Пэлем Вудхауз - Полный порядок, Дживз!
— Простите?
Я весело помахал рукой.
— Нет, ничего. Ровным счётом ничего, смею вас уверить. Знаете, вдруг вспомнил, что мне необходимо срочно написать письмо. Долг прежде всего, сами понимаете. Так что я пойду, если вы не против. А вот, кстати, идёт мистер Финк-Ноттль. Он меня заменит, лучше не придумаешь.
И я ретировался, оставив двух полоумных наедине. Теперь, в этом я не сомневался, их ничто уже не могло остановить. Родственные души, влюблённые друг в друга до потери пульса. Гусику жутко подфартило, ему не надо было завоёвывать свою избранницу, потому что она сама мечтала его заарканить. Я провёл операцию с присущим мне блеском. Дело Гусика можно было считать закрытым. Я имею в виду, когда парень и девушка шляются вдвоём по саду, освещённому звёздами, и он говорит, что не может жить без неё, а она спит и видит, как бы выскочить за него замуж, им просто некуда деться, если вы меня понимаете.
Таким образом, предвкушая звон свадебных колоколов и считая, что потрудился на славу, я направил свои стопы в курительную комнату. После трудов праведных мне хотелось пропустить рюмку-другую. По-моему, я этого заслужил.
ГЛАВА 11
Освежающие напитки стояли на маленьком столике. Налить в бокал на два пальца янтарной жидкости и плеснуть сверху немного содовой было для меня делом одной минуты. С облегчением вздохнув, я уселся в кресло, задрал ноги на другой столик и начал прихлёбывать бодрящий напиток, чувствуя себя Цезарем-победителем.
При мысли о том, какая идиллия должна сейчас царить у Гусика с Медлин, тепло разливалось по моему телу. К гадалке не ходи, я был на подъёме. Радость переполняла всё моё существо и перехлёстывала через край. Спору нет, среди хорошо одетых придурков Огастес Финк-Ноттль был последним словом Природы, так сказать, венцом творения, но тем не менее я прекрасно к нему относился, желал ему в жизни всего самого хорошего и ратовал за успех его предприятия, как если бы это я, а не он мечтал покорить сердце своей избранницы.
С того момента, как я оставил их наедине, прошло много времени, и я не сомневался, что с предварительными pour parlers было покончено и сейчас они обсуждают, где провести медовый месяц. Красота, да и только.
Само собой, невеста была далеко не сахар, одни её рассуждения о звёздах и кроликах чего стоили, поэтому, быть может, вам непонятно, почему я радовался за Гусика вместо того, чтобы высказать ему свои соболезнования. Но о вкусах не спорят, знаете ли. Любой здравомыслящий человек, разок взглянув на Бассет, удрал бы от неё без оглядки и на всякий случай поменял бы место жительства, но Гусика по непонятной, одному ему ведомой причине она задела за живое, и с этим приходилось мириться.
В эту минуту мои размышления были прерваны. Дверь за моей спиной открылась, и крадущиеся шаги — должно быть, так крадётся леопард проследовали к столику с освежающими напитками. Я скинул ноги на пол, обернулся и увидел Тяпу Глоссопа собственной персоной.
По правде говоря, на какое-то мгновение я испытал угрызения совести. С головой погрузившись в дело Гусика, я начисто забыл о своём втором клиенте. Впрочем, даже самый блестящий ум не в состоянии проводить две операции одновременно.
Слегка нахмурившись, я твёрдо решил все свои силы бросить на решение проблемы Тяпы и Анжелы, благо о Гусике можно было больше не беспокоиться.
Я был вполне доволен тем, как Тяпа выполнил задачу, стоявшую перед ним за обеденным столом. Уверяю вас, ему пришлось попотеть, потому что он отказался от пищи богов, в особенности от одного блюда — nonnettes de poulet Agnet Sorel, которое, наверное, и богам не снилось. Тяпа проявил небывалые стойкость и мужество, словно он был профессионалом высокой руки и занимался голоданием с детства, и я им гордился.
— А, это ты, — сказал я. — Как раз собирался к тебе зайти.
Он повернулся ко мне, держа бокал в руке, и на его лице нельзя было не отметить следов страданий, совсем как у того типа, работающего отшельником в большом белом доме. По правде говоря, Тяпа был похож на русского степного волка, от которого только что смылся крестьянин, улизнув на дерево.
— Да? — сквозь зубы процедил он. — Чего тебе?
— Как дела? — спросил я.
— Какие дела?
— Докладывай, как было.
— Что было?
— Разве ты ничего не хочешь сказать мне об Анжеле?
— Хочу. Твоя кузина заноза и задавала.
Он меня озадачил.
— Разве она не растаяла?
— И не подумала.
— Странно.
— Почему странно?
— Она не могла не обратить внимания, что у тебя пропал аппетит.
Его хриплый смех напоминал собачий лай.
— Пропал аппетит! Я пуст, как Большой Каньон!
— Мужайся, Тяпа. Вспомни Ганди.
— При чём тут Ганди?
— За долгие годы он ни разу не пообедал по-человечески.
— И я тоже. Могу поклясться, у меня сто лет маковой росинки во рту не было. Подумаешь, Ганди! Откуда ты его выкопал?
Раз motif Ганди пришёлся ему не по душе, я решил, образно говоря, вернуться к истокам.
— Возможно, она сейчас тебя ищет.
— Кто? Анжела?
— Да. Она наверняка оценила жертву, которую ты принёс.
— Держи карман шире! Эта курица даже не смотрела в мою сторону.
— Да ну же, Тяпа, — горячо запротестовал я, — не преувеличивай. Зря ты так. Не могла она не заметить, что ты отказался от nonnettes de poulet Agnet Sorel. Твой отказ от этого непревзойдённого шедевра наверняка сразил её наповал. А cepes a la Rossini:
Хриплый крик вырвался из его груди.
— Немедленно прекрати, Берти! Я не каменный! Как ты думаешь, легко мне было корчить из себя истукана, в то время как один из великолепнейших обедов, приготовленных Анатолем, исчезал блюдо за блюдом? А ты ещё вздумал меня дразнить! Когда я вспоминаю nonnettes, мне хочется волком взвыть!
Я попытался его утешить:
— Не кипятись, Тяпа. Сосредоточься на холодном пироге с говядиной и почками, который ждёт тебя в кладовке. Как говорится где-то в Священном Писании, тебе резко полегчает ещё до рассвета.
— Вот именно, до рассвета. А сейчас только половина десятого. Ты, конечно, не смог удержаться, чтобы не ляпнуть про этот пирог? Я уже два часа стараюсь о нём не думать.
Честно признаться, я понял, что он имел в виду. Тяпа никак не мог полакомиться пирогом, пока все не уснут, а значит ждать ему надо было ещё долго. Я благоразумно замолчал, и на некоторое время наступила тишина. Затем он начал нервно мерить комнату шагами, совсем как лев в клетке, который услышал обеденный гонг и заволновался, как бы служитель его не обнёс и не прикарманил причитающийся ему кусок мяса. Я тактично отвёл глаза, но слышал, как он расчищает себе путь, отшвыривая в сторону стулья и прочие мелкие предметы обстановки. Бедолага, должно быть, испытывал адские муки, а его давление наверняка подскочило до небес. В конце концов он угомонился, плюхнулся в кресло и уставился на меня в упор. Вид у него был такой зверский, что я решил, сейчас его прорвёт, и он начнёт по своему обыкновению молоть чушь. Я не ошибся. Многозначительно постучав пальцем по моему колену, Тяпа заговорил:
— Берти!
— В чём дело, старина?
— Сказать тебе одну вещь?
— Валяй, говори. Давай поболтаем.
— Это касается меня и Анжелы.
— Правда?
— Я долго думал и пришёл к определенному заключению.
— Какому?
— Тщательно проанализировав ситуацию, я прозрел. Ясно как божий день, без интриг тут не обошлось.
— Прости, не понял.
— Сейчас я всё тебе объясню. Вот факты. До своего отъезда в Канны Анжела меня любила. Она просто души во мне не чаяла. Я был для неё царём, богом и вообще не знаю, кем. Надеюсь, ты не станешь это оспаривать?
— Ни в коей мере.
— Но стоило ей вернуться, мы разругались в пух и в прах.
— Тоже верно.
— Из-за безделицы.
— Ну, нет, старина, тут ты перехватил. Ты ведь оскорбил её акулу, что?
— Я поступил с её акулой честно и справедливо. В этом-то вся штука, Берти. Неужели ты всерьёз думаешь, что из-за паршивой акулы девушка может вышвырнуть парня из своего сердца, как ненужный хлам?
— Конечно, может. Ты плохо знаешь девушек.
Хоть убей, я никак не мог понять, почему Тяпа так туго соображает. Впрочем, бедолага никогда не видел дальше собственного носа. Он вышел ростом и фигурой, играл в футбол, но, — так однажды выразился Дживз, не помню про кого, — был начисто лишён деликатных чувств. Во время матча Тяпе ничего не стоило грохнуть противника об землю и пройтись по его физиономии своими бутсами, но разобраться в тонкостях женской души было выше его сил. Ему и в голову не могло прийти, что девушка скорее пожертвует жизнью, чем откажется от своей акулы.
— Глупости! Это был предлог.
— Что «это»?
— Всё это. Она решила от меня избавиться и ухватилась за первую попавшуюся акулу.
— Да ну, Тяпа.
— Говорю тебе, я не мог ошибиться. Всё сходится.
