Леонид Треер - Происшествие в Утиноозерске
— Пассивность есть высшее проявление активности! — не оборачиваясь, ответил Гужевой и добавил: — Он где-то рядом…
— Кто? — не понял Бандуилов.
— Ящер, — пояснил Гужевой. — Я это чувствую, хотя объяснить не могу… У меня так часто бывает. Например, математику я не знаю, но нутром ее чувствую!
— Семинар обещает быть интересным, — заметил Алексей.
— Да, рубка будет, — кивнул Василий Степанович, оглядываясь. — Придется попотеть.
Он вдруг сорвался с места и побежал за толстеньким человеком в очках. Как позже узнал Бандуилов, это был один из «свадебных генералов», приглашенных Горячиным…
Спустившись в каюту, Алексей застал там двух своих соседей: низенького бородатого Матвея Каретника и худого блондина Валерия Вулитина. Оба были в Институте людьми известными, хотя каждый в своем роде. И тот, и другой заслуживают читательского внимания, тем более, что они имеют отношение к описываемым событиям.
Начнем с Каретника. Лицом он походил на ассирийского воина, изображение которого встречается в учебнике истории древнего мира. Главной особенностью его внешности было обилие растительности: лицо его, казалось, выглядывает из густой, темной чащи, готовой вот-вот сомкнуться. До сорока лет Матвей был преуспевающим старшим научным сотрудником. Начальство ценило его как специалиста высокого класса. Сослуживцы уважали за острый ум и эрудицию. Друзья любили за веселый нрав и щедрость души. Семейная жизнь Каретника, насколько можно судить со стороны, выглядела вполне благополучно: супруга была хорошей хозяйкой и верным другом; иногда она, правда, говорила глупости, но, в целом, мужа понимала. Добавим, что имел он прилежного сына с математическим уклоном, приличную квартиру и замечательную библиотеку, доставшуюся ему от родителей. Впрочем, судить о семейной жизни интеллигентных людей, у которых все тайны надежно укрыты от посторонних взглядов, — дело совершенно бесполезное.
Несмотря на достигнутое благополучие, два года назад с Матвеем вдруг начали происходить странные вещи. Он становился неразговорчивым, стал избегать дружеских «междусобойчиков», во взгляде его все чаще появлялась тоска. Друзья и коллеги не могли понять, что с ним творится, и решили, что это — возрастная хандра. Но вскоре выяснилось, что причина не в возрасте. Каретник заявил, что решил отказаться от благ цивилизации.
— Нужно вернуться к заре человечества! — твердил он. — Иначе жернова технического прогресса сотрут нас в порошок!
Напрасно друзья напоминали ему про колесо истории, которое ни повернуть, ни оставить.
— Кто хочет начать другую жизнь? — спросил Матвей.
Желающих не нашлось.
— Мне жаль вас, — сказал он и подал заявление об уходе из Института. Директор вызвал его к себе.
— Что это значит? — спросил Лавр Григорьевич, постучав пальцем по заявлению.
— Ухожу, — ответил Каретник.
— Куда?
— Пока не знаю…
— Хватит дурить! — рявкнул Горячин и разорвал заявление. Матвей молча положил на стол новый экземпляр.
— Может, тебя кто обидел? — миролюбиво заговорил директор, не желая терять ценного сотрудника. — Может, жалобы есть?
— Жалоб нет, — кратко отвечал Каретник.
— Ладно! — рявкнул Горячин и подмахнул заявление. — Но учти, Каретник, мосты сожжены!
Уволился Матвей в апреле а уже в мае он улетел в Восточную Сибирь. Перед отъездом он предложил жене развестись, чтобы она была свободной, но супруга торопиться не стала. Вертолетчики забросили Каретника в глухомань, на берег стремительной Пеляди. До ближайшего населенного пункта было больше двухсот километров.
Матвей поселился в заброшенной охотничьей избушке. Первое время ему пришлось тяжко. По ночам ему снились коммунальные удобства, ветчина с пивом и кинозвезды. Постепенно сны очистились от мирских желаний и жизнь Каретника стала простой и спокойной. Он ловил рыбу на большой палец правой ноги, собирал ягоду, учился понимать язык зверей и птиц. Сохатые выходили к реке и пили воду, не боясь Каретника. Осмелевшие белки брали пищу из его рук. Матвей привык к одиночеству и перестал вздрагивать от треска сучьев. По вечерам он проверял себя на вшивость и смотрел в окошко, как в телевизор. Каретник обрел покой, и если бы не проклятый гнус, он был бы всем доволен…
Почти два месяца никто не нарушал его уединения. Но однажды рядом с избушкой опустился вертолет. Из него вылез хмурый человек в синем засаленном халате. Он сложил в ящик выловленную отшельником рыбу, оставил хлеб, соль, спички, молча выписал квитанцию и улетел. Все это произошло так неожиданно и действовал пришелец столь уверенно, что опешивший Каретник даже не пытался ему помешать.
Через неделю на реке заплясали резиновые плоты, и на берег высадились спортсмены-водники в оранжевых жилетах. Они только что прошли жуткий Шаман-каньон и хотели отметить это событие. Парни дали ужин в честь аборигена Каретника, где было выпито немало спирта. Матвей пить не хотел, но водники с обидой укоряли его: «Ты, может, последний, кто нас видит!», и отказать им он не смог…
Утром он проснулся с тяжелой головой. Гости уже уплыли, лишь пустые банки из-под тушенки напоминали об их визите. Вдруг Матвей услышал в лесу странные звуки. Обернувшись, он увидел милиционера верхом на белой лошади.
«Галлюцинация», — подумал Каретник. Но видение не только не исчезло, а даже подъехало ближе и козырнуло. Милиционер долго допытывался у Матвея, кто он такой и почему скрывается в тайге. Отшельник честно объяснил, что сбежал от цивилизации к матери-природе, но милиционер не поверил.
— Я отвечаю за порядок на территории, равной Голландии, — обиженно сказал он. — А ты мне тут заливаешь…
Тогда Каретник протянул ему квитанцию, полученную за рыбу.
— Другое дело, — просветлел участковый. — Так бы сразу и сказал, что из артельщиков!
Он степенно удалился на своей белоснежной кобыле, пожелав Матвею богатых уловов.
Некоторое время Каретник жил спокойно, но в конце июля до него добрался молодой якут, участвовавший в переписи населения. Он собрал нужные данные, рассказал, что творится в мире, и, передохнув, отправился дальше… Каретник начал нервничать. Он словно предчувствовал, что одиночеству приходит конец. По ночам ему снилось, будто колонна родственников и коллег мерной поступью приближается к его скиту…
Опасения Матвея сбылись. В середине августа на берег высадились изыскатели. Они разбили лагерь недалеко от избушки Каретника и занялись делом. От них он узнал, что в этих местах пройдет железная дорога, что через Пелядь будет переброшен мост, а на берегу вырастет поселок. По вечерам в лагере изыскателей было шумно, а широкоплечая девушка кричала Матвею: «Эй, Робинзон! Возьми меня Пятницей!»
Отшельник, собрав узелок, двинулся к Северу в ветхом челне. Достигнув Полярного круга, он совершенно одичал.
Среди пастухов-оленеводов пошел слух, что в тундре живет злой дух, притворяющийся человеком. Люди пограмотней заговорили про таинственное существо «йети». Нашлись энтузиасты, которые отправились по следам «снежного человека»… Матвея поймали, когда он подкрадывался к куропатке. «Йети» кусался, рычал, но вырваться из объятий энтузиастов не смог. Его усадили в вездеход и привезли в город для изучения. Увидев ванну, Каретник заплакал и попросил доставить его в Утиноозерск. На этом его робинзонада закончилась…
Жена приняла его без упреков. В Институте дело обстояло хуже.
— Я тебя предупреждал? — спросил Горячин, желая унизить блудного сына.
— Предупреждали…
— А ты ушел!
— Ушел, — согласился Каретник.
Лавр Григорьевич еще немного покуражился, но затем сменил гнев на милость. Тому была причина: понадобился толковый сотрудник. Как раз в это время, в связи с подготовкой к пуску новой линии, гиганту большой химии срочно потребовалась помощь науки. Лавр Григорьевич пообещал доказать, что Утиное озеро не только не пострадает от дополнительных стоков комбината, но даже — окрепнет. Разумеется, при условии щедрого финансирования исследований…
Был заключен хоздоговор, и новую тему «повесили» на Каретника. Через полгода он представил Лавру Григорьевичу первые результаты. Кривая загрязнения озера ползла вверх.
— Новый цех пускать нельзя, — тихо сказал Матвей, — система очистки не справится…
Такого непонимания поставленной задачи Горячин просто не ожидал. Он напомнил сотруднику о хоздоговоре с комбинатом на сто тысяч рублей и приказал «не валять дурака».
— Ищи ошибку! — приказал он.
— Ошибки нет, — твердил Каретник.
— А я говорю: есть! — рявкнул Лавр Григорьевич, швыряя график в корзину. — Даю тебе месяц на доработку!
Через месяц Матвей опять огорчил шефа, подтвердив правильность прежнего результата. Директор выгнал его из кабинета.
