Сергей Боровский - Уроки переносятся на завтра
Матрос внутренним чутьём понял, что ждать придётся долго. Похлопав себя по карманам в поисках курева, он достал из найденной пачки папиросу, размял её и замер с раскрытым ртом — возникший неизвестно откуда человек навис над ним и произнёс сиплым басом:
- На вскрытие кто последний?
От неожиданности Дед Магдей выронил папиросу.
- Чего? - не понял он и в тот же самый момент увидел, как вся очередь обратила к нему свои недружелюбные взоры.
В одном из них, сидевшем от него через два стула, он вдруг различил самого Брежнева. Тот, правда, очень сильно изменился: помолодел, что ли, волосы его стали длинными и белокурыми, но не признать в нём бывшего генерального секретаря смог бы только кто-то совершенно невменяемый. Постойте! А кто там дальше? Да это же Суслов Михаил Андреевич! А рядом с ним — Косыгин!
- Здесь какая-то ошибка! - закричал Дед Магдей, когда весь ужасный смысл происходящего раскрылся перед ним. - Я не умер!
И отчаянный крик его наполнил 228-ую.
Сон Железного раскрывал ту же инфернальную тему, но несколько в другом ракурсе. Он шёл во главе похоронной процессии. Кого провожали в последний путь, он не знал, равно как и почему ему поручили нести хоругвь с изображением маршала Жукова. Чуть сзади плелись безутешные родные и близкие неизвестного усопшего, а за ними медленно катила поливальная машина. И что странно — гроба нигде по близости он не замечал. Многочисленные гости, бредущие за «поливалкой», скользили на свежеприготовленном льду и падали, беспомощно хватаясь руками друг за друга.
«Нужно идти быстрее, - сказал сам себе Железный. - А то так и конечности отморозить недолго».
Он прибавил шаг, но потом и этого ему показалось мало, и, в конце концов, он побежал. Толпа устремилась за ним. Хоругвь пришлось позорно бросить.
Серега стоял у школьной доски, соображая, как ему правильно ответить на поставленный учителем вопрос:
- Зачем ты избил Селёдкина?
Ответа ждали сидевшие за партами ученики и какие-то подозрительные тени по углам. Серега испытывал адские муки, вспоминая, кто такой Селёдкин и почему этому парню так не повезло.
«Что я здесь делаю? - вопрошал он себя. - За что? Ведь я же окончил школу и, помнится, даже поступил в институт».
Потом услужливый мозг давал ему подсказку:
«Ты просто спишь, - говорил он. - И тебе это снится».
Ну, конечно! Вот в чём дело!
Серега тут же расслаблялся и начинал хамить учителю — всё равно он ненастоящий. И сон тут же отступал. Серега просыпался, потягивался на кровати, вставал и шёл на занятия в школу, с ужасом осознавая, что на этот раз всё происходит на самом деле. Разорвать бредовую петлю сновидения ему никак не удавалось.
Толяну тоже пришлось несладко. Он вдруг обнаружил, что всё его тело заросло какими-то перьями, наподобие птичьих. Мало того, что они торчали из самых неподходящих мест, так ещё и оказались разноцветными. Допустить, чтобы кто-либо из знакомых увидел его в таком неподобающем оперении, он не мог. Оглядевшись по сторонам, он украдкой стал выдёргивать перья, на месте которых тут же вырастали новые.
Ужас! Ужас!
И только Шнырь с Атиллой не спали в эту ночь. Они готовили список отряда. Шнырь, вооружившись линейкой, расчерчивал на столбцы и строки белые листки, а Атилла подавал ему остро заточенные карандаши. Горела настольная лампа, деликатно повёрнутая к стене. Поскрипывали зубы, раздавалось невнятное мычание.
Около трёх часов ночи, выполнив до конца эту нелёгкую работу, приятели вышли из комнаты и двинулись по коридору, приступив к осуществлению второго этапа замысла.
Они заходили без стука в двери, не запертые на замки, и барабанили пальцами в остальные, изобретая по ходу какой-нибудь сложный ритм. Давно замечено, что на обычный стук люди реагируют подозрительно, но стоит только подойти к этому делу творчески, как перед вами раскрываются самые невероятные тайники.
- Что? Где? Кто? - реагировали спросонья студенты.
- Тут расписаться надо, - говорил Шнырь.
И большинство не задавало никаких дополнительных вопросов, ставя закорючку напротив своей фамилии, на которую услужливо указывал им Атилла. Но попадались и такие, которые умудрялись спросить:
- Зачем?
- Родина в опасности, - отвечал Шнырь, и тут уж сомнений ни у кого не возникало.
Попался лишь один уникум, который внимательно прочитал бумажку и сказал:
- Отказываюсь.
- Почему? - спросили Аркашу друзья.
- У меня личные объективные причины, - признался тот.
Примерно к половине пятого утра обход завершился. Друзья просто валились с ног от усталости, но Атилла не поленился и вручил драгоценный документ лично Ване Жилкину, отыскав комнату, где тот остался ночевать.
- Вот список, - торжественно поведал Атилла плохо соображающему командиру. - Береги его. Спрячь куда-нибудь подальше. Лучше всего — у себя дома. А то тут мало ли что, в общаге-то.
Ваня машинально засунул бумагу под подушку и снова вернулся ко сну. Но последние слова Атиллы не растворились в глубинах Космоса — они прочно осели в Ванином подсознании, так что за судьбу документа переживать не стоило.
Точно так же, как и за остальных бойцов.
- Что это было? - спрашивали студенты поутру, вспоминая неясные силуэты у своих кроватей.
Узнав правду, некоторые из них впадали в панику, некоторые не верили, но и те, и другие смирились с неизбежным. Информация о стихийном отряде, на удивление, не просочилась за пределы здания.
Глава 19. Перекупщик
Очкарика с мутным взглядом, который так удачно попался тогда на пути нашей авантюрной парочке, звали Фарой. Погоняло это он получил за одноглазие, прикрытое линзами, и яркий импортный фонарик, который неизменно носил с собой, чтобы даже темнота не могла помешать осуществлению его сомнительной деятельности.
В городе его знали абсолютно все. И не удивительно, ведь он каждый день торчал у дверей ювелирного, предлагая населению альтернативные услуги в сфере покупки и продажи побрякушек. Несмотря на единственный глаз, он безошибочно определял в подошедшем клиента, и мог рассказать ему прошлое, будущее и настоящее не хуже самой отпетой цыганки. К нему обращались те, кто хотел продать свои ценности подороже, если государственный прейскурант на скупку драгметаллов не отвечал их запросам. А Фара мог накинуть на товар десятку-другую с ходу, и с деньгами никогда не жульничал.
Находились, правда, такие, что недовольно ворчали при виде коммерсанта и норовили испортить ему биографию.
- Развелось спекулянтов! - говорили они и звонили в милицию.
Иногда вслед за этим приезжал наряд и забирал Фару в отделение. Но на следующий день он, как ни в чем не бывало, снова стоял на своём посту и обихаживал нуждающихся.
Секрет успеха его предприятия заключался в отсутствии конкуренции и правильной организации тылов. Во-первых, он ещё до того, как ушёл на заслуженную инвалидность, официально работал кочегаром в котельной. Так что статья за тунеядство ему не грозила. Во-вторых, начальник районного отделения милиции регулярно получал от него плотные конверты с отчётами о проделанной работе.
Не обручальными кольцами едиными промышлял Фара. Ему приносили и полуфабрикаты в виде золотого песочка, и с валютой баловаться доводилось. Не брезговал он и ростовщичеством, заменяя собой и банк, и ломбард одновременно. В общем, хватало всем, кто с этого кормился и прилагал усилия, чтобы оно и дальше процветало.
Ни денег, ни товара он никогда сам не носил, а поручал это дело своему напарнику — лилипуту Жоре, с отличием закончившему цирковое училище. Жора появлялся только в финальной сцене, после тщательной проверки чистоты поля, всегда готовый к какому-нибудь фокусу. Если бы и нашёлся желающий, то вряд ли бы ему удалось поймать таких талантливых артистов с поличным.
Поэтому недоумение и гнев Фары по случаю дерзкого налёта не поддавались описанию простыми словами. С наглостью необычайной его раздели в собственном логове, охраняемом уважаемыми людьми. Сбили их с толку огнями этими бенгальскими. Видать, психологи, мать их! И надо же, как назло, в тот раз предполагалась крупная сделка, отчего Жора загрузился наличными по самый воротник.
Едва они с партнром выбрались из сугроба и убедились, что нападавшие бесследно исчезли, Фара помчался звонить.
- Михалыч? - сказал он в трубку. - Нужно встретиться. Беда.
В детском кафе «Лакомка» он занял отдельный столик и стал ждать.
Мужчина, пришедший на стрелку, был представительного вида, хотя и без формы, потому как старался свои отношения с известным городским спекулянтом не афишировать. По той же причине воротник пальто он держал поднятым, а лицо как бы невзначай прикрывал рукой.
- Что там у тебя стряслось? - недовольно поинтересовался он.
- ЧП, - ответил Фара и пересказал в красках уже известную нам печальную историю.
Михалыч, однако, повёл себя несколько чёрство по отношению к товарищу.
