Джонатан Линн - Да, господин министр
Мы посмотрели друг на друга.
– Похоже, мы мыслим совершенно одинаково, вы не находите, Хамфри? – заметил я.
– Откуда у вас эти материалы?! – вскричал он и, не дождавшись ответа, повторил: – Откуда у вас эти материалы, господин министр?
– Хамфри, – укоризненно произнес я, – мои уста скреплены печатью молчания.
5
Перст судьбы
Дружеская услуга, которую оказал мне Том Сарджент в деле с «электронным досье», может показаться несколько странной людям, далеким от своеобразного мира профессиональной политики. Им, естественно, трудно даже представить такое. Ведь практически ежедневно они читают в газетах, как видные представители двух основных политических партий страны обвиняют друг друга в некомпетентности, бесчестности, патологической тупости, эгоизме, экстремизме и т.д., и т.п. И тем не менее, дружеские отношения между политическими противниками далеко не редкость. Более того, порой гораздо легче и приятнее дружить с представителем оппозиционной партии, нежели своей собственной, поскольку борьба с «чужаками», как правило, не носит личностного характера и не сопряжена с ожесточенной конкуренцией за конкретное «место под солнцем».
Раньше, находясь в оппозиции к правительству, и я, и мои теперешние коллеги по кабинету, само собой разумеется, вели беспощадную борьбу друг с другом за будущие портфели. Но сейчас (особенно последние три месяца) мы настолько заняты борьбой с настоящей оппозицией – государственной службой, что фактически забыли про «междоусобную вражду». Правда, в последнее время в кабинете, похоже, снова затевается какая-то крупная политическая интрига.
В конце минувшей недели я получил наконец возможность спокойно поразмыслить над рядом вопросов, касающихся лично меня. Я давно понял (если быть точным, то сразу после своего назначения): идея открытого правительства чревата множеством серьезных проблем. И я все больше убеждаюсь в том, что, играя в открытую, политики теряют реальную власть.
Любопытный парадокс: правительство тем более открыто, чем менее оно открыто. Открытое правительство – тот же театр: публика ждет представления, и она его получает. Но, как и в театре, каждому спектаклю предшествует большая скрытая подготовительная работа. В ходе репетиций многое меняется, добавляется или выбрасывается, чтобы найти и показать зрителям нечто нужное.
Логически напрашивается вопрос: скрывает ли государственная служба что-нибудь от министров? Чиновники, естественно, это отрицают, однако я абсолютно уверен: они просто-напросто лицемерят. По причинам, изложенным выше, лично я не считаю нужным все предавать гласности, но привилегия решать, что и когда скрывать от людей, должна принадлежать мне, избранному представителю народа. Государственная же служба не имеет никакого права скрывать что-либо от меня.
К сожалению, внушить это чиновникам Уайтхолла практически невозможно.
Я также сделал для себя несколько поучительных выводов, так сказать, общего характера. Во-первых, никогда не следует поверять (и менее всего – сэру Хамфри) свои надежды или опасения, в особенности связанные с партийными делами. Стоит только показать свою политическую уязвимость – и тебя сотрут в порошок. Пусть лучше теряются в вечных догадках. Во-вторых, надо всегда вынуждать их делать первый ход. Надо говорить не «я думаю…», а «как вы думаете?…» В-третьих, я наконец-то уяснил, что «нет» при желании можно обратить в «да», но не наоборот. Кроме того, когда необходимо сказать «нет» – пусть это делают помощники, а положительное решение следует немедленно сообщать самому. Тогда им будут доставаться тумаки, а мне – пряники.
Кстати, исключительно важное значение имеет вопрос о телефонных переговорах. По сути, вся система построена на том, чтобы не давать нам ничего делать самим. С точки зрения госслужбы, было бы идеально, если бы министр сам вообще никому не звонил и не решал ни одного вопроса. Горе тому министру, который по собственной инициативе снимет трубку и выразит согласие (или несогласие) по поводу заключения какой-либо, ну, скажем, внешнеторговой сделки. На него тут же со всех сторон набросятся чиновники всех мастей, сотрясая воздух угрозами вроде: «Это прерогатива МИДДСа… соответствующие каналы… политика поставлена под удар… а если что не так?., во всем будете виноваты вы, господин министр!…» и т.д., и т.п.
Все это крайне угнетающе действует на психику ответственного работника (такого, например, как я). И если он не проявит бдительности, его могут довести до состояния, когда он будет бояться позвонить даже в Поттерс-бар[40].
В довершение ко всему государственные служащие неусыпно следят за каждым нашим шагом, не допуская ни малейших отклонений от «принятых правил». Бернард, например, прослушивает все мои разговоры, за исключением тех, которые я веду со своего личного телефона. Предполагается, что тем самым он более полно информирован о моих намерениях и в состоянии делать полезные для меня выводы. Все было бы прекрасно, если б не одно маленькое «но»: информация, как известно, – палка о двух концах!
(По-видимому, не случайно наиболее ответственные и влиятельные посты в мире так или иначе связаны с названием «секретарь»: государственный секретарь, исполнительный секретарь, генеральный секретарь и т.д., то есть человек, владеющий секретами или, иначе говоря, информацией, мало кому известной, кроме него и его избранного окружения. – Ред.)
Впрочем, у меня в данной ситуации есть существенное преимущество. Зная, что Бернард внимательнейшим образом слушает каждое произнесенное мною слово, я могу сколько угодно критиковать по телефону своих подчиненных!
Сегодня вечером в одном из красных кейсов я нашел третий вариант нашего отчета «мозговому тресту» о проблеме лишних рабочих мест в государственном аппарате. («Мозговой трест» – общепринятое название Совета по рассмотрению основных направлений деятельности государственных учреждений[41]. – Ред.) Что-то мне в нем определенно не нравится. Боюсь, сэру Хамфри придется завтра изрядно попотеть, отвечая на мои вопросы.
19 январяСегодня утром провели совещание по отчету «мозговому тресту». Сказал Хамфри, что в таком виде отчет меня не устраивает. Он с готовностью предложил переделать его.
Я заметил, что, насколько мне известно, отчет переделывали уже три раза.
– Это не совсем так, господин министр, – возразил Бернард. Сказал, что еще не разучился считать. Этот – уже третий.
– Верно, – согласился он, – но отчет был один раз сделан и два раза переделан.
Типичный образец нудного бюрократического педантизма. Доведенная до абсурда точность формулировок – один из пунктиков Бернарда. Счастье, что он не политик!
Посоветовал Бернарду не мудрить. А Хамфри примирительно сказал, что будет счастлив переделать отчет в третий раз. Еще бы! И в четвертый, и в пятый, и в шестой… Кто сомневается?
– Все равно в нем будет сказано не то, что хочу сказать я, а то, что хотите сказать вы! Я же хочу, чтобы в нем было сказано то, что хочу сказать я!
– А что в нем должно быть сказано? – спросил Бернард.
– Мы ведь тоже хотим, чтобы в нем было сказано все то, что хотите сказать вы, господин министр, – попытался успокоить меня Хамфри.
– Господин министр, – тут же подхватил Бернард, – аппарат министерства, я уверен, совсем не хочет, чтобы вы сказали то, что вы не хотите сказать.
Тяжело вздохнув, я снова (вот уже в четвертый раз за четыре недели) начал объяснять им реальное положение вещей.
– Послушайте, полтора месяца назад «мозговой трест» попросил нас предоставить данные о наличии лишних рабочих мест в государственном аппарате. Трижды я буквально по слогам объяснял вашим, то есть нашим, работникам, что надо сделать. И каждый раз получал абсолютную бессмыслицу, в которой говорилось прямо противоположное.
– При всем уважении к вам, господин министр, – парировал сэр Хамфри (лицемер!), – позвольте спросить, откуда вам известно, что там «говорилось прямо противоположное», если это «абсолютная бессмыслица»?
Что и говорить, мой постоянный заместитель большой мастер отвечать вопросом на вопрос!
– Я только хочу сказать, – отмахнулся я, – что наш аппарат непомерно раздут и поэтому его необходимо сократить.
– Но ведь и мы все к этому стремимся, – солгал мой постоянный заместитель. – Именно об этом и говорится в отчете.
– Нет, не говорится!
– Нет, говорится!
Мы еще раза три перебросились этими «нет, не говорится! – нет, говорится!», а затем я процитировал ему несколько фраз из отчета. Например: «Поэтапное сокращение ста тысяч чиновников не в интересах общества» (перевод: в интересах общества, но не в интересах государственной службы). Или: «Общественное мнение к такому шагу еще не готово» (перевод: общественное мнение готово, а государственная служба – нет). Или: «Актуальность проблемы требует создания специальной королевской комиссии» (перевод: проблема выеденного яйца не стоит, и мы надеемся, что к тому времени, когда года через четыре королевская комиссия подготовит свой отчет, все об этом уже забудут, а если нет – найдем козла отпущения).
