Наринэ Абгарян - Манюня пишет фантастичЫскЫй роман
— Каринэ, — елейным голосом пропела мама, — иди домой, дочка.
— Звонили, — пригорюнились мы и повели сестру домой. На расстрел.
К счастью, времени на расстрел у мамы не было. Папа доедал вторую тарелку супа, на плите скворчала картошка, в мойке лежала немытая посуда. Поэтому мама поддела Каринку за лопатку и поволокла к мужу.
— Займись дочерью, — крикнула она, — а то у меня картошка подгорает.
А по телевизору уже транслировали футбольный матч, поэтому, чтобы не отвлекаться от игры, папа, ничтоже сумняшеся, надел дочке на голову тарелку с остатками супа.
— Иди, подумай над своим поведением, — пророкотал он, не отрываясь от экрана.
Каринка аккуратно сняла с ушей вермишель, сделала жалостливое лицо и пришла на кухню.
— Вот, — горестно явила она маме голову в объедках.
— Так тебе и надо, — крикнула в сердцах мама и на автопилоте протерла голову дочери мокрой тряпкой, которой протирала стол, — посиди в детской, пока я накрываю на стол. Подумай над своим поведением!
«Повезло», — обрадовалась Каринка и припустила в детскую.
Если бы мы не путались у мамы под ногами, если бы папа не поторапливал ее с готовкой, она ни в коем разе не забыла бы запереть шкодливую дочь в комнате. Но мама была очень занята, поэтому сестра оказалась в полном своем распоряжении. В незапертой детской. Напротив — ванная комната. В ванной — навесной шкафчик. В шкафчике — кругленькая клизма. На стене детской, прямо на уровне Каринкиных глаз — розетка. Под розеткой, на тумбочке — корзина с маминой вязкой, откуда весело торчат две длинные спицы.
Первым делом сестра прокралась в ванную и набрала в клизму воды. Потом выдернула из недовязанного рукава спицу.
— Сначала брызнуть в розетку водой или спицу туда затолкать? — крепко призадумалась она. — Нет, вода. Нет, спица. Нет, вода. Нет, спица, — спорила какое-то время она с собой.
Решила-таки довериться считалочке. Надо было поторапливаться, поэтому сестра ограничилась коротенькой грузинской считалочкой: «Акали-бакали-чаварда-какали». «Какали» досталось клизме. Каринка прыснула в пятачок розетки водичкой и победно вставила спицу.
— Аааааа, — подскочил отец, — свет ушел!
— Гооооол! — донеслось из всех распахнутых окон нашего городка. — Гоооооол!!!!
— Аааааа, — закричал отец, — свет только у нас ушел!
Он нацепил тапки и, как был, весь в пижаме, с кокетливо обмотанным на талии пуховым платком, выскочил из квартиры и принялся ломиться в дверь напротив.
— Арам, — попутно кричал он в дверной глазок, — угловым забили или штрафным?
— Угловым, — распахнул дверь Арам и, ничуть не пугаясь папиного вида, впустил его в квартиру.
— Кто? Кто забил? — бился в истерике отец. — Я не видел, у нас в квартире почему-то свет ушел.
— «Динамо-Киев». Матч закончится — посмотрю, что там у вас произошло.
Дядя Арам работал электриком и по-соседски курировал все наши электроприборы. Папа в благодарность без очереди курировал зубы дяди Арама.
И, пока он досматривал у дяди Арама футбол, заодно подъедая все его припасы на зиму, Каринка потихонечку отходила в углу детской. Мы до сих пор диву даемся, как в тот злосчастный день ее не убило. Сестру больно ударило зарядом электричества по руке и отшвырнуло в сторону. Когда я пришла звать ее на ужин, она уже восстановила все свои условные и безусловные рефлексы и пыталась выдернуть из стены намертво запаявшую розетку спицу.
— Ты чего это натворила? — испугалась я.
— Да вот, — скромно потупилась Каринка.
И тут у сестры закончилось везение. Потому что пока папа бесновался у соседей, у мамы освободились руки. И Каринке досталось по полной программе и за «пиляд», и за полетевшее электричество, и за испорченную спицу.
Потом мы все дружно поели, и очень даже вовремя, ибо следом вернулся отец и взял штурмом кухню. Подъел все, да так, что можно было сковороду и кастрюли сразу убирать в шкафчик с чистой посудой.
А далее мама сбегала в магазин за вермишелью, а заодно заглянула в подвал и притащила банку с аджикой и банку с печеными овощами. Нужно было готовиться к папиному очередному голодному приступу.
Пока мама жарила вермишель, чтобы приготовить плов на скорую руку, мы, обступив отца со всех сторон, слушали его рассказы о детстве. Папа, когда болеет, очень любит рассказывать о своем детстве.
И тут я вспомнила про кровь Пашо.
— Пап, а почему нас ругают кровью Пашо?
— Это кто вас ругает кровью Пашо? — нахмурился отец.
— Ты лучше расскажи им, кто такой Пашо, — заглянула в комнату мама.
— Можно подумать, твои гены в зубодробительности уступают моим, — разобиделся отец.
— Дети, — вздохнула мама, — Пашо — ваш прапрадедушка. Я не знаю другого такого человека, которого разъяренный батюшка дважды отлучал бы от церкви. За чудовищный характер. Несмотря на то, что ваш прапрадед ни разу не переступил порога храма и не платил церковной десятины, он, завидев на улице священника, начинал в остервенении крутить у него перед носом дули и выкрикивать вслед всякие обидные слова. За что и был дважды предан анафеме. Всю жизнь Пашо провел как бы в окопах, воюя с законами мироздания, не признавал теории гелиоцентрического строения Вселенной и находился в перманентной войне с Богом. Которую, я думаю, он таки выиграл. С большим перевесом, да.
Мы ничего не поняли из маминого рассказа, но на всякий случай дружно поахали.
— А Корнилиха? — встрепенулся папа. — Что же ты тогда о своих генах умолчала?
— Чего это Корнилиха? — разобиделась мама.
— А того! Дети, рассказать вам о маминых мощных славянских корнях?
И папа рассказал нам. о маминой бабушке Анне Корниловне Медниковой, которую народ для пущего пиетету величал Корнилихой. Корнилиха была помещицей, рано потеряла мужа и одна поднимала четверых детей. Была известна своим крутым нравом, никогда не прощала обид и работников, принявших на грудь, собственноручно секла вожжами. «До треску в костях», — вращая зрачками, заключил папа.
— Ну и предки у вас, — испугалась Маня, — вот ведь изверги!
— И кому-то этот набор генов достался в полном комплекте, — горестно вздохнули родители и уставились на Каринку.
У сестры по лицу заметались глаза.
— Нет у меня никаких генов, — возмутилась она.
— Конечно, нет. У тебя не гены, а пургены, — заключил папа и скорбно сложил на груди руки.
ГЛАВА 10
Манюня пишет фантастичыскый роман, или Папа — Ян Амос Коменский
Есть у детей одна удивительная особенность, не поддающаяся никакому логическому объяснению. Почему в будние дни, когда нужно просыпаться рано, их не добудишься, зато в выходные они поднимаются ни свет ни заря?
— Ну что за наказание такое, — ругалась мама, — неужели нельзя хотя бы в воскресенье дать мне выспаться?
— Я кушать хочу, — канючила Гаянэ.
Мы с Каринкой виновато сопели на пороге родительской спальни. Нам было очень жалко маму, она действительно недосыпала — поднималась в шесть утра, а ложилась поздно ночью. Мама вела в старших классах русский язык и литературу и часто приносила домой большие стопки тетрадей с контрольными диктантами и сочинениями. Вечера напролет она занималась нами, а когда мы ложились спать, стирала, гладила или вязала, а потом еще проверяла тетради учеников. Мы помогали ей, как могли. Если мама затевала стирку раньше, чем мы ложились, я вместе с нею полоскала и отжимала белье. Сначала мы прокатывали его между двумя валиками стиральной машины — я крутила ручку, а мама заправляла отстиранное обжигающее белье в валики, а потом полоскали в ванне, доверху наполненной чистой водой. Далее затягивали белье жгутом и, накручивая с обоих концов, отжимали влагу по возможности до последней капли.
Какое-то время и с приготовлением завтраков получалось справляться самим, в конце концов, мы с Каринкой были уже достаточно большими девочками и вполне могли соорудить бутерброды и заварить чай. Но однажды я чуть не спалила полкухни, и мама строго-настрого запретила нам подходить к плите. А раз уж завтракать всухомятку она нам тоже не разрешала, пугая детским гастритом, то ничего не оставалось, как будить ее ни свет ни заря.
Пока полусонная и недовольная мама жарила омлет и заваривала чай, мы с деланно-скорбным выражением на лицах накрывали на стол.
— Мам, мы ооочень долго терпели, — оправдывалась Гаянэ, — вот когда совсем в зивоте заскворчало, тогда пошли тебя будить.
— Может, все-таки заурчало? — Мама поддела лопаточкой румяный омлет и перевернула его на другой бок.
— Сначала заурчало, потом заскворчало, да так сильно, что ноги вот так — вот так делали, — Гаянэ взобралась на угловой диванчик и мелко затрясла ногами. — Прыставляешь, мам, чуть с голоду не умерли, так ноги дрыгались!
