Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Перемещенное лицо
– Майкл, – перебил его Хантер, – тебе не кажется, что у русских происходит какая-то возня, как будто они собираются сегодня летать?
– Странно, – сказал Майкл, зевая. – С тех пор как кончилась война, они обычно по понедельникам не летают. Они все суеверные, а понедельник у них тяжелый день. В воскресенье они пьют амортизационную жидкость, а в понедельник у них болит голова, поэтому они изучают биографию дядюшки Джо.
Хантер Младший снял висевший на стене полевой бинокль, приблизил к глазам, еще больше удивился:
– Слушай, Майкл, там правда что-то необычное происходит. Два генерала суетятся у одного самолета. Так… запустили двигатель, убрали колодки… Майкл! – воскликнул Билл возбужденно и хватаясь за микрофон. – Смотри, что он делает! – И нервно прокричал: – Внимание, вызываю дежурное звено!
Радио отозвалось голосом капитана Ричарда Торндайка.
– Дик, – сказал ему Хантер, – русские проявляют подозрительную активность. Запускайте двигатели и будьте готовы в к взлету.
– Есть, сэр!
Одинокий самолет на той стороне несся поперек летного поля, оставляя за собой тучу пыли.
Одновременно послышался звук запускаемых двигателей самолета дежурного звена.
– Майкл! – сказал Хантер.
– Билл! – взволновался наконец и Погарек.
И оба замолчали, завороженно глядя на советский самолет, который на той стороне взлетел, шасси убирать не стал, поднялся не выше десяти метров и на эту сторону пошел на посадку.
– Мы выруливаем, сэр! – послышался из приемника голос Торндайка.
– Подождите, – остановил его Хантер. – Выруливать поздно.
Все произошло слишком быстро для того, чтобы сообразить и принять хоть какое-то решение. Самолет с красной звездой на киле уже сошел с посадочной полосы и рулил прямо к командному пункту на такой скорости, как будто собирался идти на таран. А к нему с разных сторон неслись автомобили всех аэродромных служб: пожарная, «Скорая помощь» и джип военной полиции.
Когда майоры Хантер и Погарек выскочили из своей будки, один из советских летчиков уже заглушил двигатель и спрыгнул с крыла на траву, а другой замешкался. На всякий случай, чтоб он не вздумал взлететь, джип военной полиции стал перед носом самолета поперек. Шесть солдат с буквами «МР» на касках высыпали из джипа и взяли оружие на изготовку. Летчик был лет сорока с небольшим, в синих галифе и кожаной куртке бордового цвета. Под наполовину расстегнутой курткой виднелась гимнастерка, украшенная Золотой Звездой Героя Советского Союза.
Когда Хантер и Погарек к нему приблизились, советский летчик отдал им честь и спросил первого:
– Майор Хантер?
– Хантер Младший, – поправил Билл с таким достоинством, как будто был старшим. – А вы полковник Опаликов?
Летчики той и другой стороны, переговариваясь по радио, обозначали себя номерами, но командиры американской и советской частей знали друг друга по фамилиям.
– Что вам случилось? – спросил по-русски Погарек.
– Ай сик, – ответил Опаликов по-английски.
– Ю ар сик? – переспросил Погарек и перешел на русский: – Вы хотите рассказывать, что вы болной?
– Ноу, – возразил полковник. – Ай эм сикинг фор политикал эсайлем. Ищу политического убежища.
Американцы переглянулись, подумали. Хантер сказал:
– Давайте пройдем сюда.
И скрылись в помещении командного пункта. Чонкина с собой не позвали. Он остался у самолета и, не зная что делать, решил его охранять. Хотя какая охрана без оружия? Тем не менее он занял позицию между воздушным винтом и полицейским джипом. Между ним и джипом шесть крупных американцев с буквами «МР» на касках стояли, направив на него автоматы, но он смело смотрел на них и сдаваться не собирался.
В это время к месту происшествия подкатила запряженная парой лошадей телега с черным солдатом на облучке. Этому солдату здесь делать было явно нечего, его сюда привело праздное любопытство.
– Эй, Джон! – увидев его, оживился Чонкин. – Здорово! Как вообще жизнь-то?
15
Побитой собакой явился Лаврентий Павлович к Иосифу Виссарионовичу. Еще от самых ворот он снял свою шляпу и на ходу, согнувшись в три погибели, обмахивал ею лысину, не потому, что было невыносимо жарко, а потому, что в эти движения он вкладывал какой-то покаянный и самоуничижительный смысл.
– Ты почему один? – спросил его сурово Иосиф Виссарионович. – Разве я тебя одного приглашал?
– Коба, дорогой! – воззвал Берия плачущим голосом. – Произошло непредвиденное. Этот летчик, который должен был доставить нашего князя, оказался предателем. Он оказался такая сволочь, что ты даже не можешь себе представить. Вай-вай-вай! – Берия качал головой и закатывал глазки, показывая своему собеседнику, что он слишком чист и доверчив, чтобы вообразить себе, какая сволочь этот проклятый летчик. – Ты представляешь, истребитель, полковник. Герой Советского Союза. Племянник нашего крупного ученого академика – и предатель.
– Какого академика? – поинтересовался Сталин.
– Знаешь, такой был Григорий Гром-Гримэйло.
– Гром-Гримэйло? – нахмурился Сталин. – Он племянник Грома-Гримэйло, и ты его упустил? Да ты не дрожи, как собака, я тебя пока не убиваю. Пока. – Он сел на скамейку, сцепил на животе пальцы, вялые, как сосиски. – Рассказывай!
Берия рядом сесть не решился и рассказывал стоя. Рассказал, как полковник Опаликов перелетел в американскую зону и попросил политического убежища.
– Чем он объяснил свое желание?
– Недовольством внутренней политикой СССР.
– А, – Сталина это сообщение почему-то успокоило. – Недовольство, это ладно. Я тоже недоволен внутренней политикой СССР, да и внешней, пожалуй, тоже.
– Но на самом деле, – продолжил Берия, – как мне доложил начальник Смерша, Опаликов сделал это назло генералу Просяному, за то, что тот спал с его женой.
– Ну, это тоже понятно, – благодушно сказал Сталин. – Я бы тоже сбежал в таком случае. Хотя нет, в таком случае я сначала застрелил бы жену и генерала Просяного, а потом сбежал. Кстати, этого генерала снять с должности и разжаловать. А что, скажи мне, этот Опаликов никакой третьей причины своего бегства не выдвигал?
– Да как будто нет, – сказал Берия.
– Ага, ну и ладно. Теперь скажи мне про князя Голицына. Он тоже сбежал?
– Нет, Коба, он не сбежал. Он оказался беглецом против воли. Полковник Опаликов должен был доставить его к тебе, а на самом деле перевез в американскую зону.
– Но он там остался?
– Он остался. Но, дорогой Коба, он не стоит твоих переживаний. Мои люди выяснили, что он никакой не князь, а просто рядовой солдатик, которого когда-то прозвали князем. На самом деле он всю жизнь работал на конюшне то конюхом, то ездовым. Причем солдат он очень нелепый, повод для постоянных шуток.
– А как его фамилия, этого нелепого?
– Да я точно не помню. Как-то на букву «ч».
– Уж не Чонкин ли? – спросил Сталин, вспомнив о герое, за которого он когда-то пил с генералом Дрыновым.
– Да-а-а, – сказал Берия, очень сильно удивившись. – А ты его знаешь? Верховный главнокомандующий знает по имени каждого из своих солдат. Коба, не сочти за лесть, но ты гений.
– Я-то, может быть, и гений, а вот кто ты, я не знаю. Почему, что тебе ни поручишь, все у тебя как-то не так получается? Вот что, дорогой друг, ты мне этого Чонкина все же доставь. Я тебе даю три месяца. Четыре. Пять. Если через полгода он не будет стоять здесь, вот на этом месте, ты будешь лежать в гробу. Ты понял меня, Лаврентий? Ты знаешь, Лаврентий, что я слов на ветер не бросаю. Все. Аудиенция закончена. Ты мне надоел. Проваливай и не забудь того, что я тебе сказал.
16
Разумеется, побег двух советских военнослужащих на секретном самолете новой конструкции вызвал трения между советскими и американскими властями, которые пока делали вид, что они все еще союзники. Поскольку они все еще делали вид, Телеграфное агентство Советского Союза (ТАСС) выпустило сначала сравнительно мягкое заявление, которое начиналось со слов «как известно». Это агентство имело обыкновение все свои сердитые международные заявления начинать словами «как известно» именно в тех случаях, когда речь шла о том, что никому известно не было. «Как известно, – заявило ТАСС, – на днях самолет советских ВВС по техническим причинам совершил вынужденную посадку на военном аэродроме Айхендорф в американской зоне оккупации Германии. Экипаж самолета состоит из двух человек – командира экипажа полковника Опаликова С.П. и стрелка-радиста Чонкина И.В. Советское правительство надеется, что американские власти, действуя в духе союзничества, не будут чинить препятствий к возвращению самолета и экипажа советской стороне».
Само собой разумеется, что надежда, которую выражали авторы заявления, была совсем иллюзорной. Было ясно, что американцы ни самолет, ни экипаж не отдадут. Поэтому резиденты советской разведки в Америке, Германии и других западных странах получили шифрованный приказ: бывших советских военнослужащих Опаликова и Чонкина разыскать. Опаликова ликвидировать, Чонкина взять живым и доставить на советскую территорию. Приказ подписал товарищ Лаврентьев (это был псевдоним Лаврентия Берии).
