Леонид Лиходеев - Я и мой автомобиль
К тому времени, за сроком давности, Лизавета находилась в отсутствии, а именно у родителей, которые постарели и жили теперь в другом колхозе, где Картузенков никто не знал - откуда они взялись и какая автобиография у ихнего сыночка Трофима Михайловича. Сам Трофим Михаилович уже давно осознал ошибки своей молодости и искупил свою вину честным трудом, а вина была у него такая, что сдезертирничал он в нехороший момент и вынужден был ошибаться дальше в присутствии злого врага. Но теперь он полностью осознал, что был не прав.
И вот по прошествии времени детки с Лизаветою уехали к родителям, а сам Трофим Михайлович опять-таки остался, чтобы присматривать за хозяйством и за дачниками, которые снимали у него постоянно дачку, го есть комнату с верандой, при парном молоке для растущего ребенка. Они снимали дачу с молоком, потому что Трофим Михайлович сообразил, что так людям удобнее, вместо того чтобы бегать на сторону. Лизавета сама доила корову, а на лето по хозяйству помогала одна деревенская старушка, которой много не надо было и даже не считалось, что ее нанимали.
Вот старушка доила молоко, растущий дачный ребенок поправлялся, потому что они договорились и масло пахтать, которое хранили в погребе. А дядя Вася привел покупателей.
Для этого случая автомобиль приподняли домкратом, вынимая козелки, и он очутился на своих ногах, новенький, как с завода. Покупатели - муж и жена неизвестного происхождения - прямо обрадовались, что машина как с завода, а муж имел желание поездить, на что Трофим Михайлович хотел было ответить, мол, сначала купи, а потом езди. Но воздержался по справедливости, поскольку такую покупку не дешевую и ответственную нужно, конечно, попробовать.
Муж поездил по дорожке взад-вперед и пришел-таки в полное удовольствие, начав торговаться. Наверно, все-таки он подмазал дядю Васю, поскольку этот не чужой, казалось бы, водитель держал его сторону, говоря, что больше никто не даст, ибо машина стареет.
- Как же она стареет,- возразил Трофим Михайлович,- когда она вся новая, а на спидометре всего сто семьдесят девять километров?
- Видите ли, - пояснил муж, - существует еще и моральный износ...
Трофим Михайлович в мораль никогда не лез, но понимал, что, когда начинают про мораль, надо ждать подвоха. Поэтому он сказал:
- Мне не к спеху. У меня дети растут - будут ездить.
Однако он тут немного сбрехал, потому что очередь на «Победу» подходила, а покупать новую машину, не сбыв с рук старую, он не считал удобным. Он не любил разговоров, которые возникнут вокруг при наличии у него двух машин - одной в гараже, а другой на участке. Машины эти обросли бы разговорами, как лопухами, и кто знает, может, выйдет закон вторую машину отбирать, тем более в газетах писали про частную собственность и даже требовали такого закона, чтобы была справедливость. А газетам Трофим Михайлович верил свято, особенно когда они писали плохое. Кроме того, он любил порядок и считал, что денежки любят счет, а именно: автомобиль надо покупать на автомобильные деньги, а не на какие-нибудь другие.
Жизнь обернулась таким образом, что дальновидность вошла в особую цену. Люди стали чувствовать свое понятие быстрее, чем выпускались автомашины. Конечно, поначалу и людское понятие и выпуск машин шли как бы в обнимку, ноздря в ноздрю. Но со временем ихние скорости разошлись, поскольку для роста понятия достаточно было своей родной головы, для роста же выпуска машин требовались различные внешние условия, как то строительство заводов и другие. Понятия крутились в мозгах, появляясь как бы из мечты, а для того, чтобы сделать автомобиль, одной мечты было мало. И вот, скажем, человек дозревает своей мечтой до автомобиля, которого все еще нет, и ходит с неудовлетворенными мозгами. И хочет он эти мозги удовлетворить потому, что они крутятся все больше и делают безавтомобильную жизнь невыносимой. И тогда он бежит к дальновидному человеку, который заранее записался на очередь или же имеет один автомобиль купленный, а другой на подходе. А дальновидный человек уже смекает, что надо отпустить машину так, чтобы безвозмездно купить следующую, как справедливо ожидающий очереди, не то что легкомысленные люди, не записавшиеся загодя, не имевшие предвиденья насчет растущих понятий.
Поэтому Трофим Михайлович прикинул стоимость «Победы» и, завысив ее для дальнейшего обсуждения, назвал цену. Муж и жена, конечно, стали торговаться, не отрывая глаз от этого «Москвича». Но остановились и ударили по рукам так, что вышла без малого стоимость «Победы» и ихний магарыч. Дядя Вася, конечно, кинулся за магарычом, но муж и жена оказались непьющими, что не смутило Трофима Михайловича, ибо по всему было видать, что они начинают новую жизнь, которую начинать с водки нехорошо, если они, конечно, не дураки.
Потом они, конечно, на этом «Москвиче» поехали оформлять, указав в оформлении не ту сумму, что была в действительности, а меньшую, ко взаимной выгоде сторон и без вреда для государства.
Так был продан этот красивый маленький автомобиль, а ровно к приезду семьи дядя Вася пригнал в гараж новую зеленую «Победу», потому что были там только зеленые, желтые и коричневые, которые Трофиму Михайловичу не нравились, ибо он уже привыкал к зеленому цвету.
Машину поставили на те же козелки, которые подошли, а дядя Вася даже покрутил мотором колеса, и они не доставали до земли. Тут и сам Трофим Михайлович решился наконец управлять машиной, и у него тоже хорошо получилось. С этой поры он подумал, что можно дядю Васю отстранить, поскольку он высказал неправильное поведение при продаже «Москвича».
Когда «Победа» была установлена, а семья вернулась, младшенький Владимир первым делом кинулся смотреть машину в гараж. И, не узнав ее, удивился по малолетству и даже закричал:
- Мама! Мама! Машина выросла!
Насмешил он таки семью, не разобравшись, будучи ребенком.
Но потом он разобрался после объяснений.
Трофим Михайлович, отказавшись от дяди Васиной помощи, сам научился заводить машину и даже делал это, довольно умело вертя рулем, но, конечно, в подвешенном состоянии. Прежде, при маленьком «Москвиче», у него была мечта: собравшись всей семьею, укатить на юг к старикам родителям, которых он не видел с той самой поры, как поселился под Москвой. С тех пор, конечно, множество лет прошло, но будто-таки незаметно, потому что особых перемен в себе Трофим Михайлович не чувствовал, только что номер одежды у него стал пятьдесят четвертый, а также пятьдесят шестой. Также увеличился номер воротничка до сорок пятого. Обувка же осталась как была, только старые полуботинки давили слегка в подъеме. Он не заводил себе лишней одежи, а та, что была заведена, вся годилась к употреблению, кроме трех костюмов, еще совсем хороших, но тесных, и что с ними делать, они с женою пока не знали - и продать жалко, и Мишке перешивать тоже жалко.
Дети росли как самосад - не заметили, как выросли,- и потому не указывали на текущее время. Вырастали они из одежи, и надо было им все больше учебников. Жена Лизавета, конечно, потолстела, стала прямо-таки очень толстая, но и тут ничего не скажешь против природы, которая всегда полнит женщин ввиду их устройства.
Но что действительно указывало Трофиму Михайловичу на неудержимо пролетевшее время, так это вид окрестностей, изменившихся за истекший период. Дачу справа на его глазах перебирали дважды, а что такое перебрать дачу - хорошему хозяину завсегда известно, хоть дача может быть и чужая. Для переборки надо иметь и время и средства. Теперь эта дача была под черепицей, глядела на голландский манер и даже была отштукатурена под кирпич. Трофим Михайлович и сам бы хотел покрыть свой дом черепицей - вечное дело,- по достать ее никак не мог, а сосед, видать, в беседы не ввязывался, и выяснить, откуда он ее приобрел, не удавалось.
Дачка слева, сама по себе весьма аккуратненькая, уже переходила в третьи руки, что также свидетельствовало о текущем времени и о том, что годы не стоят на месте, а таки движутся вперед.
И вот Мишка учился в институте как юноша-самородок со способностями, несмотря на то, что вырос как бы в деревне и был сыном простого деревенского служащего сначала при совхозе, потом при потребсоюзе, а потом снова в совхозе, но уже при другом директоре. Мишка учился и по своим способностям и общественной работе достиг общежития, куда и переехал как отрезанный ломоть. Такое безотцовское состояние, конечно, повлияло на молодого Михаила, и он вскорости женился на городской, а эта городская сказала, что отец, то есть тесть Трофим Михайлович, не надорвется, если преподнесет им автомашину, как будто это кулек клубники.
Сам бы Трофим Михайлович никогда не пошел бы на разврат собственного ребенка, который ничего своими руками не заслужил, а уже требует совместно с молодою женою такого ценного подарка. Но Лизавета очень любила сына Мишутку, поскольку пережила с ним тяжелое неопределенное детство без видимого счастья, которое появилось только несколько позже.
