Джонатан Линн - Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера
Вы хотите на завтрак есть салями вместо нашего традиционного яйца и бекона? Лично я – нет. И не буду! (ВЗРЫВ АПЛОДИСМЕНТОВ)
Да, им удалось переделать наши пинты в литры, наши ярды в метры, наши мили в километры, но мы никогда не допустим, чтобы они убили нашу британскую сосиску! (АПЛОДИСМЕНТЫ И ОДОБРИТЕЛЬНЫЕ ВЫКРИКИ ИЗ ЗАЛА)
Во всяком случае до тех пор, пока я здесь с вами. (БУРНЫЕ АПЛОДИСМЕНТЫ)
Говоря словами Мартина Лютера: „На том стою, иного быть не может!“»
(Буквально на следующий день Хэкер дал интервью известному телеведущему Людовику Кеннеди, и нам посчастливилось получить его полную запись в редакции канала «Би-би-си». – Ред.)
«Прилагаемый ниже транскрипт был сделан с записи передачи, а не с оригинала, в силу чего „Би-би-си“ не может гарантировать его абсолютную точность.
Передача: 14 января
КЕННЕДИ: Сильная речь, мистер Хэкер.
ХЭКЕР: Что ж, я говорил о том, что меня сильно волнует. Более того, иногда у меня появляются сомнения: осознаете ли вы, люди СМИ, насколько сильно народ Британии озабочен судьбами нашей страны и нашего образа жизни? Мы патриоты и гордимся этим!
КЕННЕДИ: Значит, вы не согласны с политикой правительства в отношении ЕЭС?
ХЭКЕР: Нет-нет, сэр Людовик, то есть, простите, мистер Кеннеди, наоборот, согласен. Политика нашего правительства меня полностью устраивает. Она никогда не предусматривала запрета на британскую сосиску. Поскольку наши сосиски не только вкусные, но и на редкость питательные.
КЕННЕДИ: Да, но Брюссель категорически отрицает, что у них есть какие-либо намерения запретить британскую сосиску.
ХЭКЕР: Естественно, отрицают. И естественно, категорически. А что еще им остается делать? Сила британского общественного мнения им, слава богу, прекрасно известна. Причем, должен заметить, далеко не понаслышке…
КЕННЕДИ: Господин министр, ваша сильная, простите за невольный повтор, в общем-то очень сильная речь получила весьма положительные отклики в наших СМИ и на самом деле заслуживает самого сильного одобрения. Но скажите: не была ли она вроде как приурочена к некоему значимому событию?
ХЭКЕР: Что, собственно, вы имеете в виду?
КЕННЕДИ: Только то, что ваша партия активно занимается поисками нового лидера. И в данном контексте ваше имя, мистер Хэкер, упоминается далеко не одним человеком.
ХЭКЕР: Да, далеко не одним, целиком и полностью с вами согласен. Но я тут совершенно ни при чем. В этом смысле, поверьте, у меня нет ровно никаких амбиций.
КЕННЕДИ: Вы имеете в виду, что не хотите слишком частого упоминания вашего имени в связи с этими событиями?
ХЭКЕР: Видите ли, Людо… Всё, что я когда-либо хотел в этой жизни, это верой и правдой служить своей стране. Только и всего. Никакие должности, даже самые высокие, меня никогда не волновали и не волнуют. Но если моим коллегам удастся убедить меня в том, что наибольшую пользу Британии я принесу, находясь на Даунинг-10, то я, скорее всего, соглашусь взвалить на себя это тяжелое бремя ответственности, несмотря даже на свои личные устремления. Какими бы они ни были…
КЕННЕДИ: Значит, поскольку вы сами не участвуете в этой гонке, то тогда позвольте поинтересоваться, за кого лично вы намерены голосовать.
ХЭКЕР: Ну, пока еще, безусловно, слишком рано делать какие-то выводы. Зато настало время заявить во весь голос – пора подумать об оздоровлении нации! Пора искать то, с чем мы согласны, а не то, с чем мы категорически не согласны. Нам надо научиться видеть в наших оппонентах хорошее, а не выискивать в них плохое! Ведь в каждом из нас есть хоть что-нибудь хорошее, разве нет, Людо?
КЕННЕДИ: За исключением французов.
ХЭКЕР: Да-да, конечно же, за исключением фран… Нет-нет, Людо, даже во французах».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)18 январяВсе последние несколько дней ничего не хотелось делать. Даже начитывать на магнитофон свои собственные мемуары. А вот сейчас совсем другое дело – все получилось! Победа, победа… Моя победа!
Теперь можно спокойно и членораздельно восстановить события этой чертовой кампании за Даунинг-10.
Сегодня, как и положено, состоялось ежегодное заседание комитета. То есть специального комитета по выборам кандидатов на высшие руководящие посты. После ошеломляющего успеха моего выступления в Ист-Бирмингеме, который, само собой разумеется, сделал меня лидером в выборной гонке, и Эрик, и Дункан сняли свои кандидатуры. Теперь, конечно же, у них нет иного выбора, кроме как поддерживать меня и только меня одного… Тот факт, что я припер их к стенке, лично меня совсем не удивляет. А вот всех остальных удивляет, да еще как!
На повестке дня был всего один вопрос: имеет ли смысл парламентской фракции нашей партии выдвигать еще одного кандидата, кроме меня? Если «да», то нам в любом случае придется проводить выборы, если же «нет», то можно обойтись и без них.
Утром позвонил и Эрику, и Дункану, чтобы еще раз убедиться в том, насколько твердо они намерены меня поддержать. И тот, и другой отвечали достаточно двусмысленно. Значит, вполне можно ожидать, что сняв свои кандидатуры, они не захотят поддержать кого-нибудь еще. В таком случае я, скорее всего, стану ПМ. Но предвыборная агония продлится еще две-три недели, а в течение этого времени может произойти все, что угодно. Кто знает?! Ведь в политике одна неделя – всего лишь «долгое время», а вот три – уже целая вечность.
Я зашел в кабинет Хамфри, и во время всего ланча мы вместе с ним терпеливо ждали звонка. Господи, неужели телефон никогда не зазвонит? На письменном столе Хамфри стояли два аппарата, поэтому я, устав ждать, естественно, поинтересовался, какой из них должен зазвонить.
– Скорее всего, вон тот, – равнодушно ответил он, ткнув пальцем в левый. Затем, чуть подумав, добавил: – Или вон тот. – Он ткнул пальцем в другой. – Вообще-то, любой…
Ладно, не хочет говорить, не надо. Значит, придется просто сидеть и ждать… Но когда буквально через несколько минут зазвонил аппарат внутренней связи, я подпрыгнул чуть ли не на три метра вверх. И сразу же в кабинет вошел Бернард.
– Господин министр, – поздоровавшись, почтительно обратился он ко мне. – Нам только что позвонили от Короны Ее Величества.
– Из дворца?
– Они связываются со всеми возможными кандидатами на предмет встречи в пять часов во дворце. Полагаю, хотят прощупать, насколько можно рассчитывать на их лояльность в случае избрания. Вы найдете время пойти на эту встречу?
Я кивком головы подтвердил, что конечно же найду.
После чего мы сели и снова стали ждать. Тут я неожиданно для самого себя сделал Бернарду поистине щедрое предложение, о котором, похоже, уже начинаю сожалеть – стать главным личным секретарем ПМ.
Его ответ, как всегда, прозвучал весьма двусмысленно.
– О, господин министр! Боже мой! Разве такое возможно?
Но при этом он улыбнулся и даже слегка покраснел.
Довольный этим ответом, я повернулся к Хамфри и поинтересовался его мнением.
– Слово премьер-министра всегда закон, – кратко и однозначно ответил он. С каменным лицом…
В чем, в чем, а в этом он совершенно прав. Наверное, я несколько поторопился. Боюсь, Бернард еще не вполне готов к этому. Прежде всего потому, что слишком уж наивен. Хотя… хотя со временем, надеюсь, как-нибудь научится. И к тому же он ко мне весьма лоялен и никогда не плетет против меня никаких интриг.
(Называя Бернарда «наивным» в данном контексте, господин министр наглядно демонстрирует свое потрясающее недопонимание самой сущности лояльности: лояльности Бернарда Вули в отношении своего политического господина министра Хэкера и лояльности в отношении его хозяина на государственной службе сэра Хамфри Эплби. – Ред.)
В этот самый момент зазвонил телефон. Я тут же схватил трубку… Ничего… Полное молчание… Хамфри неторопливо снял трубку другого аппарата.
– Слушаю, – сказал он. – Да… да… Да, он здесь… Да, сейчас передам…
И положил трубку. Я выразительно посмотрел на него. Это обо мне? На самом деле? Все срослось? Неужели я все-таки вскарабкался на самый верх этого балаганного, смазанного жиром столба?!
– Да, господин… премьер-министр, – ответил сэр Хамфри, глядя на меня с явным уважением.
2
Великий почин
Последние несколько дней были на редкость впечатляющими. Я побывал на приеме во дворце, как мне кажется, в очередной раз должным образом подтвердив свою лояльность Короне Ее Величества, и уже на следующее утро переехал на Даунинг-10. Из мемуаров предыдущих премьер-министров мне было известно, что, согласно вековой традиции, когда ПМ въезжает в Уайт-холл впервые, весь персонал выстраивается вдоль парадной лестницы, восторженно аплодируя своему новому хозяину. Интересно, почему они не приветствовали аплодисментами меня? (Этот «обряд посвящения» неукоснительно соблюдается, только если новый премьер-министр победил на всеобщих выборах. – Ред.) Надеюсь, это не следует воспринимать, как дурное предзнаменование…
