Константин Шаповалов - Недремлющий глаз бога Ра
“Если череп смеется — значит, у него есть на то причины”, - объясняет рожа.
Голосом. Кажется. А может, телепатирует — я уж не разбираю. Просто послание достигло адресата.
“Внешне все похожи друг на друга — и люди, и звери, — продолжается трансляция, — а внутренне люди похожи на зверей. Потому что люди и звери по своей природе одинаковы. Но человек хуже зверя”.
— Как это? — уточняю. Не сознательно, а автоматически, по инерции.
“Просто. Природа представляет человека всего лишь животным. Животным, которое стало самым опасным из прочих.
Человек в своих человеческих проявлениях страшнее зверя, и ни одно его душевное движение нельзя разделить, где от человека, а где от зверя”.
Только я задумался — крыша встала на место. Что-то такое ведь припоминаю, теории всякие:
— Это про либидо, да? Половое влечение?
“Нет. Это — начало сущего. Пыль и вода по отдельности подвластны ветру; грязь, созданная из пыли и воды, ему не подвластна”.
Круто. Но я не верю, что мы — какая-то грязь. Много раз слышал, но никогда не соглашался:
— Просто люди не одинаковые, а разные. Есть злые, а есть добрые. Это совсем не одно и то же.
“Hет понятий “добро” и “зло” — ты не знаешь, что есть что. Hет понятий “хорошо” и “плохо” — ты не знаешь, что есть что. Ты не знаешь, чем обернется твое зло”.
— Верно. Зато я знаю, что мне можно делать, а что нельзя. Точнее, я просто чувствую, что некоторые вещи делать не следует: брать чужое, завидовать. Мучить животных и вообще — обижать слабого.
“Всякий может ударить слабого, но только слабый хочет ударить слабого. Звери убивают охотясь; человек — развлекаясь. Звери не насилуют, а человек живет насилием”.
— Я не живу насилием.
“Если туча есть, для кого-то она обязательно закрывает солнце”.
Умный череп — не переспоришь.
— Дятел, с кем ты спорить собрался? — очухался, наконец, внутренний голос. — Он же тебя в порошок сотрет, если разозлится.
В этот момент в помещение ворвался конус света; входная дверь распахнулась, и какой-то человек склонился в почтительном поклоне:
— Аятолла…
Харерама предостерегающе поднял руку и, обращаясь к вошедшему, заговорил на незнакомом языке.
Тот что-то промяукал в ответ и склонился ещё ниже.
“Следуй за ним! — промелькнуло в голове. — Он отведет тебя к другу”.
— А зачем всё это нужно? — не утерпел я. — Пещеру на корабле строить, Бафомета приводить…
— Ну ты даешь, дятел! — восхитился голос. — Сейчас точно сотрет в пыль и грязь.
Не стер. Ответил:
“Люди. Управлять — значит внушать веру”.
Вообще-то да. Коммунисты тоже так делали. И фашисты, и все остальные. Нехорошо это.
“Гора не кажется неприступной, если смотреть с ее вершины”.
Я пожал плечами и направился к выходу.
Глава десятая
Посланец Харерамы привел меня в лабораторию и передал мрачным девицам, а сам отправился изучать сентенции Жака Моле. Не скажу, что меня огорчил его уход.
А встреча с партнером не сильно обрадовала.
— Русский ниндзя!!! — восторженно ахнул Веник, завидев мой новый наряд. — Самый опасный!!! Стиль «пьяный»: боец уничтожает врагов глубоким выдохом. Как Змей Горыныч!
Утешала мысль, что кимоно всё же лучше, чем пеньюар.
— Картина называется, — маркиз пальцами оттянул уголки глаз к вискам, — “Мудрый учитель микробиологии Хун Цун возвращается с тибетчины к любимому ученику Цун Дуну”
— Слушай, угомонись. Мне сейчас не до этово-тово.
— Угомонюсь, если дашь свой пояс. Поносить.
— А зачем тебе?
— Видишь ли, — он призадумался, — на самом деле мне нужен кожаный френч и маузер в кобуре, но, за неимением, подойдет и твой кушачок. Хочу Ларисок приструнить.
— Это кто же такие? — протягивая пояс, я почувствовал, что затевается недоброе.
— Мои секретарши. В прихожей сидят, — он завязал на животе подарочный бант.
Я наблюдал за эволюциями маркиза с напряжением начинающего воришки, до времени поставленного “на шухере”.
— Понимаешь, я у них условные рефлексы вырабатываю, — Веник распахнул дверь. — Видишь вон ту черту?
На линолеуме выделялась кривая полоска, проведенная черным маркером.
— Ну, и что это значит?
— Холоднокровней! Щас поймешь, — он переступил порог и, с видом собравшегося в побег арестанта, начал подкрадываться к черте.
Часовые, разумеется, видели действо, но пока не реагировали.
Наконец маркиз занес ногу для следующего шага и замер, удерживая её в воздухе, над самой полоской. Девицы переглянулись и встали.
— Миннегага Анатольевич, лови момент! Картина называется: "Погоня разъяренных берберов за одиноким адыгейцем", — он рванулся к выходу, но тут же повернул обратно и в три прыжка достиг спасительного порога.
Бросившиеся наперерез Лариски успели добежать только до черной линии и остановились там с недоумевающими лицами.
Случай явно выходил за рамки полученных ими инструкций.
— Видал? — гордо сказал Веник. — Уже час тренирую! Туповаты, конечно, но с другой стороны — что с них взять? Бабец есть бабец, хоть ты его в гренадера с усами переодевай.
— Да, методика почище чем у Павлова. А зачем френч и маузер?
— Френч для солидности, а маузер — чтобы бежать можно было по олимпийски, с низкого старта. Выстрел в воздух и понеслись!
Маркиз возбудился не на шутку — пришлось взять его за руку и усадить в кресло.
— А с чего это ты имидж поменял? — спросил он, поостыв. — Всю жизнь был похож на иеромонаха, а тут вырядился как хунвейбин.
— Сейчас узнаешь. Только скажи, ты свою дипломную работу хорошо помнишь?
— А то? — приосанился он. — Тогда случился настоящий триллер с погоней, кровавыми рукопашными схватками и стрельбой по македонски — из-за одной редкой книжки по палеопатологии. Ценной, как скрипка Страдивари.
Заметь, я ничего не знал, а гадюка Хобот свел с первой страницы библиотечный штамп, и попросил меня реализовать её в букинистическом магазине. Якобы паспорта у него не оказалось! Ну вот, заявляемся мы в магазин, без перчаток и париков, на лицах ни капли грима… мне-то невдомек!
Хобот протягивает книгу и начинает рыдать об умершем дедушке-палеопатологе, который являлся её автором, а продавец тем временем обнаруживает ещё одну печать — на семнадцатой странице. Полный пассаж и немая сцена.
Продавец говорит: "Ворюгой был ваш усопший дед, а не палеопатологом. А вы генетически к этому предрасположены". Деваться некуда — мы давай негодовать! Хобот кричит: "Подменили! Вместе со столовым серебром!" Я тяну паспорт назад и тоже подвываю: "Надо назначить экспертизу! Всех обзвонить! Бежим скорее, пока они не ушли!"
Ну, мы рванули оттуда, и к Семену на овощебазу — репчатый лук разгружать. Помнишь Семена?
— Помню, но меня сейчас не Семен интересует, а Тутанхамон, который оспой болел. Про которого ты написал, что он умер в результате мумификации.
— Не Тутанхамон, а Рамсес пятый. И не искажай — я написал, что в результате мумификации могли появиться рубцы на лицевых костях. А не от оспы, как навязывал нам Зоркий Сокол. После ознакомления с моими выводами у того даже оправа на очках вспотела.
— Рамсес меня тоже устраивает. А про богиню Бастет ты случайно не слышал?
— Как это не слышал?! Да я же египтолог в третьем поколении и почетный член королевского папирусного общества! Меня, может быть, хотели наградить золотой медалью, но из-за одной подлой интриги всё сорвалось.
Вот так: ни тени краски, ни налёта смущения! А ведь врал не кому-нибудь, а мне — человеку, который знал всю его жалкую биографию почти наизусть.
— Печально. Это просто поразительно, сколькими золотыми медалями тебя не наградили. Но всё-таки, что тебе известно про Бастет?
Липский тут же изобрёл гримасу, которая наглядно подтверждала его принадлежность к папирусному обществу:
— Видишь ли, источники крайне противоречивы! Одни свидетельствуют одно, другие — другое, а в итоге ничего не понятно. Ясно только, что всё высасывают из пальца и врут, гады, кто как может. А зачем тебе эта Бастет?
Я начал кратко пересказывать события минувшего утра и по мере развития сюжета веселость на папирусном лике убавлялась, а под конец и вовсе сошла на нет.
Выслушав меня, Веник поднялся и обошел по периметру всё помещение, внимательно исследуя потолок. Обнаружив в дальнем углу металлическую корзиночку датчика, он подозвал меня и спросил:
— Как думаешь, что будет, если сюда сигарету сунуть? Углекислотка сработает?
— Не уверен. Скорее всего углекислота подается только туда, где не может быть людей. Хотя я не знаю — я же не моряк. А что тебя смущает?
— Совпадения. Сперва с доктором несчастный случай, затем с тобой… Ты ведь ему на замену прибыл!
