Дмитрий Шерих - «А» упало, «Б» пропало... Занимательная история опечаток.
И все-таки к опечаткам в книжной продукции относились тогда достаточно строго. Во втором издании той же книги Смолицкого опечатка была исправлена. А вот еще более любопытное свидетельство уже упоминавшейся нами Татьяны Грековой:
«Книга с двумя-тремя опечатками, непременно обозначенными на вклейке, считалась серьезным браком в работе, за который лишали „прогрессивки". Если же опечатку выявляли в слове, имеющем хоть малейшее отношение к идеологии, или она просто придавала слову неблагозвучную окраску, из готового тиража производили выдирку листа. Помню, в руководстве по онкологии напечатали „сракома" вместо „саркома". Был конец квартала, горел план, и целую бригаду редакторов и корректоров мобилизовали в типографию вырывать лист со злополучной опечаткой».
Есть на этот счет и еще один мемуар, довольно пространный, но весьма красочный. Им можно завершить эту небольшую главку.
«Помню, приближался Новый год. Настроение, однако, в коллективе царило далеко не радостное. Произошло ЧП.
Оно было связано с тиражом научного журнала, от выпуска которого напрямую зависело выполнение нашим издательством всего годового плана. Из одной журнальной статьи, посвященной истории, читатели могли узнать, что Куликовская битва, оказывается, произошла в... 1830 году! Досадная опечатка! Просто вторая и третья цифры даты „поменялись местами". Время идет... И тогда „наверху" родилась мудрая и простая, как все гениальное, идея.
Когда до Нового года оставалось совсем мало, группа сотрудников издательства, в том числе и автор этих строк, вооруженная лезвиями и ручками с черной пастой, начала свою „нелегальную" работу в подвале полиграфического предприятия, где был размещен злополучный тираж. И, смею сказать, нелегкой, неприятной была эта работа! Подчистка и дорисовка цифр, напечатанных мелким шрифтом, не у всех (в частности, и у меня) получались аккуратно... От холода и работы ныли пальцы, и бритва, словно нарочно, то и дело резала именно по ним!
Как же мы были рады, окончив нашу „миссию"!
– Так не забудешь дату Куликовской битвы? – вскоре подшучивали надо мной друзья за новогодним столом.
– Не забуду, это точно! – отвечал я, поднимая праздничный бокал. Причем делал я это осторожно и неуверенно: пальцы все еще болели».
Борис Одинцов. «Куликовская битва»
(опубликовано в газете «Вечерний Ростов»)
«ДЕВУШКА РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ»
Примечательные опечатки случались тогда же и «по ту сторону занавеса», в заграничной русской печати. Вот несколько примеров.
Первым здесь, конечно, нужно назвать Александра Солженицына, чьи произведения печатались за границей не раз – даже в ту пору, когда Александр Исаевич был еще в СССР.
Как вспоминал сам Солженицын, эти издания «Москвы достигали... лишь случайно, и вот с какого-то года стало попадаться лондонское издательство „Флегон-пресс" (потом оказалось: Флегон – это фамилия издатчика). Ничегошеньки я о нем тогда не знал, но вижу: издал мою „Свечу на ветру" с утерей одной машинописной страницы, и даже не оговорился, а слепил как попало, без смысла. Издал „В круге первом" под диким названием „В первом кругу" – и дикое количество опечаток, редко по 10 на страницу, а то по 20–25!»
25 опечаток на страницу – до этого рекорда и давешней «Неделе» далеко!
Самая знаменитая эмигрантская опечатка связана с газетой «Новый американец», судьба которой так красочно описана Сергеем Довлатовым. А также с великим поэтом Иосифом Бродским.
«Готовясь к сорокалетию Бродского, Довлатов взял у него стихотворение для „Нового американца". Никому не доверяя, Сергей заперся наедине с набранным текстом. Сидел с ним чуть ли не всю ночь, но ничего не помогло. В стихотворении оказалась пропущенной одна буква – получилась „могила неизвестного солата". Юбилейный номер с этим самым „салатом" Довлатов в великом ужасе понес Бродскому, но тот только хмыкнул и сказал, что так, может, и лучше».
Об этом в книге «Довлатов и окрестности» пишет известный литератор Александр Генис. Кажется, он неточен в цитате: у Бродского есть стихотворение, в котором упоминается «фигура Неизвестного Солдата», но никак не могила. Но для нашей темы это не суть важно. Важнее, что сам Иосиф Бродский был достаточно привычен к опечаткам: их в его публикациях случалось немало.
Нередко случались опечатки и в еще одной эмигрантской газете – «Новое русское слово». Как-то в 1970-е годы там появилось стихотворение молодой поэтессы Валентины Синкевич. В нем была строчка: «Сползали кровинки вниз по белому мрамору статуи». Как вспоминала сама Синкевич, «стихотворение появилось, но с опечаткой, которая мне, начинающему автору, показалась чудовищной: „коровники" вместо „кровинки"... По неопытности мне мерещилось, что мое стихотворение читает чуть ли ни весь мир и все возмущены „коровниками". А друзья долго надо мной потешались: „Почему это у тебя коровы ползают по мрамору?.."»
После этого случая, вспоминала Синкевич, «я долгие годы регулярно публиковала в „Новом русском слове" статьи, рецензии, а иногда и стихи, не обращая внимания на опечатки, которые, что греха таить, встречались довольно часто...»
Напоследок можно добавить еще пару примеров – опять из Довлатова. Сергей Донатович относился к опечаткам с настоящим трепетом. Как писал Александр Генис, «и мать, и жена Довлатова служили корректорами. Не удивительно, что он был одержим опечатками». И еще одно свидетельство Гениса: «На письме опечатки Довлатову казались уже трагедией. Найдя в привезенной из типографии книге ошибку, вроде той, из-за которой Сергей Вольф назван не дедушкой, а „девушкой русской словесности", Довлатов исправлял опечатку во всех авторских экземплярах».
Когда в Америке выходила его книга «Заповедник», немалую часть своей переписки с издателем Довлатов посвятил теме опечаток.
«Я намерен употребить все усилия, чтобы опечаток не было».
«Спасибо за хороший набор. Лена, я и мать обнаружили втроем 22 опечатки на 120 страницах, при том, что каноны советской партийной печати допускают для машинисток 5 опечаток на странице, а значит, вы работаете в 30 раз лучше».
«Правку Лена наберет Вашим шрифтом, чтобы Вы ее просто наклеили, и я бы не беспокоился относительно возможных новых опечаток. Будут также указаны страницы, где находятся эти опечатки».
И после получения книги: «„Заповедник" по-прежнему листаю с удовольствием... Хотя одну опечатку я все-таки нашел, причем, в гранках она была поправлена, а Вы, практический метафизик, не перенесли. Но это даже хорошо, поскольку полное совершенство – излишество, а одна опечатка – «ПРИХОДИДИЛОСЬ», при переносе со 111 на 112 страницу – это минимум».
Наконец, из той же переписки – о других книгах: «Корректуру „Ремесла" я читал три раза, мать и Лена по разу, и все же там есть две опечатки – буквенная и знак препинания. „Чемодан" прочитан раз семь. Если будет опечатка хоть одна, то это – мистика, как говорил Марамзин по другому поводу...»
КЛАССИКИ: «ОРГИЯ ТИПОГРАФСКОЙ НЕРЯШЛИВОСТИ»
Прежде чем окончательно перейти к нашему времени, подведем итоги с классиками: кто там еще остался у нас без внимания?
Таких имен немало, и каждому есть что добавить в наш рассказ.
Пушкин, как мы помним, относился к опечаткам довольно спокойно, а вот пламенный Виссарион Белинский реагировал на них иначе: «Я в „Литературной газете" не мог без ужаса прочесть ни одной статьи своей. В одной, например, вместо Щепкина напечатано Шекспир – как тебе это покажется?» Это из письма 1840 года. Виновник страданий критика – редкий случай! – известен доподлинно: это был неплохо знакомый Белинскому наборщик Анемподист.
Зато позиция Гоголя была ближе к пушкинской – по преимуществу ироническая. Первое издание прославивших его «Вечеров на хуторе близ Диканьки», как водится, без опечаток не обошлось – и Николай Васильевич сопроводил перечень опечаток такими словами: «Не погневайтесь, господа, что в книжке этой больше ошибок, чем на голове моей седых волос. Что делать? Не доводилось никогда еще возиться с печатною грамотою. Чтоб тому тяжело икнулось, кто и выдумал ее! Смотришь, совсем как будто Иже; а приглядишься, или Наш, или Покой. В глазах рябит так, как будто бы кто стал пересыпать перед тобою отруби».
И, Н и П – буквы действительно схожие видом, особенно в некоторых шрифтах. А само гоголевское замечание (на вид одно, а на деле другое...) заставляет припомнить сообщение пушкиниста Б. В. Томашевского: «В одном столичном издании одного из произведений Гоголя в начале абзаца стоит совершенно неоправданное текстом „Эва". Это – не более и не менее, как неверно прочитанное корректурное сокращение: Abs (Absatz), обозначающее красную строку...»
Полезный совет писателям: следует набрасывать свои размышления как придется и прямо отдавать в печать... Не следует пренебрегать и опечатками; блеснуть остроумием, – хотя бы только и благодаря опечаткам, – по меньшей мере, законное право писателя!..
