лучшее в мире. А так, серединка на половинку, и хромает на обе ноги и даже на голову.
Я сделал такой вывод: пока евреи жили в изгнании, среди других народов, где их всегда, скажем мягко, недолюбливали, они старались, из кожи лезли, и работать лучше остальных, и вести себя примерней, чтоб – Боже упаси – не навлечь на себя гнева, не вызвать косых взглядов. Построили своё государство, стали сами у себя хозяевами и распоясались. Крой, Ваня. Бога нет! Мы у себя дома, кого стесняться?
Превращение еврея в израильтянина начинается с того, что он перестаёт стесняться окружающих. В этой стране, если вы встретите человека, аккуратно одетого, значит, это турист. Туземный еврей ходит так, будто он спал в этой одежде и ещё забыл причесаться. Нижнее бельё торчит из-под рубашки, трусики лезут наружу из штанов. А чего стесняться? Мы же у себя дома. Здесь нет антисемитов. Почти вся страна, будто её эпидемия охватила, ковыряет в носу. Указательным пальцем. Запустив его глубоко-глубоко. До аденоидов. А когда их нет, то попадают в мозг.
Человек сидит за рулём, палец свободной руки – в носу. Читает газету – ковыряет в ноздре. Мама гуляет с ребёнком: и ребёнок, и мама втянули пальны глубоко в нос. будто магнит их всосал. Даже влюблённые парочки, никогда бы не поверил, если б не видел сам, своими глазами, убирают пальцы из ноздрей лишь когда надо целоваться.
Вам смешно, а мне грустно. Потому что пока не попал в Израиль, верил, что народ наш – один из самых культурных, что мы – народ Книги. С большой буквы. Теперь, на основе моего международного опыта, я должен признать, что мы далеко не те, за кого нас принимают даже наши друзья. А что касается Книги, то нас больше интересует чековая книжка.
Такова се ля ви. Как говорят французы. И один мой бывший клиент. Теперь – гражданин Израиля. В прошлом он был крупным советским юмористом, а когда власти позволяли, то и сатириком. Его выступления с эстрады даже в голодные годы, при карточной системе, вызывали здоровый советский смех в зале.
Это он своим острым сатирическим взглядом заметил и мне показал, что в Израиле все поголовно не вынимают палец из носа. Сатирик! Ничего не попишешь.
Кстати сказать, он этот факт пытался обыграть и даже заработать на пропитание. Был там конкурс различных эмблем, и он послал туда проект нового герба государства Израиль. Еврейский с горбинкой нос в профиль, проткнутый снизу насквозь перстом. И, конечно, обрамление: венок из апельсиновых веток с золотыми плодами.
