Андрей Кивинов - Перемена мест
— А я как раз журналист, — с мягкой улыбкой объявила она, — из тех, кого ты не любишь.
— Ну… Я их просто не всех люблю, — пошел на попятный Золотов, — некоторых.
Черт его за язык дернул ляпнуть про журналистов! Хотя сказал он правду. Кто из чиновников журналюг любит? Да никто. И за что их, спрашивается, любить можно? За то, что норовят компромата нарыть и в прессе своей желтой пропечатать? Это у них журналистским расследованием называется! Сидишь на рабочем месте и трясешься: как бы кому что не то не сказать. Потом объясняйся с руководством и демократической общественностью. Но Насте про его служебные и неслужебные подвиги писать вряд ли придется, поэтому незачем ее обижать.
— А некоторых даже очень люблю. Я считаю, что профессия нужная и в чем-то благородная. А где ты печатаешься?
Анастасия снова вздохнула, поглядела в окно на проносящиеся мимо столбы, помедлила с ответом:
— В местных «Ведомостях». То есть раньше я в штате была, а сейчас в свободном плавании.
— А в Москву зачем плавала? Если не секрет. По делу или так, на шопинг?
— Правду искать, какой еще шопинг, — грустно усмехнулась она.
Вот люди интересные! Годы идут, а ничего не меняется. Все надеются, что в столице правды пруд пруди. За ней еще ходоки к Ленину ходили. Потом долгие годы в ЦК партии народ ездил. А сейчас к кому? Как обычно, в Кремль?..
— Интересно. Нашла хоть немного?
Она снова печально улыбнулась.
— Не очень. Я узнала про схему, по которой воруются деньги, выделенные на лекарства для льготников. Опубликовала информацию в интернете. Ты не смейся, это не напрасно было — приехали столичные ревизоры, проверили. Но, боюсь, все похоронят и до финала не доведут. Это с виду городок наш маленький, а махинации в нем как в большом. Откупятся, как обычно бывает, и дальше станут воровать. Вот я и ездила, хотела материалы пристроить в какое-нибудь серьезное издание. Это иногда помогает. На солидную публикацию наплевать невозможно. Но в столице говорят: не те масштабы, сейчас такого кругом полно. А я все равно не жалею, что поехала. Что-то же надо делать!
Золотов сообразил, что Антон Романович Плетнев как раз и был направлен в Великозельск, чтобы разобраться со льготными лекарствами. Вячеслав Андреевич уже успел ознакомиться с частью материалов. Как неудачно получилось! Кто ж теперь этим заниматься будет? Не хотелось ее расстраивать тем, что вопрос с медицинским обеспечением льготного великозельского контингента повис в воздухе на неопределенное время.
— А кто ворует-то? — полюбопытствовал Золотов. Интересно, как с этим в провинции? Так же, как в столице, или местные особенности имеются?
— Большой и дружный коллектив под названием «Мэр и компания».
Чувствовалось, что тема для Насти не очень приятная. Еще пара вопросов — и она расплачется в вагонную подушку. Ну да, конечно, если ее из-за этих лекарств из газеты турнули. У них вряд ли много печатных изданий, попробуй устройся по специальности! Настя уставилась в окно, дав понять, что эту тему лучше не продолжать. Посидев так с минуту, обернулась к Золотову, тряхнула головой, как будто сбросила с себя наваждение, скользнула глазами по бутылке коньяка, задержалась на ней, потом перевела взгляд на Золотова.
— Слушай, можно немного? Я тебя не очень разорю?
В Настином голосе звучало такое искреннее смущение, что Золотову самому стало неудобно. Что ж он, бутылку на стол поставил и молчит? Давно надо было предложить.
— Нет, что ты, конечно. Я тоже с тобой с удовольствием, — Вячеслав Андреевич свернул бутылке шею-пробку, плеснул в стаканы янтарный напиток.
— Я не пью, вообще-то. Просто последние дни все наперекосяк. В Москве черная кошка хотела дорогу перебежать, потом посмотрела на меня и передумала. Видимо, я — плохая примета.
— Вовсе нет, — подбодрил попутчик. — Ты очень хорошая примета.
Настя оставила комплимент без комментариев.
— У меня бутерброды есть закусить. И конфеты. Наши, великозельские. С птичьим молоком, очень вкусные. Будешь?
— С удовольствием.
Она порылась в сумке, достала пакет с бутербродами и несколько конфет-гулливеров, аккуратно разложила на салфетке.
— За знакомство, — глядя ей прямо в глаза, предложил Золотов и поднял пластиковый стаканчик с коньяком калининградского розлива.
* * *Антон Романович Плетнев грустил на больничной койке, созерцая потрескавшийся потолок. Созерцание сопровождали те же запахи тухлой капусты и хлорки, что и во сне. И жуткая головная боль в затылочной части.
— Эй! Как вас звать? Нам нужны ваши данные…
Над Плетневым склонилась крупная женщина в белом халате. Он молча разглядывал ее. Женщина ему не нравилась — слишком вульгарно накрашена, к тому же под носом у нее топорщились еле заметные усы.
— Вы кто? Я где? — с трудом выговорил он.
— Успокойтесь. Все в порядке. Вы в больнице. Я — ваш лечащий врач, — ответила усатая.
— В какой больнице?
Голова у Плетнева сильно болела. Соображала плохо. Зачем ему врач? Он лечиться вроде бы не собирался. Вроде бы на здоровье не жаловался.
— В пятой московской. Как вы себя чувствуете?
— А как я сюда попал?
— Вас нашли на улице, возле кафе. С черепно-мозговой травмой.
А что Плетнев делал в кафе? Он обычно дома питается. И почему больница московская? Наверно, потому, что он в Москве живет. Жил бы, например, в Берлине — была бы берлинская.
— А где мои вещи? Одежда?
Ведь должны же быть у человека какие-то вещи. Не голым же он в кафе сидел. Телефон, наверно, был. Деньги, раз в кафе пошел. Документы. В документах, кстати, можно имя прочитать. И адрес.
— Видите ли, — усатая отвела глаза, — когда вас на улице забирала скорая, то вы были в костюме. Но в больницу вас привезли в одном нижнем белье. Пациент, который с вами ехал, говорят, украл вашу одежду и убежал. Это бригада виновата, не уследили. Мы здесь ни при чем. Там было что-то ценное?
— Не помню…
— А что помните? — не унималась врач.
Плетнев молчал. Он и рад был бы ей что-нибудь рассказать, да только нечего. Совсем нечего.
— Хорошо, отдыхайте, — она обреченно вздохнула и отстала.
Когда женщина вышла, мужик на соседней кровати заскрипел пружинами, сел, свесил вниз босые ноги.
— Эй… Ты правда ни хрена не помнишь? Или придуриваешься?
Соседу было лет тридцать. Маленький, лысый. Сразу видно, что из тех, для кого облапошить ближнего — образ жизни. Глазки так и шныряют из стороны в сторону. Бегущая строка на лбу: сто пятьдесят девятая УК РФ, до пяти лет. Мошенничество. Плетнев сам себе удивился: откуда он может это знать? Может, сам по той же статье отбывал?
— Да я, слышь, компанию себе ищу, — мужик нагнулся поближе к кровати Плетнева и зашептал: — Мне сейчас на волю никак нельзя. И на зону тоже неохота. А если беспамятным прикинуться, то перекантоваться можно. На социальной койке. Или в психушке. Пока не вспомню, не имеют права выпустить. Гляди, пришлось башку ради этого пробить.
Плетнев поднял безучастные глаза на заклеенную пластырем лысину соседа. Ничего не ответил.
— Одному плохо среди дуриков лежать. Даже поговорить не с кем…
— Я не помню… — механическим голосом перебил Плетнев.
— Да-а-а… Здорово тебя приложили, — сосед озабоченно посмотрел на его забинтованную голову, — имя свое тоже не помнишь?
Плетневу вдруг показалось, что он забыл, что такое слово «помнить».
— Ты главное, под себя не ходи, — строго предупредил сосед, — помнишь, как правильно? Или напомнить? На себе показывать не буду — примета плохая. Короче, сверху вниз надо…
Неугомонная усатая врачиха в белом халате вернулась и притащила за собой мужчину. Солидного, в халате. В роговых очках. Он нагнулся над постелью Плетнева, внимательно посмотрел в глаза, пальцем оттянул Плетневу веко.
— Я доктор, — по слогам разъяснил он, как маленькому, — а как вас звать?
— А это кто? — Плетнев глазами показал на тетку.
— Тоже доктор.
— Ваш лечащий врач. Мы с вами только что беседовали, — с едва скрываемым раздражением напомнила женщина в халате.
— Вы хоть что-то помните?
Мужчина был напорист и строг. Плетнев испуганно кивнул, напряг неушибленную часть мозга и выдал на всю палату:
— В лесу родилась елочка, в лесу она росла…
Больше ничем порадовать не смог, как ни старался. Пожилой доктор посмотрел на него с явным разочарованием, словно работяга в зарплатную ведомость.
— Вас нашли возле кафе «Алмаз». Может, вы живете рядом? — подсказала лечащий врач.
Плетнев ответил не сразу. Осмысленно заглянул доктору за роговые очки и с надеждой спросил:
— А может, я живу рядом?
— Отдыхайте, — мягко предложил доктор и бросил коллеге: — Выйдем.
В коридоре он снял очки, задумчиво поделился впечатлением:
