Михаил Зощенко - Опальные рассказы
Дежурный, услыхав про колхоз и ударную бригаду, прямо даже затрясся всем телом и начал интеллигенту беспрестанно кланяться. Мол будьте так добры, извините. Прямо это такое печальное недоразумение. Тем более, нас мешок ввел в заблуждение.
Доктор говорит:
— Что касается мешка, то мне, — говорит, — его крестьяне дали, поскольку моя жена, другой врач медицины, выехала из колхоза в Москву с чемоданом, а меня, — говорит, — еще на неделю задержали по случаю эпидемии острожелудочных заболеваний. А жену, — говорит, — может быть, помните, на прошлой неделе провожал и помогал ей предметы в вагон носить.
Дежурный говорит:
— Да, да, я чего-то такое вспоминаю.
Тут агент с дежурным поскорей запихали в мешок чего вытряхнули, сами донесли мешок до вагона, расчистили место интеллигенту, прислонили его к самой стеночке, чтоб он, утомленный событиями, боже сохрани, не сковырнулся во время движения, пожали ему благородную ручку и опять стали сердечно извиняться.
— Прямо, — говорят, — мы и сами не рады, что вас схватили. Тем более, человек едет в колхоз, лечит, беспокоится, лишний месяц задерживается по случаю желудочных заболеваний, а тут наряду с этим такое неосмотрительное канальство с нашей стороны. Очень, — говорят, — сердечно извините!
Доктор говорит:
— Да уж ладно, чего там! Пущай только поезд поскорей тронется, а то у меня на вашем полустанке голова закружилась.
Дежурный с агентом почтительно поклонились и вышли из вагона, рассуждая о том, что, конечно, и среди этой классовой прослойки — не все сукины дети. А вот некоторые, не щадя своих знаний, едут во все места и отдают свои научные силы народу.
Вскоре после этого наш поезд тронулся. Да перед тем как тронуться, дежурный лично смотался на станцию, приволок пару газет и подал их бесплатно интеллигенту.
— Вот, — говорит, — почитайте в пути, неравно заскучаете.
И тут раздался свисток, гудок, дежурный с агентом взяли под козырек и наш поезд самосильно пошел.
Лялька Пятьдесят
И какой такой чудак сказал, что в Питере жить плохо? Замечательно жить. Нигде нет такого веселья, как в Питере. Только были бы денежки. А без денег… Это точно, что пропадешь без денег. И когда же придет такое великолепное время, что человеку все будет бесплатно?
По вечерам на Невском гуляют люди. И не так чтобы прогулкой, а на углу постоят, полюбопытствуют на девочек, пройдут по-весеннему — танцуют ноги, и на угол снова… И на каждый случай нужны денежки. На каждый случай особый денежный расчет…
— Эх, подходи, фартовый мальчик, подходи! Угощай папиросочкой…
Не подойдет Максим. У Максима дельце есть на прицеле. Ровнехонько складывается в голове, как и что. Как начать и себя как повести. У Максима замечательное дельце. Опасное. Не засыпется Максим — холодок аж по коже — в гору пойдет. Разбогатеет это ужасно как. Ляльку Пятьдесят к себе возьмет. Вот как. И возьмет.
Очень уж замечательная эта Лялька Пятьдесят. Деньги она обожает — даст Максим ей денег. Не жалко. Денег ей много нужно — верно. Такой-то не мало денег нужно. Ковер, пожалуйста, на стене, коврище на полу, а в белой клетке — тропическая птица попугай. Сахар жрет… Хе-хе…
Конешно, нужны денежки. Нужны, пока не пришло человеку бесплатное время. А Лялька Пятьдесят легка на помине. Идет — каблучками постукивает.
— Здравствуй, Ляля Пятьдесят… Каково живешь? Не узнала, милая?
Узнала Лялька. Как не узнать — шпана известная… Только корысти-то нет от разговоров. У Ляльки дорога к Невскому, а у Максима, может, в другую сторону.
Нелюбезная сегодня Лялька. В приятной беседе нет ей удовольствия. Не надо.
Подошел Максимка близко к ней, в ясные глазки посмотрел.
— Приду, — сказал, — к тебе вечером. С большими деньгами. Жди — поджидай.
Улыбнулась, засмеялась Лялька, да не поверила. Дескать, врет шпана. И зачем такое врет? Непонятно.
Но, прощаясь, на всякий случай, за ручку подержалась.
Пошел Максим на Николаевскую, постоял у нужного дома, а в голове дельце все в тонкостях. Отпусти, скажет, бабка Авдотья, товарцу на десять косых. Отпустит бабка, а там как по маслу. Не будет никакого заскока. А заскока не будет — так придет Максимка к Ляльке Пятьдесят. Выложит денежки… «Бери, — скажет, — пожалуйста. Не имею к деньгам пристрастия. Бери пачечку за поцелуй».
А Лялька в это время вышла к Невскому, постояла на углу, покачала бедрами, потопала ножками, будто чечетку пляшет, и сразу заимела китайского богача. Смешно, конешно, что китайского ходю. Любопытно даже. Да только по-русски китаец говорит замечательно.
— Пойду, — говорит, — к тебе, красивая.
IIНаписано мелом на дверях: «портной». Да только нет здесь никакого портного. И никогда и не было. А живет здесь Авдотья-спекулянтка. У ней закрытое мелочное заведение. Она и написала мелом на дверях для отвода глаз.
К этой-то бабке Авдотье и пошел Максим.
В дверь, где мелом «портной» сказано, постучал условно. А когда открыли ему дверь — так сразу покосился весь Максимкин план.
Не Авдотья, а муж бабки Авдотьи стоял перед Максимом.
Шагнул Максим за порог, лопочет непонятное. Сам соображает, как и что. Покосился план, да и только. Не вовремя приехал чортов муж…
Говорит Максимка глупые слова:
— Отпусти, — говорит, — бабка Авдотья, на десять косых…
Усмехнулся бабкин муж и в комнату пошел. А Максим за ним.
Бабкин муж веса ставит, а Максимка примеряет: как и что. Да только покосился план, мыслимо ли сразу лазеечку найти.
А бабкин муж интересуется:
— Какого же тебе товарцу, кавалер?
— Разного товарцу отпусти…
— Из кисленького, может быть, — интересуется, — капусточки?
— Из кисленького, бабка Авдотья.
Стал тут бабкин муж капусту класть из кадочки, а Максим метнул сюда-туда глазом. Максим схватил гирьку и трехфунтовой гирькой тюкнул по голове бабкиного мужа.
Рухнул бабкин муж у кадочки. В руке вилка. На вилке капуста.
А Максим к прилавку. На прилавке — ящик с деньгами. Шарит Максим — в пальцах дрожь. Вытащил деньги, да маловато денег. Где же такое — денежки? Роет Максим по комнате — нету денег. А в руки все ненужное лезет, — гребенка, например, или блюдечко.
— Тьфу, бес, — где же денежки?
А в дверь на лестнице кто-то постучал условно.
Прикрыл Максим бабкиного мужа рогожкой. И к двери подошел. Слушает. Открыть, не открыть? Открою.
Сердце успокоил и дверь открыл.
Малюсенький вошел старичок и тоненько сказал:
— Бабку бы Авдотью мне…
А Максим старичку такое:
— Нету, старичок, Авдотьи. Иди себе с богом. Иди, сделай милость.
Сказал это и видит: гирька трехфунтовая в руке. Испугался Максим, что старичок гирьку заметит, пихает ее в карман, прячет гирьку-то, а старичок бочком, бочком и протискался тем временем в комнату.
— Подожду, — говорит, — бабку Авдотью. У бабки Авдотьи славная картошечка… Э, да у ней и капустка, наверное, славная. Да. Ей-богу, славная капустка…
И такой говорун, научный старичок, Максимке бы с мыслями собраться, а старичок такое:
— Ну, хорошо, человеку все бесплатно… Согласен. Да только, на мой научный взгляд, общественное питание — это уж, извините, это сущий вздор и совершенно ложные слова. На все согласен, а тут уж к бабке Авдотье пойду. Не могу… Извините… Я, скажем, головой поработал — рыбки захотел: фосфор в рыбке. Ты языком поболтал — молочную тебе диэту… А вы говорите — общественное питание. Из корыта… Да-с, молодой человек, на все соглашусь, а уж бабку-то Авдотью мне оставьте… Совершенно ложные слова.
— Да я ничего, — оробел Максимка.
И в коридор вышел. А там на лестницу, да по лестнице да вниз через три ступеньки.
На улицу вышел, нащупал деньги в кармане.
— Эх, мало денег! Где ж такое были денежки? И пошел покачиваясь.
III— Эй, подходи, фартовый мальчик, подходи!
— Угощай папиросочкой…
Не полюбопытствовал Максим на девочек. Встал Максим на углу и к окну прислонился. Убить не убил человека и по голове ведь не шибко тюкнул, да человеку вредно, человека жаль…
Постоял Максим и подумал, а мысли-то уж все веселые идут. Глядит Максим королем на всех. Глазами ищет Ляльку Пятьдесят. Да нету Лялечки.
А на углу белокуренькая папиросочкой дымит и Максиму улыбается. На ней высокие сапожки до колен и шелковая юбочка фру-фру… Повернется — шумит и засмеется — шумит. Зашумела и без слова к Максиму подошла. Подошла и тихо за руку взяла. Да вдруг как зашумело все, затопало.
— Облава, дамочки, — вскричала белокуренькая и от Максима в сторону, в железные ворота.
За белокуренькой шагнул Максим, а на Максима человек. Весь в шпорах. Шпорами бренчит, саблей стучит, а в руке пятизарядный шпаллер.
Задрожал Максим и пустился бежать.
