Сью Таунсенд - Адриан Моул: Годы прострации
Среда, 19 сентября
Рассказал мистеру Карлтон-Хейесу о моих проблемах с простатой. Он наморщил лоб:
— Мне так жаль, мой дорогой. Если вам понадобится выходной — пожалуйста, в любое время. Я попрошу Лесли заменить вас.
Я чуть не заплакал. Ничего подобного я от себя не ожидал и страшно растерялся.
— Вы еще молоды, — продолжил мистер Карлтон-Хейес. — Велика вероятность, что диагноз у вас будет совсем другой и вовсе не рак. (У него получилось «ракх».)
Впервые кто-то произнес вслух это слово на букву «р», хотя с самого первого медосмотра у Тима Кугана я только о нем и думаю.
— А что, если рак? — сказал я. — Я не могу пока умереть. У меня обязательства, семья, и я должен присматривать за родителями, они совершенно безответственные и не выживут без моей помощи. Опять же, на свете так много мест, где я еще не бывал: Тадж-Махал, Большой каньон, новый универмаг «Джон Льюис», который сейчас строят в Лестере. Мистер Карлтон-Хейес обнял меня:
— Даже если диагноз будет худшим из возможных, помните, на вашей стороне молодость и в целом здоровый организм. Многие полностью излечивались с помощью различных лечебных методик.
— Я не соглашусь на химиотерапию. С лысой головой я буду выглядеть ужасно.
Вошел посетитель и спросил книгу Крафт-Эбинга о сексуальных расстройствах. Мы искали ее минут двадцать и потом уже не возобновили разговор, потому что пора было расходиться по домам.
Родители благополучно забрали свои сбережения, но не говорят, куда намерены их поместить. Надеюсь, не в фальшивые «банки с фасолью»: грабителям хорошо известен этот трюк. Хайтиш рассказывал, как воры, забравшись в дом его родителей, вскрыли все банки, стоявшие в шкафу, и забыли на месте преступления свой консервный нож. Я спросил, много ли денег они украли.
— Нисколько, — ответил Хайтиш. — Предки держат наличность в пятикилограммовом мешке с рисом «басмати».
Четверг, 20 сентября
Утром в магазин зашел старик в спортивном костюме, кроссовках размером с танк и с волосами, забранными в тощий седой хвостик. Он попросил оценить первое издание «Охотников за удачей» Гарольда Роббинса в мягкой обложке. Я объяснил, что его экземпляр ничего не стоит: края у страниц загнуты, обложка порвана, и такое впечатление, будто читатели использовали вместо закладок куски бекона.
Пожилой «спортсмен» набычился:
— Так что, по-вашему, я за нее ни черта не выручу?
— Именно, — подтвердил я.
— Убью этого трепача поганого!
Выяснилось, что «первое издание» Роббинса старик получил за то, что помог зятю вскопать сад.
Я посочувствовал старику и посоветовал отправиться домой и прочесть «Охотников за удачей»:
— Будет хоть какая-то выгода от вашей сделки.
— Я не умею читать, — признался старикан. — Я не ходил в школу из-за туберкулеза, а потом не случилось наверстать.
— Никогда не поздно овладеть грамотой, — постарался я его приободрить. — Можно пойти на курсы для взрослых.
— Нет уж, старого пса не обучить новым трюкам.
— Напротив, — возразил я. — Вы не смотрите «Собачью исправительную колонию»? В этом сериале из самых строптивых псов делают приличных собак и тренируют их для участия в конкурсе по преодолению препятствий.
Тут в магазин влетела моя мать перевести дух. Она с раннего утра занималась поисками новых туфель.
— «Охотники за удачей»! — воскликнула она. — Потрясающая книга.
— Берите, не жалко, — бросил старик и, понурившись, поплелся прочь из магазина.
Мать повернулась ко мне:
— Нам надо поговорить о Джереми Кайле. Опять звонила их продюсерша. Она уверена, что Лукас все равно явится на передачу, независимо от того, соглашусь я участвовать или нет.
— Ради бога, пусть является, в одиночестве он будет выглядеть глупо.
— Он не будет в одиночестве. С ним придет Рози. — Мать задумчиво листала «Охотников за удачей».
— Как она не понимает, что это убьет папу? — возмутился я. — Она всегда была его любимицей.
— По крайней мере, у твоего отца двое детей. Не один, так другой останется. А у Лукаса никого, кроме… — Мать замялась.
— Кроме Рози, — закончил я фразу и спросил мать напрямик, хочет ли она пойти на передачу.
Перевернув книжку, она, казалось, углубилась в текст на задней странице обложки, но впечатление было обманчивым.
— Я должна там быть, чтобы поддержать Рози.
— А как же папа?
— Может, возьмешь его с собой на работу в тот день, когда выйдет передача?
Я напомнил ей, что «Шоу Джереми Кайла» показывают трижды за день: в 9.30 утра, в 13.30 и в 1.00 ночи.
— Я стукну молотком по экрану, и он не сможет это увидеть, — заявила мать.
— Но, мама, наверняка кто-нибудь ему донесет.
— Кто? Он уже давно ни с кем не общается, кроме членов семьи.
Я понял, что ее не остановить. Из подсобки, где он занимался оценкой библиотеки чьего-то умершего родителя, вышел мистер Карлтон-Хейес. Увидев мою мать, он обрадовался. Трижды расцеловал ее на континентальный манер и сказал, что она выглядит «восхитительно».
Мать разулыбалась, как девочка:
— Почему бы вам не пригласить меня на чашечку кофе? Адриан присмотрит за магазином.
— Ничто не доставит мне большего удовольствия, — заверил босс, и они ушли, а я был вынужден в одиночку сражаться с внезапным наплывом студентов, искавших подержанные учебники за полцены. Один из студентов, изучающий американскую литературу, увидел на прилавке «Охотников за удачей» и осведомился о цене.
— Бесплатно. — И я отдал ему книгу.
Мистер Карлтон-Хейес вернулся только через час.
— Ваша матушка, Адриан, поведала мне о дилемме, которая стоит перед ней. История об отцовстве вашей сестры сродни греческой трагедии.
— Лично я думаю, что это больше похоже на французский водевиль.
Дома Георгина сообщила о звонке миссис Лич, та просила передать: доктор Вулфовиц срочно желает меня видеть. Я сразу же перезвонил, но врач уже закончил свой рабочий день.
Пятница, 21 сентября
Прошлой ночью в постели Георгина обняла меня и сказала:
— Надеюсь, все будет в порядке, Ади.
Не помню, когда в последний раз она называла меня Ади. Возможно, она все-таки беспокоится обо мне. Текстовым сообщением предупредил мистера Карлтон-Хейеса, чтобы завтра утром он меня не ждал.
Когда я шел по дорожке в деревню на прием к доктору Вулфовицу, яркое солнце светило сквозь ветки деревьев и где-то жгли листья. Я вдруг сообразил, что новой встречи с миссис Лич страшусь не меньше, чем диагноза. Однако в регистратуре меня встретили обворожительной улыбкой, усадили в кресло и даже выдали стопку относительно свежих журналов. Услужливость миссис Лич вселила в меня глубокую тревогу. Ей уже известны результаты анализов? Или она получила выговор от врача за то, что кричит на пациентов? Чем дольше я ждал, тем сильнее нервничал. Что там доктор Вулфовиц так долго делает в своем кабинете? Придумывает, как сообщить мне дурные вести?
Меня наконец вызвали в кабинет. Не успел я переступить порог, как услышал следующее:
— Мистер Моул, я получил результаты ваших анализов и собираюсь направить вас на консультацию к урологу для дальнейшего обследования.
У меня было такое ощущение, будто моя кровь превратилась в водицу. Я в упор смотрел на Вулфовица, но он избегал моего взгляда, отвернувшись к компьютеру.
— Я написал мистеру Томлисон-Берку из Королевской больницы, да, — продолжил доктор. — Он один из лучших урологов в восточных Центральных графствах.
— Да, но каков его рейтинг в масштабе всех Британских островов?
— Он хороший, — заверил доктор Вулфовиц, — очень хороший. Вы будете в надежных руках.
— И когда я окажусь в надежных руках?
— Я написал ему и попросил принять вас в среду на следующей неделе, да.
Надо не забыть отдать костюм в чистку, подумал я. Что-то — наверное, имя Томлисон-Берк — подсказывало мне, что в повседневной одежде являться к этому урологу не подобает.
Возвращаясь домой, я заглянул на почту и купил еще один блокнот. Кроме меня на почте была миссис Льюис-Мастерс, она пришла за пенсией. Старая дама кивнула мне, подтверждая наше знакомство.
— Это уже третий блокнот за месяц, мистер Моул, — заметила Венди Уэллбек. — Вы пишете новую «Войну и мир»?
— Так вы писатель? — осведомилась миссис Льюис-Мастерс.
Я сказал ей, что мне удалось опубликовать две книги.
— Мне стоит их почитать? — спросила она.
— Только если вы интересуетесь субпродуктами.
— Субпродукты, — повторила она. — Было время, когда я жила исключительно на субпродуктах. Верблюжьи мозги считались деликатесом в ту пору, когда мы с мужем путешествовали по Северной Африке. Как почетным гостям нам подавали наилучшие части этого высокоценного животного.
