Irag Pezechk-zod - Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)
Но перед тем, как уйти, он все-таки успел взять с отца слово, что тот забудет про историю с вором, так напугавшим дядюшку Наполеона, а взамен пообещал, что приложит все усилия, чтобы уговорить дядюшку извиниться.
Когда я услышал, как мой отец дает слово, я понял, что он уже истосковался по партии в нарды с дядюшкой Наполеоном. У нас в семье все умели играть в нарды, но отец играл только с дядюшкой, и с того дня, как между ними вспыхнула вражда, ни из дядюшкиного дома, ни из нашего не доносилось больше знакомое щелканье игральных костей. Я додумался даже до того, что будто бы в глубине души дядюшка и отец, сами того не зная, любят друг друга, но эта дурацкая мысль тотчас же заставила меня рассмеяться.
Когда стемнело, отец пошел к доктору Насеру оль-Хокама. Мать сидела с задумчивым и печальным видом. Я подсел к ней. Стоило мне заговорить о последних событиях, бедняжка расплакалась и сквозь слезы сказала:
– Ей-богу, лучше бы мне умереть, только б ничего этого не видеть.
Ее слезы подействовали на меня так сильно, что я почти забыл о собственных переживаниях. Всхлипывая, мать говорила:
– А я-то мечтала, когда ты подрастешь, когда тебе и Лейли по двадцать лет будет, поженим мы вас…
От смущения я залился румянцем и с трудом сдержал слезы, готовые вот-вот закапать из глаз.
Потом я вернулся к себе в комнату и погрузился в размышления. Итак, я любил Лейли. Между нашими отцами возник серьезный конфликт, а я до сих пор ничего не сделал для его разрешения. Конечно, верно, что четырнадцатилетнему пареньку подобная задача не по плечу, но если этот паренек влюблен по-взрослому, он должен и защищать свою любовь, как взрослый. И вот я ломал себе голову: что же я могу сделать? Не в моих силах приказать отцу или дядюшке, чтобы они прекратили ссору. Эх, было бы мне столько же лет, сколько Пури, тогда бы я женился на Лейли, и мы бы с ней уехали подальше отсюда! Но, увы, пока что я еще слишком мал. И тем не менее… тем не менее… если я напрягу все свои умственные способности, может быть, мне удастся найти выход из этой запутанной ситуации и помирить дядюшку с отцом… И тут я понял: мне нужно найти себе единомышленника и союзника!
Но сколько я ни перебирал в уме разные кандидатуры, так и не мог остановиться ни на ком, кроме разве что Маш-Касема. А почему бы действительно мне не открыть свою тайну Маш-Касему – он ведь и вправду хороший человек – и не попросить его помочь? Но согласится ли он?
Я потихоньку вытащил из маминого кошелька монетку в один риал и, сказав, что мне надо купить тетрадку, побежал на базар. Там я купил свечку и, зайдя в маленькую мечеть неподалеку от базара, зажег ее.
– Господи! Во-первых, прости меня за то, что я поставил эту свечку на краденые деньги, а во-вторых, помоги уладить ссору между дядюшкой и отцом или сам ее уладь!
Я был уверен, что если бог пожелает мне помочь, то выберет второй предложенный мною путь, то есть будет действовать сам – первый вариант я предложил всевышнему просто из вежливости. Как бы то ни было, я попросил бога прежде всего отыскать пропавшего без вести Дустали-хана.
Рано утром в дверь нашего дома постучали. Я проснулся и прислушался. Отец разговаривал с аптекарем. Отцу принадлежала небольшая аптека возле базара, но все дела в ней вел другой человек, которого и называли аптекарем. Он получал от отца скромное жалование и, кроме того, участвовал в прибылях от торговли лекарствами, а отец взамен был избавлен от забот и регулярно в конце месяца клал в карман выручку.
В голосе аптекаря звучало волнение и тревога:
– Вчера проповедник Сеид-Абулькасем заявил в мечети прямо с минбара[14], что в нашей аптеке все лекарства и микстуры делаются на спирту и на водке и пользоваться ими – грех! Ума не приложу, какой негодяй распустил такие слухи! Прошу вас, займитесь этим без промедления, придумайте что-нибудь… Сеид-Абулькасем арендует дом у брата вашей жены. Вы бы поговорили со своим шурином, чтобы он помог утихомирить арендатора, потому что, я уверен, больше никто и через порог нашей аптеки не переступит.
Отец молчал, и аптекарь продолжил:
– То, что лекарства перестанут покупать, это еще полбеды. Но ведь может случиться, что жители квартала подожгут аптеку, а меня разорвут на части!
– Я знаю, чьих рук это дело! – вскипел отец. – Такое ему устрою, что и внуки и правнуки помнить будут! А вы, пока я все не улажу, не обращайте внимания.
– Но я теперь боюсь ее даже открывать!
Речь отца о необходимости проявить отвагу и упорство не возымела никакого действия. В конце концов отец сдался:
– Хорошо, сегодня аптеку не открывайте, подождем до завтра, посмотрим, как дело повернется… Но на дверь обязательно повесьте объявление…
– А что в нем написать?
– Не знаю, но что-нибудь религиозного содержания… Например, можно написать, что аптека временно закрыта в связи с паломничеством аптекаря к святым местам в Кум… Потому что, если вы это не напишете, они какую-нибудь новую пакость придумают.
– Как прикажете. Только, пожалуйста, не забудьте поговорить с вашим шурином, чтобы он повлиял на проповедника.
Стиснув зубы, отец процедил:
– Да, да, я обязательно что-нибудь ему скажу… Я с ним так поговорю, что из него не один, а семь шуринов получится…
Аптекарь, по всей видимости, не поняв последние слова отца, ушел, а отец принялся нервно расхаживать по двору.
В лагере противника царила мертвая тишина. Вероятно, после удачной атаки Сеид-Абулькасема армия неприятеля отдыхала. В саду не появлялся даже Маш-Касем. Он, наверно, полил цветы рано утром и уже ушел. Эта цепенящая тишина меня беспокоила. Несколько раз я подкрадывался к дверям дядюшкиного дома, но и оттуда не доносилось ни звука. Наконец я увидел Маш-Касема, он приближался по улочке к воротам, неся купленное на базаре мясо.
– Маш-Касем, про Дустали-хана что-нибудь слышно?
– Э-э, милок, зачем мне врать?! Бедняга как сквозь землю провалился. Все вокруг обыскали – нет его!
– Маш-Касем, необходимо что-то придумать. Азиз-ханум собиралась сегодня пойти в полицию. Она думает, что Дустали-хана в вашем доме убили.
– Ох ты ж, господи! Теперь, неровен час, к нам сыщики да полицейские нагрянут! – И не дав мне договорить, он опрометью бросился домой.
Через час я снова увидел Маш-Касема в саду. Поравнявшись со мной, он сказал:
– Милок, я знаю, ты тоже хочешь, чтобы эта ссора кончилась… Ага всем приказал, если придет сыщик, ни слова не говорить, что Дустали-хан водил знакомство с женой Ширали, и про то, что Азиз ос-Салтане собиралась ему – да минует нас чаша сия! – честь отрезать, тоже, молчать велел. Так что ты помалкивай!
– Не беспокойся, Маш-Касем, я ничего не скажу, но…
Маш-Касем, опять не дослушав меня, поспешно вернулся в дом.
Ближе к полудню у нас во дворе раздался визгливый голос Азиз ос-Салтане:
– Теперь они узнают, с кем имеют дело!… Оказалось, что начальник уголовной полиции с моим покойным отцом в приятелях был… Он говорит: пришлю к вам инспектора Теймур-хана, еще до полудня придет. Это тот самый сыщик, что поймал Али-Асгара… того, который целую кучу народа поубивал… А уж какое мне уважение оказали!… Ханум, говорит, не волнуйтесь, инспектор Теймур-хан за сутки вашего мужа отыщет – живого или мертвого… Система инспектора Теймур-хана, говорит, и за границей известна…
Отец провел Азиз ос-Салтане в гостиную и закрыл дверь. Сгорая от любопытства, я подбежал к двери гостиной.
– Ханум, дорогая моя, – говорил отец. – Мой вам совет, твердите, что Дустали-хана убили. Скажите, что его тело закопали под большим кустом шиповника. Потому что, если полицейские решат выкорчевать куст, ага тотчас признается, где он прячет вашего мужа. За этот шиповник ага душу отдать готов. Он его больше детей родных любит…
– Но ведь, чтобы закопать такого видного мужчину, как мой Дустали, пришлось бы глубокую яму вырыть А вокруг шиповника-то земля нетронутая – кто же поверит?
– Об этом вы не беспокойтесь. Я ведь к вам всей душой расположен и хочу, чтобы Дустали-хан скорее отыскался, так что все необходимые меры уже предпринял. Главное – чтобы срочно нашли Дустали-хана, потому что, вы сами это лучше меня знаете, его родня мечтает вас с ним развести, чтобы женить на их сестре, на той старой деве, которую еще много лет назад замуж за него прочили.
– Ишь чего захотели! Как же, держи карман шире! Ту старую перечницу разве что Азраил[15] себе возьмет! Я их всех так расчехвощу, что об этом еще и в книгах напишут! Сначала с агой счеты сведу, потом и до остальных доберусь!… А уж князя этого голозадого и вовсе изничтожу! Будет ему «моменто, моменто»!
Почти вслед за этими словами придурковатая Гамар ввела в сад знаменитого сыщика, инспектора Теймур-хана. Отец вышел ему навстречу:
– Добро пожаловать, господин инспектор. Прошу вас, входите… Сынок, быстро принеси чаю!
