Андрей Кивинов - Место перемен
– Так что готовься. Ментовская власть нынче не канает. Адвоката хочу.
– А ты представь себе на минутку, что я не мент, – добродушно предложил Золотов, – в смысле не из Следственного комитета. А обычный человек. И никакие юридические доказательства мне не нужны, потому что я и так все знаю. Архив заказал поджечь Пузин-старший, стало быть, ты рассчитываешь, что он за тебя впишется. Но почему-то я в этом сильно сомневаюсь. По-моему, скорее даже наоборот. Усекаешь?
– Ты не мент? – Домофон даже со стула вскочил – словно на гвоздь напоролся. – Да у тебя в каждом глазу по звезде светится, а на лбу кокарда отпечаталась. Я, слава Богу, на ментов нагляделся. И ничего усекать не собираюсь!
Вообще-то, Золотов вел себя для мента не совсем типично: не орал в ухо, стул не выбивал, по почкам не дуплил. А взгляд у Вити был наметанный за долгое время, проведенное в обществах закрытого типа. И что все москвича боятся? Ясно ведь – слабак!
– Ты, если при исполнении, то не «тыкай». Сейчас для начала передо мной извинишься, а потом дашь позвонить адвокату. И ты, козел, меня больше пальцем не посмеешь тронуть! Ни ты, ни твои шестерки омоновские. А знаешь почему? – Домофон сузил глаза и мстительно объяснил: – Потому что ты такой же, как все! Приехал бабки отрабатывать. Вот иди и отрабатывай! И ничего ты мне не сделаешь, Москва златоглавая!
– Не посмею?.. – уточнил Золотов, задумчиво глядя на брызжущего слюной Домофона. – Уверен?..
* * *Будильники не подвели. Артисты явились на репетицию вовремя и в полном составе, помятуя народную примету – психов лучше не злить.
Репетировали сцену сна Раскольникова. Подобного сна в романе не было, но пьеса – не роман, а трактовка. Кручу-верчу – трактовать хочу.
Гена, играющий Порфирия Петровича, в современной полицейской форме с чайником в руке завис над сидящим на стуле Родионом. Последний был в белом костюме и босые ноги держал опущенными в яркий эмалированный таз с нарисованными вишенками.
– Стоп, стоп! – Плетнев, сидящий в первом ряду, хлопнул в ладони и недовольно обратился к Гене: – Не пойдет! Какое у тебя сквозное действие?
Плетнев к репетиции готовился основательно. Когда Лера заснула, прогуглил в ее смартфоне необходимую информацию и почти до рассвета изучал азы режиссерского мастерства. Полностью не изучил, но терминологии поднахватался.
Гена-Порфирий поднял брови. В их театре давно никто не заморачивался с такими понятиями:
– Ну… Расколоть Родиона, наверно…
– Гена, это внешний конфликт! А я про сверхзадачу спрашиваю. В глаза смотри!
Последняя фраза сама собой выскочила откуда-то из подсознания. Выскочила и произвела эффект. Гена подтянулся по стойке «смирно» и бодро отрапортовал, что не знает.
– Хреново, – констатировал «режиссер», – тебе задание на дом. К следующей репетиции выяснить, что за сверхзадача у твоего героя, – а у тебя? – переключился он на исполнителя роли Раскольникова. – Быстро отвечать!
– Доказать, что не тварь дрожащая?.. – преданно заглянул в глаза тот. И в испуге поджал в тазу пальцы ног.
– Так и доказывай! А ты текст бубнишь под нос. Без единой эмоции. Давайте еще раз!
Гена, прикрываясь чайником, вышел на авансцену и осторожно заметил:
– Юрий Иванович, с кипятком, по-моему, перебор.
Юрий Иванович в первом ряду устало откинулся на спинку кресла и авторитетно заявил:
– Как сказал Маяковский, театр – не отображающее зеркало, а увеличивающее стекло! К тому же это всего лишь сон Раскольникова, а во сне всякое бывает. Работаем!
Цитату поэта-самоубийцы он тоже выудил из Лериного смартфона.
Последняя мчалась в театр, твердя про себя одну и ту же фразу: «Да как он мог? Какое он имел право так со мной поступать?!» Гневная тирада относилась не к режиссеру-новатору с чужим именем, а к сожителю, который имел наглость заявиться на кафедру и выносить мозг научному руководителю. Тот так и посетовал: «Мне твой муж вынес мозг. И высшими инстанциями угрожал!»
– Не муж он мне! А так – знакомец просто! – оправдывалась Лера. Хорошо еще, что профессор вменяемый – с пониманием. Другой на его месте и слушать бы не стал: институт – вокзал – Борщовка!
Подлетая к театру, чуть не врезалась в стукача, караулившего ее у входа.
– Саша, а если я приду к твоему начальству и заявлю, что тебе слишком много платят? – накинулась она на сожителя. – Как ты отреагируешь?
Козырев смотрел на нее и не узнавал. Расстроенная, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, волосы растрепаны, глаза горят так, что Москву поджечь может, как Наполеон. Словно ей ключи от «мерседеса» подарили. Красотка просто.
– Лера, давай без демагогии, – пошел в атаку Козырев. Ишь ты – его же еще и виноватым делает. – Во-первых, начальства у меня нет. Во-вторых, а как я по-твоему должен поступать? Сидеть и мило улыбаться? Пока вы там развлекаетесь?
– Я не развлекаюсь! Я работаю. Я врач, Саша, если ты не забыл, и пытаюсь помочь своему пациенту.
– Видел, как ты ему помогаешь! – возмутился сожитель-стукач, театрально повысив голос. – Имел удовольствие! Вы оба именно развлекаетесь! И я не собираюсь вам в этом потрафлять!
Проходившие мимо молоденькие актрисы синхронно повернули головки.
Лера встревожилась. Не хватало чтобы театральные обсуждали ее личную жизнь: язычок у местных сплетниц без костей. Она мило улыбнулась девицам, подхватила Козырева под руку и потащила за собой подальше от входа:
– Что ты еще задумал?
Козырев ответил откровенно. Почти:
– Сегодня же, нет – сейчас я пойду и все ему расскажу! И любой вменяемый человек на моем месте сделал бы то же самое! Вот это будет для него самый подходящий стресс, чтобы вспомнить все! И он вспомнит, с моей помощью, вот увидишь! Считай, что я согласился тебе помочь.
Он был уверен, что Лера после таких угроз притихнет и образумится. Прильнет к ногам. Черт с ними, с ее вещами, новые купим, только пусть не возвращается больше к шизофренику. Пусть все будет как раньше – завтраки и ужины, вечером просмотр новостей по телевизору, по субботам поездка в гипермаркет за продуктами. Он даже согласен пойти на уступки и записаться на бальные танцы по пятницам, как она хочет.
– Саша, не смей, – ее глаза сузились в две щелки, и Козырев на всякий случай высвободил руку, сделал два шага назад. От нее повеяло ледяным холодом. – Если скажешь ему, я от тебя уйду. Навсегда.
О как!
Пора взять тайм-аут. Выждать время. Не собирается же она с психом жизнь свою строить. Смешно, в самом деле. Ничего страшного, подождем.
– Интересно – куда? Куда ты пойдешь? В общагу для аспирантов? – Он решил использовать самый актуальный аргумент. – Ладно… Посмотрим.
Изобразив на лице вселенскую обиду, Козырев направился к машине. Лера удостоверилась, что он уехал, перевела дух и вошла, наконец, в театр.
На сцене продолжалась репетиция той же самой сцены. Раскольников жаловался, что голые ноги в металлическом тазу замерзли, так можно и до премьеры не дотянуть, слечь с ревматизмом.
– Я не дам себя мучить! – очень убедительно выкрикнул страдалец.
Добрая Дуня, заметив, что у коллеги зуб на зуб не попадает, сунула ему старый шерстяной шарф – шею обмотать.
– Арестуйте меня, обыскивайте меня, но извольте действовать по форме, а не играть со мной-с!
Реальный текст Достоевского вполне подходил для мизансцены. Чайник с кипятком в руках у Порфирия Петровича вписывался сюда идеально.
С балкона за репетицией наблюдали Васнецов и спонсор, явившийся для расторжения контракта.
– А у него неплохо получается. Жизненно… Мы вот так тоже в девяносто шестом… Хм, ну неважно… – Попечитель смахнул с глаз ностальгическую слезу.
Со сцены неслись безумные крики. Вжившийся в образ Раскольникова артист вопил всякий раз, когда Гена делал вид, что подливает в таз кипяток. «Не надо, я все скажу! Больно! Умоляю, перестаньте!..»
– Очень талантливо. Очень. Я бы даже сказал – гениально! Как раз так и нужно в подобном случае… Где вы его нашли?
– Племянница посоветовала, – честно признался растроганный похвалами Васнецов и облегченно выдохнул. Кажется, тучи над его головой понемногу рассеивались.
– Что-то ставил?
– Шекспира. Гамлета.
– О! Гамлет – это люто.
Спонсор милостиво простил нового режиссера за хамское обращение – творческий человек, ему закидоны простительны. Да и по жизни понял. Уважуха – без рассуждений в табло. Разрешил Васнецову перенести дату премьеры. Но и гарантий потребовал, что у новичка никаких творческих кризисов не приключится. Даже настоял, чтобы с Ивановым заключили официальный договор.
– Договор? – с тихим ужасом переспросил Васнецов. Уж не знаешь что и лучше! Какой с ним договор, с беспамятным?
– Мы же бизнесмены, а не братва. Подготовьте прямо сегодня, – покровительственно распорядился попечитель перед уходом.
Сказать правду дядя Сережа не решился. Тогда точно – ни премьеры, ни денег, ни, самое главное, – здоровья.
