Пэлем Вудхауз - Дева в беде
— А, вот ты где! — сухо сказал Кеггс.
Альберт повернул к противнику зеленое, но непокорное лицо.
— Иди-ка ты в лужу, — посоветовал он. — Сунь туда голову.
— Эт я? Хо-хо! По долгу службы мне бы надо снести твою, вот что мне надо бы.
— И зарой в песок, — продолжил Альберт свою мысль, морщась и вздрагивая по мере того, как последствия непродуманного поступка тошнотворными волнами прокатывались по его тщедушному телу. Он закрыл глаза. Ему больно было видеть, как сияет Кеггс. Сияющий дворецкий — на любителя.
Кеггс хрипло хохотнул.
— Ну, ты даешь, со своим родственником!
— А что такое? Чем он плох?
— Вот я и говорю. Как раз этим вопросом мы и занимались с лордом Бэлфером.
— Не понимаю, о чем речь.
— Скоро поймешь. Кто притащил американца в замок, чтобы устроить ему встречу с леди Мод?
— Я? Да ни в жисть!
— Думаешь, ты такой умный? Да я сразу все просек!
— Да? А тогда почему вы его пустили в замок? Кеггс торжествующе хохотнул.
— Ага! Вот и проговорился! Это он?
Поздно, слишком поздно понял Альберт свою ошибку, которую в нормальном состоянии счел бы позорной. Если бы не желудок, Наполеон счел бы позорным послать своих кирасир на гибель.
— Не понимаю, о чем речь, — слабо повторил он.
— Ладно, — сказал Кеггс. — Некогда мне с тобой болтать. Надо сообщить его милости о твоих делишках.
Новый спазм сотряс Альберта до самой сердцевины. Двойная атака — это чересчур. Покинутый телом на произвол судьбы, дух отступил.
— Ой, не надо, мистер Кеггс! — каждый звук в этой фразе размахивал белым флагом.
— Надо. Должен — значит, надо.
— Вам-то что? — заискивающе спросил Альберт.
— М-да, — протянул Кеггс. — Я не изверг какой-нибудь детей мучить. — Он молча боролся с собой. — Скажем так, губить.
Вдохновение осенило его.
— Хорошо, — сказал он, оживляясь. — Ладно, пойду на риск. Давай-ка мне этот билет. Намек понял? Лотерейный билет, тот самый, с «мистером X».
Неукротимый дух на мгновение восторжествовал над поверженной плотью.
— Прям сейчас!
Кеггс вздохнул, как вздыхает добропорядочный человек, сделавший все, чтобы помочь ближнему, и отвергнутый им в силу извращенной природы.
— Как хочешь, — сказал он скорбно. — Я уж понадеялся, что не придется идти к его милости…
Альберт сдался.
— Нате, подавитесь! — клочок бумаги перешел из рук в руки. — Жизни от вас нету!
— Весьма благодарен, мой юный друг.
— Такой в пургу полезет, — развил Альберт свою мысль, — чтобы у нищего последний грош отнять.
— Кто у тебя что отнимает? Уж больно ты скор, как погляжу! Все по справедливости. Можешь взять моего Реджи Бинга. Ничуть не хуже, баш на баш.
— Добра-пирога!
— Ну уж что есть. Держи. — Кегс повернулся. — Мал ты еще, Альберт, для таких денег. Что ты с ними сделаешь? Только один вред. Жизнь — это тебе не лотерея. Вообще-то, по совести, такую соплю вообще нельзя было допускать.
Альберт глухо застонал.
— Когда вы закончите свою речь, — перешел он на высокий стиль, — я попросил бы оставить меня одного. Мне несколько не по себе.
— С удовольствием, — задушевно сказал Кеггс. — Мое вам почтение.
Поражение — лучшая проверка. Подлинный полководец — не тот, кто скачет к триумфу на гребне легкой победы, но тот, кто, сокрушенный, заставит себя подняться и подготовить пути к возвышению. Таков был Альберт. Не прошло и часа — и вот, взгляните на него в комнатке под крышей. Тело уже не досаждает ему, и мятущийся дух снова взмывает ввысь. Если не считать редких спазмов, страдания утихли, и он думает, напряженно думает. На комоде лежит неопрятный конверт, надписанный шатким почерком:
«Реджинальду Бингу, эксквайру».
На листе бумаги, который скоро засунут в этот конверт, тем же почерком написано:
«Не унывайте! Помнете! Только доблисть заваеваваит женское серце. Я буду наблюдать ваш прогрес с бальшим интиресом.
Ваш благажилатель».
Последнюю фразу (не подпись) он не сам придумал. Ее произнес учитель воскресной школы, когда Альберт поступил в замок, и она глубоко запала ему в душу. Это хорошо, ибо она в точности выражала его мысль. Отныне прогресс Реджи Бинга на пути к сердцу леди Мод становился для него очень важным.
А что же Джордж? Не подозревая, что одним мановением мизинца Фортуна превратила союзника в противника, он стоит у живой изгороди, близ ворот замка. Ночь прекрасна; ссадины на ладонях и коленях болят гораздо меньше. Он исполнен долгих, сладких дум, только что обнаружив необычайное сходство между собой и героем Теннисоновой «Мод», к которой он всегда питал особое пристрастие, а уж особенно — с того дня, когда узнал имя Единственной. Когда он не играл в гольф, «Мод» была его постоянной спутницей.
Царица девичьего сада роз,
Приди, я тебя зову.
Богиня снов, владычица грез,
Явись ко мне наяву,
В шуршащих шелках, в короне кудрей,
Приди ко мне скорей!
Недвижимый воздух едва доносит до него звуки музыки из бальной залы. Благоухание земли и цветов наполняет все вокруг.
Мод, приходи, улетает прочь
Ночи тяжелая тень,
Мод, пощади, кончается ночь
И начинается день,
Я у калитки один стою,
В небо гляжу и тебя пою.
В сладком заблуждении он глубоко вдыхает ёвежесть прекраснейшей из ночей. Рассвет уже близок, и в кустах начинает копошиться всякая живность.
— Мод!
Ах, она услышит его!
— Мод!
Серебристые звезды бесстрастно и спокойно смотрят вниз. Для, них это все не ново.
Глава XV
Первый день совершеннолетнего лорда Бэлфера разгорался под геральдическое чириканье воробьев в плюще за окном его спальни. Но Перси не внимал им, он спал крепким сном после бессонной ночи. Первым звуком, проникшим сквозь его глубокое забытье и напомнившим ему о первом же дне двадцать второго года жизни, был пронзительный крик Реджи Бинга, направляющегося по коридору в ванную. По своей неугомонности Реджи подбодрял себя, и его вопль, сопровождавшийся плеском воды и острыми повизгиваниями, нарушал всякий сон на много ярдов вокруг. Перси сел на постели и мысленно проклял Реджи. Оказалось, что у него болит голова.
Скоро дверь распахнулась, и появился певец в розовом халате, взъерошенный и румяный после холодного душа.
— Поздравляю, Буля, старина, многая лета. Реджи запел:
Мне сегодня двадцатъ-дин,
Двадцать-дин!
Я могу гулять один
Сам себе я господин…
Нет, не так.
Я солидный господин
И, возможно, палладии,
Не доживший до седин
А почему?
Потому что мне сегодня
Два— а-дцать один!
Лорд Бэлфер мрачно нахмурился.
— Не ори.
— То есть как?
— Ну, не пой.
— О Господи! Он оскорбил меня в лучших чувствах! — воскликнул Реджи.
— У меня голова болит.
— Я так и знал. Нечего столько пить. Рентген печени показал бы такой, это, сморщенный листик, пробитый сапожными гвоздями. Знаешь что, займись спортом. Если не считать боя с полицейским, ты в последние годы не проделал ни одного упражнения.
— Не надо об этом!
Реджи присел на край кровати.
— Между нами, старик, — доверительно сказал он, — я тоже, да, тоже вчера надрался. Поверишь ли, сразу после ужина я видел твоего дядю, епископа, в трех экземплярах. Я честно тебе скажу, прямо как будто попал на лежбище в Экзетер-Холле или в Атенеуме, или где там они еще собираются. Потом три епископа слились в одного, правда, размытого, и я успокоился. Но все-таки я выпить выпил, это точно. У тебя видений не бывало? Нет? А у меня — были. Прямо поклясться мог бы, что один лакей — тот самый типус, который сбил с тебя шляпу.
Лорд Бэлфер, который при появлении Реджи отвалился на подушку и слушал его разговоры вполуха, вскочил на постели.
— Что?
— То самое. Бред, конечно. Наверное, двойник.
— Ты же его никогда не видел!
— Нет, видел. Забыл тебе сказать. Я встретился с ним вчера на гольфе. Поехал туда один, думал сыграть с профессионалом, смотрю — он. Мы сделали восемнадцать лунок. Обыграл меня как миленького. Абсолютно! Потом мы поехали к нему выпили немного. Он живет в коттедже, около фермы Платта, так что, сам понимаешь, это тот самый тип. Мы как-то так сошлись с ним. Прямо братья. В общем, сам понимаешь что со мной было, когда мне показалось, что это он, прямо вечером, подносит выпивку. Такой, э-э-э, кошмар, голова, понимаешь, идет кругом, сам себе не веришь.
Лорд Бэлфер не отвечал. Его мозги бурлили. Итак, он, в конце концов, оказался прав.
— И знаешь, — серьезно настаивал Реджи, — ты крупно ошибаешься насчет этого типа. Ты его недооцениваешь. Самый высший сорт. Поверь мне! На пятнадцатой лунке… да что говорить. Послушайся моего совета, помирись с ним. Первоклассный игрок, как раз то, что семейству нужно. Да и вообще, роскошный типус. Самое оно. Хватай его, Буля, пока не ушел, мой тебе совет, не пожалеешь. Ни разу не промахнулся. А подводящий удар — ну, это надо видеть! Ладно, пойду, что ли, оденусь. Не растрачивать же расцвет моей юности на разговоры с тобой. Ку-ку! До скорого.
