Михаил Бару - Записки понаехавшего
— А я, когда била его сковородкой, еще и приговаривала…
* * *На часах уже восемь, а на термометре ещё тридцать. Как хотите, но при коммунистах такого бардака не было. Да только за неделю такой жары в Москве главный предсказатель погоды тогда мигом партбилет на стол положил бы. И это в застойные, вегетарианские времена. О том, что могло быть раньше, просто страшно подумать. А тут делают, что хотят, всё лето, не говоря о прошлой зиме. Ещё бы они знали, чего хотят. Вот вам и хвалёный авторитаризм. Простого дела наладить не могут. А на третий срок собираются, как же. Чёрт с вами — пусть уже будет третий, пусть хоть тридцать третий — только уже выключите подогрев и включите охлаждение. Привезите в Москву каких-нибудь айсбергов раз абрамовичи и березовские не хотят возвращаться. Пустое всё… У них есть план, и по этому плану к парламентским выборам, не говоря о президентских, мы должны прийти с размягчёнными мозгами. Что я хочу сказать. Ешьте в голову холодное. Обливайтесь только холодным потом. Не сдавайтесь.
* * *На эскалаторе, на ступеньку выше, ехала семейная пара. Мужчине было нехорошо. Он икнул, обращаясь к жене, судорожно вздохнул и, очертив перед её лицом рукой в воздухе круг, произнёс:
— И вообще… эта, блядь, жара… мутота…
Тут он снова икнул, ещё громче, чем прежде, высунул язык, облизал сливовые губы, такого же цвета нос, правое ухо и, не убирая языка, задышал, точно собака.
— И не вздумай, зараза, здесь пристраиваться, — сказала супруга. — Выйдем на улицу, зайдёшь в кусты и будешь блевать, сколько влезет. Как все нормальные люди!
Выше и ниже на ступеньках молчали в знак согласия нормальные люди.
* * *Подходя к станции метро «Аэропорт», с меня слетела шляпа мне встретились две жизнерадостные девицы. Не то чтобы я с ними столкнулся грудь к груди нос к носу — они проплыли метра на полтора выше меня, поскольку ехали верхом, на двух статных гнедых конях. Ехали, болтали и смеялись. А как поравнялись со мной, так одна мне оттуда, сверху, и сказала: «Мужчина, подайте на овёс коню». Конь при этом смутился, отвернул морду и покраснел. А я пошёл дальше, поскольку не умею подбрасывать то, что нужно подавать.
* * *Ближе к вечеру началась гроза. Дождь подхлёстывал прохожих так, что они, закусив удила сумки и пакеты, на рысях добегали до своих домов ещё до финального удара грома. А потом всё кончилось. И началась ночь — душная и влажная. Под утро, когда в кисельном воздухе стали увязать даже иголки комариного писка, я вышел на балкон покурить. В окне напротив наконец смогли выпроводить гостей и убирали со стола. Женщина мыла посуду, а мужчина слонялся, курил и с тоской заглядывал в безвременно опустевшие бутылки. По двору, шлёпая босыми ногами по лужам, шла девушка, помахивая белой сумочкой, и поминутно одёргивала то блузку, то юбку. Она говорила без умолку по телефону, по-видимому, с тем, с кем только что рассталась навсегда до вечера следующего дня. Из теремка на детской площадке показалась лягушка-квакушка выкарабкался бомж с зелёным лицом и большим пластиковым мешком. Зевая и матерясь, он начал шарить под скамейками и в урнах в поисках пустой посуды. Дрыхнущий в кустах пёс надумал было поднять голову и гавкнуть, но лишь шевельнул огрызком хвоста и продолжал досматривать третью серию триллера «Сахарная кость в горле». Две вороны, собравшиеся позавтракать, критически осматривали свой шведский стол, сервированный в мусорном баке. Цвет неба на востоке из серо-замшевого стал пионовым. Жёлтые цветы на клумбе потянулись, расправляя затёкшие за ночь стебли. Кто-то невидимый в соседнем дворе крикнул: «Дам, но не вам, суки!» и захохотал басом. Я докурил и пошёл спать.
* * *Гламур шагает по стране, забираясь в такие дикие, почти таёжные места и углы, что… Вчера на станции «Новогиреево», дальше которой только «Гиреево», а за ним и вовсе херово в вагон вошла молоденькая нищенка, одетая во всё розовое. На ней был розовый спортивный костюм, разрывавшийся от постоянных и тщетных усилий обтянуть её необъятную необъятные необъятное тело, розовые кроссовки, розовая сумочка через плечо и розовый бумажный пакет, весь в красных розочках. В него-то она и собирала подаяние. А блондинкой она не была. Уж не знаю, почему. Была шатенка. Может быть, из-за этого диссонанса, из-за этой незавершённости образа ей почти и не подавали.
* * *Вдруг приснился московский градоначальник. Маленький и румяный. Кожа на его лице и лысине была точно поджаристая корочка на курице. Нет, я поужинал. Мэр протягивал мне руку. А я никак не мог снять перчатку, чтобы пожать ему руку. Я весь измучился, стягивая эту чёртову перчатку, а она всё снималась и снималась… После того, как я снял метра три этой перчатки, мне стал сниться город Кишинёв, в котором я никогда не был. Я там был с дипломатической миссией. О цели миссии ничего сказать не могу. Цель не приснилась. В голове засело только наставление Виктора Степановича Черномырдина о том, что переговоры с молдавской стороной необходимо вести до обеда, поскольку после него клонит в сон, и можно в сонном состоянии пойти на неоправданные территориальные уступки. А Кишинёв мне понравился. Красивый город. Там был большой замок, выкрашенный красной краской, с башенками и скворечниками, торчащими из каждого окна. И ещё много разных красивых белых зданий с колоннами и без. Народу, правда, на улицах было очень много. Ну это понятно, думал я во сне. Маленькая страна — не все помещаются в домах. Ещё я там видел строящийся дом правительства. Вернее, домик, вроде дачного. Комнатки на две. Ну это понятно, думал я во сне. Маленькая страна — в правительстве всего три человека. Домик был, честно говоря, кривоват. Окна не закрывались. Ну это понятно, думал я во сне. Строили-то… Нехорошо, конечно, так думать. Но у меня с политкорректностью и наяву бывают проблемы, а уж во сне… Второй день я хожу и думаю — за каким хреном в мой сон припёрся Лужков? Кто позвал старика Батурина?! Я не читаю газет и не смотрю по телевизору последних известий. Я никогда его не встречал. С Черномырдиным встречался, а с Лужковым никогда. Зачем он хотел пожать мою руку? Зачем улыбался мне румяной и поджаристой лысиной? А Кишинёв мне зачем приснился? Вот в детстве мне снился Лондон. Я очень хотел туда попасть. Но в Кишинёв… Все мои знания о Молдавии почерпнуты из этикеток к коньяку «Белый аист». Нет, я не пил его на ночь. Я вообще пил его очень давно, он оказался палёным, и с тех пор мы с ним рассорились. Между прочим, всё, о чем я рассказал, — чистая правда. Ни словечка не приврал. Меня интересует только одно — к кому надо обратиться, чтобы забрали из моих снов Лужкова. Насовсем. А Кишинёв… пусть будет. Куда ж его денешь. Пристроить в другой сон целый город — это такая задача, такая задача…
* * *В Москве уюта нет. То есть он есть, к примеру, в телевизионных заставках между передачами. Когда показывают проспекты, бульвары и московских окон негасимый свет. Там, внутри, и люстра хрустальная в столовой, и вся семья пьёт чай с тортом «сливочное полено», и любовь… Голубой — только огонёк. А снаружи телевизора уюта никакого. Снаружи… как будто пробило двенадцать надо всем этим содомом и геморроем, и все чудесные кареты превратились в тыквы хонд, фордов и мерседесов; все кучеры и форейторы — в мордатых шофёров и охранников, а все прекрасные платья и хрустальные туфельки — в безобразные лохмотья от гуччи и юдашкина. А принцессы… Их почти не увидишь, даже в метро. А ещё лет двадцать назад, не говоря о двадцать пять, на перроне одной станции «Новослободская» можно было насчитать штук десять принцесс. Это крупных. А уж мелких-то, мелких, которых двумя руками можно было трёх обнять и на четвёртую глаз положить… И в каждом обувном магазине имелась пустая полка с хрустальными туфельками. Они были нарасхват, их никогда не было в продаже, и все записывались в очередь или доставали по большому знакомству, потому что по малому можно было достать только шпроты или суповой набор. А теперь хоть туфельки, хоть, не про нас будь сказано, гроб хрустальный, полный шпрот, — всё есть, только купи. Принцесс нет. Сколько принцев так и вышло на пенсию, стало ветеранами труда, а принцессу… А вам всё уют подавай. Да пропади он пропадом, этот уют. Можно подумать, что его только в Москве и нет.
* * *Проезжая по южному Тушино, видел развлекательный центр, который назывался «День сурка». Небогатая, должно быть, там программа. Вообще же удивляет в столице мания величия некоторых районов. Есть северное Чертаново и южное Медведково. Есть северное Дегунино. Есть и южное. Я сам видел огромные буквы на стенах пограничных дегунинских башен. Наверняка есть и западное с восточным. А может, даже и верхнее с нижним. У моего папы была любимая присказка: «В мире есть три столицы: Москва, Париж и Луховицы». Он не знал про Дегунино.
