Пэлем Вудхауз - Полный порядок, Дживз!
Помню, как-то я гостил у тёти Агаты в её херефордширском поместье, где меня подловили и заставили сыграть роль короля Эдуарда IV, который прощался со своей девицей, — кажется, её звали Розамундой. Пьесу играли в благотворительных целях, для оказания помощи «Нуждающимся дочерям духовных лиц», и средневековый диалог был настолько откровенным (в те времена лопату называли лопатой, если вы меня понимаете), что под конец я нуждался в помощи куда больше, чем любая из вышеупомянутых дочерей. На мне сухой нитки не было.
По правде говоря, сейчас я чувствовал себя не лучше. Моя vis-a-vis несколько раз икнула, открыла рот, явно собираясь заговорить, и я сосредоточился, пытаясь не обращать внимания на рубашку, прилипшую к телу.
— Прошу вас, ни слова больше, мистер Вустер.
Если девица думала, что я собираюсь продолжать разговор на эту тему, она глубоко заблуждалась.
— Я прекрасно вас поняла.
Давно было пора. Но всё хорошо, что хорошо кончается.
— Да, я вас поняла. Я была бы глупышкой, если б сделала вид, что не понимаю, о чём вы говорите. Знайте же, мистер Вустер, я разгадала вашу тайну ещё в Каннах, когда вы робко стояли рядом со мной и молчали, хотя ваши глаза говорили яснее всяких слов.
Если бы акула Анжелы укусила меня за ногу, вряд ли я подпрыгнул бы выше, чем сейчас. Я настолько близко к сердцу принял интересы Гусика, что совсем упустил из виду двусмысленность своего положения. Мне даже в голову не пришло, что она подумает, будто я говорю о себе. Ручейки пота, стекавшие мне за шиворот, превратились в ниагарский водопад.
Моя жизнь висела на волоске. Я имею в виду, я не мог пойти на попятную. Если девушка решила, что мужчина делает ей предложение, и на основании этого вцепилась в него как клещ, он не может расхохотаться ей в физиономию и заявить, что просто пошутил и скорее повесится, чем возьмёт её в жены. Ему надо стиснуть зубы и подчиниться своей судьбе. А одна мысль о том, что мне придётся жениться на особе, которая сообщала всем кому не лень, что звезды рождаются, когда феи сморкаются, или как там она сказала, наводила на меня суеверный ужас.
Медлин продолжала развивать свою мысль, а я стоял, сжав руки в кулаки с такой силой, что у меня побелели костяшки пальцев. Вместо того, чтобы сразу объявить мне приговор, она тянула кота за хвост, не замечая моих мучений.
— Да, мистер Вустер, я видела, как в Каннах вы день за днём безуспешно пытались высказать мне свои чувства. Девушку невозможно обмануть, мистер Вустер. А затем вы последовали за мной сюда, и я весь вечер ловила на себе ваш немой, полный мольбы взгляд. Вы дождались сумерок, пригласили меня погулять и сейчас стоите передо мной, пытаясь пересилить свою робость и подыскать нужные слова. Ваши чувства делают мне честь, мистер Вустер. Но, увы:
Это слово подействовало на меня как один из коктейлей Дживза. Мне показалось, я проглотил состав из вустерширского соуса, красного перца и сырого желтка (хотя, хочу вам напомнить, я убеждён, Дживз кладёт туда что-то ещё и держит это в строжайшем секрете), после чего родился заново. У меня словно гора с плеч свалилась. Всё-таки мой ангел-хранитель не дремал, стойко отстаивая мои интересы.
-:боюсь, это невозможно.
Она помолчала, вздохнула и повторила:
— Да, невозможно.
Я так радовался своему чудесному избавлению, так ликовал в душе, что до меня не сразу дошло, что моё молчание могло показаться ей странным.
— Конечно, конечно, — торопливо сказал я.
— Мне очень жаль.
— Нет, нет, ничего страшного.
— Так жаль, что не передать словами.
— Да ну, бросьте. Всё в порядке.
— Если хотите, мы будем друзьями.
— Давайте.
— Не надо больше говорить об этом, ладно? Пусть это останется нашим маленьким секретом, который мы будем хранить и лелеять всю жизнь.
— Вот именно. До гробовой доски.
— Как нежный хрупкий цветок, который никогда не увянет.
— Само собой. Зачем ему вянуть?
Наступило довольно продолжительное молчание. Она смотрела на меня с жалостью, словно я был слизнем, случайно попавшим ей под каблук, а я не знал, как бы поделикатнее объяснить, что Бертрам не собирается выть на луну, а совсем даже наоборот, готов визжать от восторга. Но, сами понимаете, такое не скажешь, поэтому я стоял молча, всем своим видом стараясь показать, какой я храбрый.
— О, как бы я хотела, — прошептала она.
— Чего? — спросил я, не совсем понимая, что ещё за глупость она хочет ляпнуть.
— Испытывать к вам чувства, о которых вы мечтаете так страстно.
— Э-э-э, гм-мм.
— Но я не могу. О, простите меня, простите.
— О чём речь? Не берите в голову.
— Потому что вы мне очень нравитесь, мистер: Нет, теперь я должна называть вас Берти. Можно?
— Валяйте.
— Ведь мы друзья, правда?
— На все сто. Двух мнений быть не может.
— Вы мне нравитесь, Берти. И если б всё было по-другому: Быть может:
— А?
— В конце концов, мы ведь друзья: нам есть, что вспомнить: вы вправе знать: мне бы не хотелось, чтобы вы думали: Ах, жизнь такая сложная, такая запутанная!
Несомненно, многим её речь показалась бы бредом сивой кобылы, и они — эти многие — даже не задумались бы, о чём она лепечет. Но мы, Вустеры, куда сообразительнее этих самых многих и схватываем, так сказать, скрытый смысл на лету. Я в мгновение ока сообразил, какое признание её так и подмывает мне сделать.
— Вы хотите сказать, у вас кто-то есть?
Она кивнула.
— Вы любите другого?
Она опять кивнула.
— Помолвлены, что?
На этот раз она отрицательно покачала своей тыквой.
— Нет, мы не помолвлены.
Ну, хоть что-то мне удалось узнать. К сожалению, тон, которым она говорила, не оставлял Гусику ни малейшего шанса на успех. Его надежды, можно сказать, лопнули как мыльный пузырь, а мне совсем не хотелось быть посыльным, который принёс бы ему дурные вести. Во время нашей беседы я внимательно наблюдал за Гусиком и пришёл к выводу, что его дело дрянь. Он (так часто пишут, я сам читал) был на грани. По правде говоря, я боялся, он окончательно свихнётся, как только узнает, что его пассия втрескалась в какого-то другого придурка.
Видите ли, дело в том, что Гусик был не похож на остальных моих друзей, ну, к примеру, на Бинго Литтла (первый, кто пришёл мне на ум), который, когда очередная девица посылала его куда подальше, бормотал что-нибудь вроде: «Не прошло, и не надо», а затем со счастливой улыбкой на устах и мурлыкая себе под нос отправлялся на поиски новой возлюбленной. Гусик же, вне всяких сомнений, принадлежал к чудакам, которые, обжёгшись на молоке, дули на воду, а это значило, что, получив от ворот поворот, он мог удрать к себе в поместье и навечно запереться там вместе с тритонами. Помнится, про одного такого типа (с Бассет они наверняка жили бы душа в душу) я читал в любовном романе: он поселился в большом белом доме, который с трудом можно было разглядеть сквозь деревья, и жил отшельником до глубокой старости, чтобы никто не заметил следы страданий на его лице.
— Увы, боюсь, он не испытывает ко мне высоких чувств, — продолжала тем временем Бассет. По крайней мере он ничего мне о них не говорил. Вы понимаете, я открылась вам только потому:
— Да, да, конечно.
— Как странно, как загадочно, что вы спросили меня, верю ли я в любовь с первого взгляда. — Она томно опустила веки. — Испытывал ли кто блаженную любовь, коль не влюблялся с первого он взгляда? — простонала она завывающим голосом, и я, сам не знаю почему, неожиданно вспомнил тётю Агату в роли Боадицеи на том самом благотворительном вечере, где я играл Эдуарда IV. — Ужас как глупо всё получилось. Я гостила у своих друзей за городом и пошла погулять со своим пёсиком, а бедняжке в лапку попала ужасная огромная заноза, и я не знала, что мне делать. И вдруг я увидела этого человека:
Прошу меня простить, но я снова хочу вернуться к моей херефордширской эпопее. Если не забыли, я самыми чёрными красками описал вам своё душевное состояние на сцене. Теперь же я расскажу вам о вознаграждении, которое я получил за все свои муки, как только снял с себя дурацкую стальную кольчуту и улизнул в ближайший кабачок, где хозяин, поняв меня с полувзгляда, потянулся за бутылкой и наполнил мой стакан до краёв. Так вот, первый же глоток доброго, старого местного вина привёл меня в такой экстаз, я ощутил такое блаженство, в особенности вспомнив о тех пытках, через которые мне пришлось пройти, что воспоминание о нём до сих пор не стёрлось из моей памяти.
Хотите верьте, хотите нет, сейчас со мной происходило нечто подобное. Когда я понял, что Медлин Бассет говорит о Гусике (я имею в виду, вряд ли в тот день ей повстречался батальон мужчин, которые один за другим выдёргивали занозы из её пса; в конце концов не могло это животное быть подушечкой для булавок), чьи акции всего минуту назад не стоили ни гроша и вдруг подпрыгнули до небес, у меня, можно сказать, душа запела, и, не удержавшись, я крикнул «ура» так громко, что девица подпрыгнула дюйма на полтора от terra firma.
