Роман Трахтенберг - Рома едет в Кремль
— Неделю назад на выходные поехал я к родителям в Белгород. А поскольку у меня высшее образование уже почти в кармане, папа мой и говорит: «Есть, сын мой, у нас одна ценность, которую уже можно назвать фамильной. Когда твой покойный дед в семьдесят четвертом был на переподготовке в Военной академии имени Фрунзе в Москве, ему был вручен необычный талисман — золотой рубль. Он не рассказывал подробно о том, что там у них в столице произошло, но упоминал о том, что когда эта монета достанется тому, кому она предназначена, то она и защитит его, и карьеру поможет сделать, да и золота притянет немерено. Наверное, дед не погиб бы в Афганистане, если бы взял монету с собой, а так — только она в память о нем и осталась».
Ну и вручил мне папа этот рубль. Приехал я в Москву, пошел на работу, а рубль в карман положил. А он какой-то теплый все время, так и хочется его потрогать. Ну я вытащил монету из кармана, стал из одной руки в другую перекидывать. И вдруг смотрю, рядом со мной на пол золотое кольцо падает. Перекинул еще раз — две сережки прилетели, потом зажигалка, тоже золотая, а затем вдруг ручка «Монблан». Ее-то я сразу узнал, ею мой брат обычно зарплатные ведомости подписывал. А в игровом зале уже кипеж начался, у какой-то бабы сережки, оказывается, из ушей вылетели так, что мочки порвали. Она кричит: «Ограбили!» Тут я подхожу с сережками, спрашиваю, не ее ли… Кольцо и зажигалку я, правда, заныкал, а вот ручку брату вернул, сказал, что в комнате отдыха нашел.
Ну а дальше я снова стал с рублем возиться, бросаю его, а про себя пытаюсь угадать: орел или решка. И проигрываю. Ну и решил этот трюк с лысым сам попробовать. Не играл, конечно. Играть в казино мне брат запретил. «Ты, — говорит, — шпилевой, однозначно просадишь все». Так что я поспорил с начальником охраны на «орел-решку», выиграл пять раз подряд по двадцать баксов и понял, что монета эта не просто золотая, она — бесценная. И решил, что вот окончу университет и с этой монетой зарабатывать буду. А еще именно тогда я вдруг задумался: а почему именно меня директор выбрал? Ведь каждый день казино разоряет кого-то. И почему только сейчас мне эту монету отец отдал? А тут еще ты появился…
Пришлось мне рассказать Шурику всю историю с самого начала. Про себя, про Алексеича, про Рогалика, про то, что у нас у всех одна и та же миссия и что ему в ее исполнении будет отведена своя уникальная роль. Через три часа, когда уже вторая бутылка «Фэймос Трахтенберга» подходила к концу, я решил все-таки вздремнуть. Проснулся я от яркого солнечного света. Мы неторопливо ехали по Московскому проспекту в сторону центра…
Глава 5
В тот день, казалось, весь центр Питера дышал только футболом. Нет, на улицах и во дворах не проводились матчи дворовых команд, а на стадионах не бились за переходящие кубки коллективы физкультуры. Просто десятки, а то и сотни тысяч людей, которых именуют футбольными болельщиками, прогуливались по Невскому, толпились на Дворцовой площади, болтались по прилегающим магистралям, улицам и переулкам, пили пиво и готовились к главному событию дня. А событием оным был отборочный матч чемпионата Европы Россия — Эстония. Впервые сборная России проводила отборочный матч квалификационного раунда европейского первенства не в Москве, не на юге, а в Питере. Любой нормальный болельщик «Зенита» (а других в городе на Неве практически нет) считал перенос матча в Северную столицу исключительно заслугой двух великих питерцев: Андрея Аршавина и Владимира Путина. Почему судьбоносное решение связывали именно с Путиным, а не с президентом Медведевым, непонятно, но в разговорах на футбольную тему звучали исключительно фамилии Андрея и Владимира.
Наш с Шуриком приезд пришелся как раз на утро перед матчем. Мы со вкусом пообедали, отогнали казиношный «Ситроен» на ближайшую автопомойку, взяв у моего приятеля «Мерседес» S 500, более соответствующий моему высокому статусу, и поехали смотреть город. Я включил радио. По «Маяку» всегда узнаваемый питерский футбольный комментатор Геннадий Орлов рассказывал о подготовке команд и болельщиков к игре: «Эстонские болельщики, как считает большинство, самые спокойные и неторопливые болельщики в мире. Поэтому правоохранительные органы особых волнений по поводу их прибытия в Питер не испытывают. Но, сами знаете, северные народы — потомки викингов, так что ожидать от эстонцев можно всего, чего угодно».
Шурик, как настоящий естествоиспытатель, жаждал посетить, правда, не футбол, а Кунсткамеру, Петропавловку и закрытый для широкой публики музей пыточного искусства при следственном изоляторе «Кресты».
Вообще-то говорят, что попасть в «Кресты» легко, а вот выйти оттуда — трудно. Тем не менее мне пришлось подключить довольно серьезные связи для того, чтобы мой новый соратник зашел внутрь и смог удовлетворить свой профессиональный интерес. Я оставил его на пару часиков, дабы он совершил поучительную экскурсию по камерам и спецпомещениям главной питерской тюрьмы, а сам отправился на встречу с моим другом Алексеичем на Каменный остров. Кстати, он сообщил мне о планирующемся общении весьма необычным образом. Когда мы с Шуриком обедали в ресторане «Летучий голландец» и уже готовились уходить, из-за соседнего стола поднялась симпатичная, хотя и не очень трезвая молодая особа, которая подошла ко мне со стаканом виски в одной руке и картонным прямоугольником, напоминавшим визитную карточку, в другой. Поставив виски на наш стол и даже расплескав его, она протянула мне карточку и попросила автограф. На карточке, к моему удивлению, был портрет Алексеича. Я, как правило, расписываюсь только на своих фотографиях, книгах, программках, компакт-дисках, но тут, глядя в прелестные голубые глаза, не мог отказать. Расписался, отдал карточку ей и спрашиваю: «А вы знаете, чей это портрет?» — «Конечно ваш, Рома!» Затем забрала свой стакан, снова расплескав виски, и удалилась. Я глядел на лужицу янтарного напитка, который почему-то не впитывался в скатерть. И вдруг лужица стала вести себя подобно жидкому металлу, принимая то форму кляксы, то правильного круга. А потом из нее стала вытягиваться тонкая желтая нить, которая постепенно, как будто кто-то писал невидимым пером, превращалась в надпись: «Каменный остров, резиденция К-2, через час. Алексеич».
Я толкнул Шурика в бок:
— Смотри, видишь, что на столе написано?
— Львович! Ты перегрелся, что ли? Хотя вроде и не жарко. Ну, разлила пьяная девка виски, — со всеми может случиться.
Я еще раз посмотрел на скатерть перед собой. Надпись исчезла! А лужица потихоньку впиталась в скатерть, оставив на ней чуть заметное пятно. Прошло секунд десять, и пятно тоже исчезло.
— Ну что, видел теперь-то, а, Шурик?
— Странные у них тут скатерти какие-то. Следов не остается. Надо у халдея спросить насчет этого. Эй, милый, подойди-ка сюда!
К нашему столу поспешил официант, который все это время стоял неподалеку и наблюдал весь процесс разливания-высыхания с начала и до конца.
— А что, молодой человек, — спросил его я, — какие-то у вас скатерти волшебные: следов на них не остается, да и на ощупь они сухие через минуту…
— Заметили, Роман Львович? У нас нынче они первый день, только вчера из Голландии привезли. Говорят, эти скатерти вообще стирать-гладить не надо. Все впитывается и высыхает мгновенно. Наши пробовали их и маслом, и соусом — бесполезняк! Через минуту снова белая, аж противно. И никто не знает, куда вся грязь девается. В инструкции сказано только, что их на ночь нужно на свежем воздухе вывешивать.
Ответ официанта полностью удовлетворил мое любопытство. Но именно трюк с надписью на скатерти уверил меня в том, что на встречу меня приглашает именно Алексеич, а не какой-нибудь Вася Пупкин. А в том, что надпись была, я не сомневался. Иначе откуда я знал бы адрес?
Проехав по улице с названием Березовая аллея, я остановился у закрытых ворот, рядом с которыми висела табличка с номером. Посигналил, ворота открылись, и я въехал на территорию. Подъезд к двухэтажному, но довольно массивному и высокому строению был выполнен в виде круга с клумбой в середине, чтобы водители приезжающих машин могли высадить своих явно непростых пассажиров и уехать. Поскольку я был один, то бросил «Мерседес» прямо напротив входа и поднялся по ступенькам к стеклянным дверям, которые вели в здание. Скорее всего, оно было построено в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов и служило гостевой резиденцией для приезжавших в Питер руководителей братских компартий, министров или партийных деятелей уровня секретарей ЦК. Я вошел внутрь и оказался в огромном холле. Планировка меня несколько удивила. Над центральной частью холла, метрах в десяти был потолок, а на уровне примерно метров шести его окружали внутренние балконы, на которые выходили помещения второго этажа. Наверх вели две лестницы. Внизу же, по всей видимости, были столовая, что-то типа кинозала и несколько помещений, неведомого мне назначения.
