Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Перемещенное лицо
17
Прочтя заявление ТАСС, американцы все же задумались. Портить отношения с Советами не хотелось, поэтому возможность выдачи перебежчиков не исключалась, но уж больно любопытно было узнать, что это за новый штурмовик «Ил-10», чем он отличается от старого «Ил-2» и что собой представляет установленная на нем сверхсекретная навигационная аппаратура и совсем уж новейшая система распознавания встречных самолетов «свой – чужой». Кроме того, полковник Опаликов показал на допросе, что полет выполнялся по особому заданию Сталина и что Чонкин вовсе не стрелок-радист, а просто ездовой, то есть ездит на лошади, а зачем он мог бы понадобиться Сталину, полковник не может себе даже представить. Ясное дело, американцам важно было узнать, для какого дела мог понадобиться этот «просто ездовой» (они эти слова брали в кавычки) Дядюшке Джо на самом деле.
18
Тем временем в жилищах перебежчиков советские Те Кому Надо произвели обыск. В тумбочке Чонкина было обнаружено его письмо неизвестной женщине по имени Нюра. Изучение письма не привело ни к каким догадкам, а отсутствие адреса не дало возможности отыскать эту самую Нюру. Зато в квартире Опаликова было найдено достаточно доказательств продуманности его поступка. Главной уликой были учебник английского языка для начинающих и конспект к нему, в котором, кроме прочего, были такие фразы: «I am a Hero of the Soviet Union colonel Opalikov. I am seeking for political asylum. I hate the Soviet system. I love the American Government and personally President Truman». В отдельной папочке хранились какие-то вырезки из научно-популярных журналов. Одна содержала краткую биографию генерала Пржевальского с его портретом, очень похожим на Сталина. На статью «Миф о кентаврах» следователи обратили внимание только потому, что на полях ее почерком Опаликова было начертано: «Была блядью, ей и осталась». Допрошенная жена полковника показала, что о планах мужа ничего не знала, не ведала, никаких подозрительных приготовлений не замечала, потому что их отношения в последнее время настолько испортились, что они были практически чужими людьми».
Тем не менее Надежда Опаликова, в полном соответствии с законами тогдашнего времени, за связь с изменником родины была осуждена и получила пять лет ссылки в отдаленные районы Сибири. Был наказан и Василий Просяной. За утрату бдительности и за связь с женой изменника родины он был разжалован из генералов в полковники и направлен в Туркменистан заместителем командира дивизии по летной части.
19
Опаликова и Чонкина американцы переодели в штатское (брюки и куртку цвета хаки) и временно поселили в небольшом флигеле при солдатских казармах. Флигель разделялся на две части и имел отдельные выходы на разные стороны, чтобы охраняемые лица не могли вступать в контакт друг с другом. Там они жили, каждый имея отдельную комнату с душем и унитазом. Ухаживал за ними Джон, давнишний знакомый Чонкина. Кормили их порознь: Опаликова в офицерской, а Чонкина в солдатской столовой, но только после того, как ее покидали главные едоки – американцы.
Первые дни Чонкина никто не трогал: американцы были заняты Опаликовым. Но дошла очередь и до него. Сырым теплым утром под охраной двух черных гвардейцев он был доставлен на занятую резидентурой американской разведки старую виллу под старыми липами на улице Шпигельштрассе. Вилла находилась за забором из ажурного железа с воротами и калиткой. Один из чонкинских конвоиров нажал кнопку звонка, и из скрытого радиоустройства скрипучий и тихий голос что-то спросил, конвоир, пригнувшись, что-то ответил, калитка с журчащим звуком тут же открылась, и одновременно распахнулась тяжелая дверь виллы. В двери появился невысокого роста, упитанный господин в костюме-тройке, с золотой цепочкой на круглом животе. С радостной улыбкой он скатился с крыльца, сделал шаг навстречу Чонкину, протянул ему обе руки и заговорил на сравнительно неплохом русском языке, но странным образом шепелявя:
– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Иван Васильевич! Ужасно шчастлив вас видеть.
Он взял Чонкина под руку, как желанную женщину. Вместе взошли они на высокое замшелое крыльцо и скрылись внутри дома, оставив конвоиров снаружи. Попали в просторный холл, где были какие-то шкафы, сервант с посудой, низкий большого диаметра круглый стол и четыре кресла зеленой кожи вокруг.
Хозяин подвел Чонкина к одному из кресел и положил руку на левое плечо, приглашая сесть.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, чувствуйте себя как дома. – Чонкин послушно плюхнулся в кресло, которое показалось ему слишком мягким и неудобным. Он привык сидеть на чем-нибудь потверже: на табуретке, облучке или снарядном ящике. А тут задница провалилась и ноги задрались вверх. Он некоторое время побарахтался, принимая более естественное для себя положение.
Хозяин уселся напротив и чувствовал себя хорошо. Впрочем, он всегда и во всех положениях чувствовал себя прекрасно, может быть, потому, что был прирожденным шпионом и умел немедленно приспосабливаться к любым условиям. Был он американец во втором поколении, еврейско-венгерского происхождения. Прежняя его фамилия была Перельмутер, которую еще его отец, торговец меховыми изделиями, по распространенному среди американцев обычаю сократил до приятного уху звучания.
– Я – полковник американской армии Джордж Перл, – хозяин виллы представился, улыбаясь странной улыбкой, которая возникала, пропадала и вновь возникала. – Джордж Перл, – повторил он, – но русские меня обычно зовут Георгий Иванович. Хотите что-нибудь выпить?
Вопрос был излишним. Выпить Чонкин готов был всегда, что он и выразил неопределенным движением подбородка и глотательной конвульсией кадыка.
Видимо, мягкое кресло оказалось не самым удобным даже для Георгия Ивановича, потому что, прежде чем встать, он перевернулся на живот, уперся руками в толстый, упругий валик и, оттолкнувшись от него, в конце концов оказался на ногах и сделал движение руками, как будто стряхивал пыль. После этого подошел к серванту, открыл одну из створок, за створкой оказался двухуровневый бар: вверху стаканы, бокалы и рюмки, а внизу десятки бутылок разного цвета с яркими этикетками.
– Что хотите? – предложил выбор Георгий Иванович. – Виски американский, шотландский, мадера, вермут, кальвадос, кампари, перно. Мне полковник Опаликов говорил, что русские авиаторы предпочитают всему амортизационную жидкость, извините, такого пока не держим, но могу заказать.
Из предложенного ассортимента Чонкин выбрал единственный напиток, о котором что-то слышал, – виски.
– Скотч или бурбон? Если никогда не пили, советую скотч.
Чонкин согласился на скотч.
– Чистый, с водой или со льдом?
Чонкин согласился на чистый. Себе Перл сделал виски с содовой и со льдом. Позвонил в стоявший на столе бронзовый колокольчик. Сбоку из потаенной двери появилась черная девушка с подносом, на котором были свежий виноград, бананы, мандарины и стояла вазочка с жареным арахисом. Ослепила Чонкина белозубой улыбкой, поставила поднос на стол и ушла, вихляя выпуклой попкой. Чонкин проводил ее долгим взглядом. Перл перехватил его взгляд и усмехнулся:
– Что, Иван Васильевич, с негритянками спать не приходилось?
– Неа, – признался Чонкин, – не приходилось.
– Зря, – сказал Перл. – Очень, знаете ли, темпераментные женщины. Если хотите, можно устроить.
Чонкин ничего не ответил, но изобразил гримасу, означающую, очевидно, что он застеснялся, хотя было бы интересно.
– Все можно устроить, – повторил Перл. – Если будете себя хорошо вести.
Он поставил свой стакан на ладонь левой руки и придерживал пальцами правой. Пальцы у него были белые, вялые, с хорошо ухоженными ногтями. Безымянный был украшен крупным перстнем с черным камнем. Перл поднес свой стакан ко рту, но виски стал пить не залпом, а лишь чуть-чуть отхлебнул, и Чонкин, чтобы не показаться совсем дикарем, сделал то же самое.
Перл рассматривал Чонкина сквозь стакан и думал, с чего бы начать допрос. Начальство Перла, получившее от него отчет о допросе Опаликова, хотело бы понять, кто такой Чонкин и зачем он мог понадобиться генералиссимусу Сталину? На всякий случай в штабе американской разведки разными людьми были высказаны и затем суммированы предположения, что, может быть, Чонкин на самом деле не Чонкин, а скрывающийся под этим именем и отысканный советскими службами сын Сталина Яков Джугашвили. Или кто-нибудь из пустившихся в бега видных нацистов. Уфология в то время не была еще развита или вовсе не существовала, но уже был слух, что где-то в советской зоне оккупации, точнее, около Дрездена, однажды ночью приземлилось нечто, ни на что не похожее или похожее на большую лепешку, отсюда возникла кратковременная гипотеза: уж не инопланетянин ли этот Чонкин? А некий политический аналитик с польской фамилией и вовсе выдвинул фантастическое предположение. Он сказал, что Сталин, вероятно, огорченный тем, что его дочь Светлана выбирает себе любовников исключительно из евреев, решил выдать ее замуж за чисто русского человека, и на роль такого жениха не нашлось кандидатуры лучше, чем Чонкин. Будь это на самом деле так, автор сам за эту ниточку охотно ухватился бы, потому что тут какой сказочный поворот сюжета забрезжил: Иванушка-дурачок женится на принцессе! Но автор, будучи последовательным и неуклонным приверженцем реалистической школы, эту версию решительно отверг, да и данными двух разведок, советской и американской, она в конце концов была опровергнута.
