Павел Маляревский - Модель инженера Драницина
— Я велик. Это бесспорно. Последняя моя поэма «Крокодил и Нил» — гениальная вещь... Но редактор, редактор... Он же не пропустит ее. Нет, надо найти иные пути.
Отыскание путей к славе давно заботило поэта. Он решил написать роман из производственной жизни. В том, что роман напечатают, Павел Трепещущий не сомневался. А дальше, когда имя его прогремит по всей стране, издатели с руками оторвут стихи, — тогда и гениальную поэму «Крокодил и Нил» можно будет издать отдельной книжкой.
— О искусство! На какие жертвы я иду ради тебя, — прошептал писатель и подойдя к столу, отодвинул гору стихов. Потом вытащил новенькую тетрадь, на заглавном листе которой было выведено — «Решающие гайки» (производственный роман). Тяжело вздохнув, он взялся за перо. Никак не давалось начало. На листе бумаги было написано шесть вариантов. Павел Трепещущий прочитал их, недовольно поморщился и перечеркнул. Подумал. И написал:
«Старый Никифор был стопроцентным пролетарием».
Прочитал. Нет, не годится. Голое описательство. Штамп. Он снова перечеркнул строчку и написал заново:
«Мужественное, честное лицо стопроцентного пролетария Никифора мягко светилось».
Положил ручку, отпил водки.
— Пожалуй, неплохо, есть показ, есть лирика. Но все-таки слабо. Надо будет начать с описания завода.
Через минуту на листе красовалось:
«Гудели вагранки; шайбы и подшипники пели свою веселую песню, громыхал фрезер. Как любил честный пролетарий Никифор эту производственную музыку, эту бодрую и мощную симфонию социализма. Лицо его мягко светилось».
— Прекрасно. Дана среда и человек. Типические характеры в типических обстоятельствах. Как раз то, что нужно. — В это время в дверь постучали.
— Войдите.
В комнату вошел комсомолец Петя.
Петя шел из горкома комсомола. Там его встретили хорошо. Дали пятнадцать рублей. Обещали запросить, выяснить, согласовать и увязать. А пока что он получил путевку на работу в газету. Ему нужна была квартира и он очень обрадовался, увидев объявление Павла Трепещущего. Условия явно подходили, а главное — живой поэт. Это особенно импонировало Пете. Он сразу представил себе, как впоследствии будет говорить приятелям:
— В то время я жил вместе со знаменитым поэтом Павлом Трепещущим. Ничего парень.
Писатель оглядел Петю с ног до головы и спросил:
— Что вам угодно и кто вы такой?
Петя немного растерялся:
— Я... я работник местной газеты.
— Газеты? — переспросил Павел Трепещущий. — Садитесь, прошу вас. — И он пододвинул стул.
— Я насчет квартиры.
— О проза жизни, — вздохнул писатель и, горько улыбнувшись, промолвил. — А я думал, что вы принесли мне авансы и славу... Ну что же, поговорим.
Писатель пододвинул стул, сам сел на кровать и стал говорить, изредка впадая в приподнятый тон. Осведомившись, кто такой Петя, он заявил, что рад жить под одной кровлей с лучшим представителем молодого поколения.
— А сколько вы платите? — спросил в свою очередь Петя.
Павел Трепещущий помялся. Говоря откровенно, он парикмахеру платил натурой (редактировал и переписывал его научные изыскания), но Пете он заявил:
— Двадцать рублей, — и, придвинувшись, прошептал, — хозяин — эксплуататор, почти классовый враг, будем бороться вместе.
Петя крепко пожал протянутую руку.
Условия подходили. Соглашение состоялось. Писатель попросил три рубля в задаток и, получив их, оживился.
Оставшись один, Павел Трепещущий постоял немного, словно в раздумьи, привычным движением тронул волосы, достал стоявшую в углу початую бутылку, налил большой стакан, выпил залпом и закусил огурцом. Потом он подошел к столу, презрительно бросил тетрадь с производственным романом в сторону, приспустил рогожную занавеску, поправил на голове феску, поставил ноги на лед и, морщась от холода, на большом листе бумаги начертил «Конец одиночества» (поэма).
Но он написал только одну строку:
«Удав одиночества череп гложет».
Дальше не получалось. Ныли ноги, шумело в голове. Через минуту он сладко храпел на продавленной койке.
Глава XI
ИЗЫСКАНИЯ ЯГУАРА СИДОРОВИЧА И ОТКРЫТИЕ ПЕТИ
Инцидент между археологами глубоко взволновал гороховскую общественность. Известный краевед Чубукеев подал жалобы во все организации. Каждое учреждение старалось взвалить щекотливое дело на плечи другого.
Чубукеев ходил из дома в дом и всюду жаловался на Ягуара Сидоровича.
Ягуар Сидорович усиленно отсиживался дома. Парикмахерская не работала и на двери висел бланк:
«Закрыто ввиду срочной научной работы. С почтением парикмахер, он же археолог Перманент (быв. Фечкин)».
Слова «научной» и «археолог» были подчеркнуты жирной линией.
Обыватели Горохова ходили небритые и нестриженые.
Общество любителей археологии по требованию Чубукеева собрало экстренное собрание для разрешения инцидента.
Ягуар Сидорович не явился и послал пространное объяснение, в котором говорил, что встречаться с Чубукеевым он не может, так как опасается за свою жизнь.
«Ибо, — писал он, — уже был прецедент, дающий основания подозревать лжеархеолога Чубукеева в покушении на мою жизнь, так, например, он уже бросал в меня кирпичом. Между тем, научные работы мои над последним открытием, сделанным на Угорье, требуют особо бережного отношения к своему здоровью, дабы я мог своевременно закончить свое исследование, могущее иметь не только европейское, но и мировое значение».
В конце Ягуар Сидорович сообщал, что по окончании работ он смело выйдет навстречу опасности, ибо будет знать, что дело его жизни выполнено.
На заседании общества собравшиеся раскололись на две партии, все переругались и, ничего не решив, разошлись по домам.
События назревали.
Ягуар Сидорович действительно работал не покладая рук. Он сидел запершись в парикмахерском зале, превращенном в кабинет. Посреди стола стояла модель, рядом с ней лежал энциклопедический словарь Павленкова издания 1890 года и стопа исписанной бумаги.
За эти дни Ягуар Сидорович подробно ознакомился с находкой. Легкая ржавчина тронула металлические части. Толстая дубовая доска, служившая основой, рычаги и зеркала восхищали парикмахера.
Сомнений, что находка относится к палеолитической эре, не было. Но что это могло быть? Ягуар Сидорович тщетно ломал голову. Одно время он склонялся к мысли, что это никому неведомый бритвенный аппарат сложнейшей конструкции. Но более тщательное исследование не подтвердило гипотезу Ягуара.
Было несомненно одно: находка ставила дыбом всю науку. Она свидетельствовала о том, что в доисторические времена люди создавали машины, что они знали обработку металла, что они научились делать никель.
Но что это была за машина, каково было ее назначение?
В качестве консультанта Ягуар Сидорович пригласил местного слесаря, чинившего жителям города примусы.
Он был допущен к модели только после того, как торжественно поклялся, что никому не расскажет о том, что видел. Осмотрев модель, консультант долго мычал, крутил угреватым носом и, наконец, заявил, что это ничто иное как старинный паяльник.
По его мнению, лучи солнца, собираясь в зеркало, пропускаются через увеличительное стекло и дают огромную температуру, но что ряд частей, видимо, утрачен.
Обрадованный Ягуар Сидорович напоил слесаря водкой, бесплатно побрил его и даже обильно смочил голову одеколоном «Фиалка».
Итак, вопрос был решен. Сомнений не было. Это был чудовищный паяльник.
Отпустив слесаря, Ягуар сел за стол и немедленно же стал писать «исследование» о состоянии паяльного дела в палеолитическую эпоху, в связи с находкой на Угорьском стойбище паяльного аппарата чудовищной конструкции.
Три дня и три ночи он не выходил из комнаты. Даже пищу ему подавали через окошечко, служившее в обычное время кассой. Скрипело перо, шелестела бумага, с легкостью Геркулеса Ягуар сокрушал авторитеты, он громил археолога Чубукеева, он разделывался со своими старыми врагами.
Наконец работа была закончена.
Ягуар Сидорович послал в общество археологов записку с требованием немедленно созвать пленарное заседание, так как он намерен сообщить нечто совершенно исключительное.
Председатель общества письменно известил, что пленарное заседание может быть созвано только через две недели, по возвращении из краевого центра известного археолога Чубукеева, поехавшего жаловаться на незаконное действие местных властей.
Ягуар Сидорович криво усмехнулся, но делать было нечего. Приходилось ждать.
На другой день он открыл парикмахерскую. С утра еще у дверей толпилась очередь.
