Анатолий Вилинович - Дальнейшие похождения Остапа Бендера
Стояли теплые весенние дни. Цвели каштаны, сирень украсилась белыми, фиолетовыми и лиловыми душистыми кистями. Яблони вспенились белым цветением, и на смену лесным фиалкам пришли ароматные букетики ландышей. А там, где уже зацвели липы, медоносный запах пьянил прохожих, напоминая, что праздничная весна прочно обняла город своим благоухающим цветением. Покрыла землю в парках, садах и на днепровских склонах яркой зеленью, дышащей свежестью.
В церквях и соборах, которые еще не закрылись властями, шла подготовка к ночной литургии.
Балаганов заявил своим друзьям, что он непременно отстоит Всенощную и убеждал Козлевича присоединиться к нему.
— Если я и верующий православный, Адам Казимирович, то вы после охмурения вас ксендзами в Черноморске, неужели стали-таки безбожником? — спрашивал перевоспитанный церковью в честного гражданина.
— Да как вам сказать, Шура, — отвечал Козлевич. — В душе я верую, а вот тем, которые только и смотрят как бы потянуть с меня деньги и использовать в своих корыстных целях, не верю ни на грош.
— Да, Адам Казимирович, под видом служителей церкви дурят православных. Но таких кучка людей. И я, дорогой наш автомеханик, все же приглашаю вас.
Остап в таких разговорах не участвовал. Все свободное время он просиживал в библиотеке ВУАКа, выписывая нужные сведения об археологических раскопках, о местах древних захоронений, курганов. Изучал перечни ценных экспонатов, найденных экспедициями. Монеты, сосуды, украшения и другие изделия древних.
Наступил последний вечер великого предпасхального поста. К удивлению Балаганова Козлевич вдруг изъявил желание идти с ним во Владимирский собор и посмотреть, что там готовится к празднованию.
В соборе людей было мало. Освящение пасхальных куличей, крашеных яиц и скоромной снеди еще не проводилось. Горожане, которые в душе верили в бога и праздновали Светлый День Пасхи, идти в церкви не все решались. Опасались осуждения и даже преследования на своих государственных работах и службах.
Внутри собора свечи не горели. Ждали двенадцати часов ночи, когда митрополит трижды провозгласит: «Христос воскрес». Тогда загорятся свечи под веселый перезвон колоколов и многоголосый дружный хор певчих. А затем митрополит пойдет со своей свитой священнослужителей крестным ходом вокруг собора. Трижды обойдет его под пасхальные радостные возгласы народа и неумолкающие колокольные звоны.
Побывав внутри, Балаганов и Козлевич обошли собор снаружи, а затем уселись на свободную скамью во дворе. Молчали, наблюдали за нарастающим потоком богомольных людей, идущих в собор.
К друзьям-компаньонам подсел старик с благообразной бородой, с непокрытой головой, отчего завитушки его седых волос играли от дуновения ветерка. На нем была, если не новая, то хорошо постиранная и выглаженная косоворотка кремового цвета и полосатые брюки. Сандалии были одеты на босые ноги. Он вздыхал, покашливал и, наконец, обратился к сидящему с ним рядом Балаганову.
— Вы, молодой человек, вот сидите и смотрите как тут перед всенощной. А вот знаете как раньше было? Людей как видите сейчас мало здесь. Власти церковные службы не приветствуют. Мало того, заставляют и взрослых и детей обходить церкви стороной. А вот раньше… — прервал свое вступление в разговор старик. — Если бы вы знали, как раньше готовились к Пасхе. Знаете?
— Да так, — замялся Балаганов. — Не очень-то, отец.
— Ваш возраст уже не застал то время, а если и помнит что, то по молодости, наверное, не обращали внимания на ту суету, которая начиналась задолго до дня Святой Пасхи. А за последний десяток лет, да еще в гражданку, и вовсе все это стало уже не таким. Вот послушайте…
Адам Казимирович отстранился от спинки скамьи и с интересом смотрел на неожиданного рассказчика о былом.
— Раньше к празднику Святой Пасхи готовились заблаговременно, друзья, — говорил старик. — Стоило только посмотреть на оживленных людей в городе и всем становилось ясно: приближается Пасха. Вначале еврейская, католическая и наша — христианская. В канун праздников вы бы увидели как жизнь в Киеве начинала бить ключом с утра до поздней ночи, я вам говорю. Все куда-то торопились, несли узлы, свертки, а трамваи были забиты так, что ногу поставить там было негде. И все пролетки, экипажи и фаэтоны были нарасхват. А базары! С раннего утра и весь день кишели народом. Все запасались к празднику яйцами, разной живностью и битой птицей.
— Да, было время, отец… — закивал головой Балаганов.
— А как торговали магазины! В витринах выставки разные, надписи о дешевой весенней распродаже. Но если бы вы, мои хорошие, зашли бы в магазин Пашкова, что на углу Крещатика и Фундуклеевской, то уверяю вас, в ваших глазах зарябило бы от десятков названий вин, коньяков, ромов, ликеров, водки и шампанского. От рыбно-гастрономических, бакалейных и кондитерских товаров. И варшавский шоколад, зернистая и паюсная мартовская икра, осетрина и стерлядь, семга и рыбцы разные, копченые сельди и корюшка, вам предлагались. Тут же и тетерева, рябчики и куропатки, окорока разные, молочная телятина и молочные поросята, московские, сыры английские, швейцарские и русские. Чего только хотите было там. На любой вкус, друзья.
К началу праздника все улицы и площади города убирались. Вывески, двери, витрины и окна домов, фонари и тумбы, все промывалось и блистало чистотой и свежестью.
Начальство почты и телеграфа обращалось к жителям с напоминанием о заблаговременной отправке поздравительных писем, открыток и телеграмм, чтобы адресаты получили их в день Светой Пасхи. Благотворительные общества раздавали беднейшим православным семьям и детям приютов бесплатные пасхальные розговни, — замолчал старик.
— Ну, а пасхальные службы как, уважаемый? — спросил перевоспитанный церковью Балаганов.
— Расскажу. В Киево-Софийском кафедральном соборе пасхальную заутреню и божественную литургию совершал митрополит Киевский и Галицкий, а в Киево-Печерской лавре — архимандрит в сослужении со старшей братией. В других монастырях вели службу живущие в них настоятели — архиереи. Звон к заутрене во всех киевских церквах начинался по звону Софиевского собора ровно в двенадцать часов ночи. После одиннадцати часов утра каждый желающий мог лично поздравить с праздником Святой Пасхи митрополита Киевского и Галицкого в его покоях на территории Лавры…
— А когда святили, отец? — спросил Балаганов.
— О, если бы вы видели, уважаемые, какое это было святое торжество! Вокруг собора выстраивались православные, разложив на салфетках белоголовые с украшениями сдобные пасхальные куличи, сырные бабки и крашеные в яркие цвета яйца. Освящали колбасы, ветчину и другую скоромную снедь для разговения. Жгли свечи и ждали обхода священника, который в праздничной рясе окроплял все это святой водой, благословляя верующих.
— Очень интересно, уважаемый, очень, — промолвил Козлевич.
— Вот я и рассказываю вам, друзья. Праздник длился три дня. В эти дни запрещалось работать всем торговым, промышленным и ремесленным заведениям, за исключением торговли съестными продуктами, без различия вероисповедания как их хозяев, так и рабочих. Питейным заведениям разрешалось начинать работу только с двенадцати часов следующего после Пасхи дня. При этом их владельцы, за нахождение в их заведениях пьяных, продажу им, а также малолетним, крепких напитков. За шум, буйство и драки привлекались к уголовной ответственности. В свою очередь полицейским приставам поручалось во время праздничной недели устанавливать дежурства дворников у ворот своих домов в помощь чинам наружной полиции для поддержания общего порядка в городе.
— Это очень хорошо, — кивнул Адам Казимирович. — Порядок нужен всем.
— Конечно же хорошо, Адам, — тряхнул своими рыжими кудрями Балаганов.
— И вот еще… С двенадцати часов следующего после Пасхи дня разрешалось устраивать в городе праздничные представления, спектакль, зрелища. Самыми массовыми были, конечно, народные гулянья, которые проводились на Львовской и Лукьяновской базарных площадях, на площади около Гавани, и на Сенном базаре. Там сооружались балаганы, карусели и другие игровые постройки. А в театре «Соловцов» проводились пасхальные утренники для детей. На праздник в Киев прибывали тысячи богомольцев и экскурсантов. Они посещали местные наши святыни…
Киев обняла предпраздничная ночь, народу в соборе и вокруг него было много. Балаганов и Адам Казимирович встали и поблагодарили старорежимного рассказчика.
— Так вы не останетесь на всенощную? — спросил старик.
— Нет, отец. Завтра нам по службе надо чуть свет ехать, — пояснил Балаганов, с чувством сожаления, что нм надо уходить.
Он передумал оставаться на пасхальную ночную службу, так как Бендер предупредил их, что завтра до солнца они выезжают в Чернигов, где намечается покупка ценного антиквариата.
