Александр и Лев Шаргородские - Бал шутов. Роман
Откуда он появился — неизвестно. Может быть, из мелодии Вивальди, парившей над комнатой. Ведь он был почти венецианский дож, а Вивальди — венецианский музыкант… Они, так сказать, были «земляками».
Речь покинула Соколов. Говорил только «дож».
— У нас с вами одинаковые вкусы, — говорил он, — краковская колбаса с чесночком и горбушкой.
Борщ облизнулся.
Дар речи первым вернулся к Борису.
— Вы, собственно, откуда? — спросил он.
— Прямо с работы, — охотно ответил тот, — забежал в гастроном — и к вам.
Он раскрыл портфель- оттуда густо запахло краковской.
— Угощайтесь!
Он выложил на стол несколько кругов.
— Берите, берите, и не нарезая, а вот так, с куска.
И майор откусил чуть ли не пол — палки.
— Так гораздо вкуснее, попробуйте.
Несколько минут все трое смачно и сосредоточенно жевали колбасу.
— Не пересолено? — нарушил молчание Борщ.
— Вроде, нет, — ответил Борис.
— Не жирновата?
— Нет, в самый раз.
— Что ж вы тогда дурака валяете? — ласково спросил майор. — Пиво с Гусаком, понимаете ли, Урал — евреям, видите ли, революция, о которой говорили большевики…
— …совершилась! — закончил Борис. — Я тогда волновался и ошибся.
— Что вы ересь несете?
— А разве не совершилась? — удивилсь Ирина.
— Послушайте, — Борщ по — отечески улыбнулся, — вы кого из себя разыгрываете, дети мои?
— А что? — спросил Борис, — мы ж договорились — диссидентов!
— Но ведь не идиотов? Неправильной дорогой идете, товарищи! В сумасшедший дом идете. А вам надо в тюрьму! И на Запад! Какой путь вам больше нравится?
— На Запад, — подумав, сказал Борис, — куда ж еще?
— Так и ступайте туда нормальным путем!
— Как?! — взмолился Борис, — я ведь ни черта не знаю! Не видел ни одного живого диссидента! Не нюхал не только практики, но даже теории!
— Изучайте, — спокойно возразил Борщ, — читайте!
— Где? — спросила Ирина, — в библиотеке?
Она иронично смотрела на майора.
— Зачем далеко ходить, — ответил он, — я вам дам почитать.
Он раскрыл портфель и вместо колбасы на этот раз достал оттуда три толстых тома.
— Полное собрание сочинений, — пропел он.
— К — кого? — поинтересовался Борис.
— Солженицына, — скромно ответил Борщ.
Борис с ужасом смотрел на полное собрание.
— Вы знаете, что мне предлагаете?! — сурово спросил он у майора.
— Знаю, — сознался тот.
— И сколько за это можно получить- тоже знаете?
— Бывший их владелец получил восемь, — сказал Борщ, — но можно дать и больше.
— Так зачем же вы нам это предлагаете? — спросила Ирина.
— Мы, кажется, договорились, что вы прекращаете играть идиотов. Не для этого я вас приглашал! У нас достаточно сотрудников, которые их с успехом сыграют, с блеском! Диссидент, дорогие мои, это прежде всего не дурак!
— Поэтому их у нас так мало? — поинтересовалась Ирина.
— И не остряк! — оборвал Борщ. — У него нет времени на иронию. И на скепсис! Он борется, он рвет и мечет, он зажигает и убеждает. Это маленький Герцен, который бъет в свой колокол!
Глаза майора запылали:
— Звоните! — призывал он. — Бейте в набат! Зовите народ к топору! Бросайте в него идеи, которые возгорятся, которые…
— Где их взять? — спросил Борис, — где?
— У Александра Исаевича! — убежденно сказал Борщ, — что ни фраза — алмаз!
Он схватил томик, раскрыл его и проникновенно начал читать.
«Никому не перегородить путей правды, — страстно декламировал он, — и за движение правды я готов принять смерть!»
— Секундочку, — остнановил его Борис, — о смерти речи не было, мы договаривались о другом…
Майор не слышал. Он вошел в роль. И довольно глубоко.
«Многие уроки, — взор его сиял, — научат нас, наконец, не останавливать пера писателя при жизни.»
Он перевел дыхание.
— А?! Как сказано?!
— Вы им будто восхищаетесь, — сказала Ирина.
— Вы считаете, что нельзя восхищаться врагом?
— Ради Бога, — успокоил Борис.
— Вы думаете, не бывает злых гениев?
— Гений и злодейство — две вещи несовместные, — напомнила Ирина.
— Очень даже совместные, — ответил Борщ, — и если б на нашей стороне было побольше таких людей — мы б давно построили коммунизм! Вы только вдумайтесь в его мысли.
Он снова встал в позу актера.
«Не участвовать во лжи, — качаловским басом произносил он, — не поддерживать ложных действий. Пусть это приходит в мир и даже царит в мире, но не через меня! Писателям же и художникам доступно большее — победить ложь.»
Все смешалось — майор КГБ чувствовал себя актером, а актеры, — нет, они не чувствовали себя майорами, они стали поклонниками, и, раскрыв рты, восторженно слушали концерт из произведений Солженицына.
«Уж в борьбе- то с ложью, — гремел Борщ, ставший Качаловым, — искусство всегда побеждало!
Ирина зааплодировала. Майор остановил ее рукой.
«Всегда побеждает! — продолжил он, — зримо, неопровержимо для всех! Против многого в мире может выстоять ложь, но только не против искусства!»
Сейчас уже зааплодировал и Борис. Они с Ириной били в ладоши и что‑то кричали. Потом аплодисменты перешли в овацию.
Раскрасневшийся Борщ кланялся.
— Спасибо, — повторял он, — спасибо! — и посылал куда‑то воздушные поцелуи.
— Браво! — орали Соколы. — Бис!!!
Майор прекратил кланяться, отошел чуть назад, выбросил вдруг вперед руку и начал исполнять на бис.
«Ах, не шейте вы ливреи, евреи!
Не ходить вам в камергерах, евреи…»
Вторая овация была похлеще первой. Борщ долго еще читал на бис.
Долго кланялся. Долго слал поцелуи. Наконец, он сел.
— Чьи это были стихи? — спросил Борис.
Майор обалдел.
— Вы не знаете?! Это ж Галич! Галича то уж надо бы знать.
— Почему? — спросила Ирина.
— Потому что это наш враг номер два, — ответил Борщ.
— Мне сдается, что вы восхищаетесь всеми вашими врагами, — заметила Ирина.
— Почти, — ответил майор, — а кто не сдается — того мы уничтожаем.
Он легонько хохотнул:
— Ну, теперь ясно, в кого надо вживаться?
— Да, — протянул Борис, — но нам так никогда не сказать!
— А на что репетиции? — парировал Борщ.
Он скинул китель и сразу стал режиссером.
— Страница 368, обзац четвертый! Читайте!
Борис надел очки, Ирина подвинулась ближе, и они начали:
«Не участвовать во лжи, — в унисон произносили они, — не поддерживать ложных действий…»
— Стоп, стоп, — остановил майор, — в чем дело? Это не репетиция церковного хора. Давайте по одному. Прошу вас, Борис Николаевич!
«Не участвовать во лжи, — дрожащим голосом начал Боря, — не… это, не…»
— Увереннее!
— Не, н — не…
— Что вы бекаете?! У меня ощущение, что вы не верите в то, что говорите.
— Как это не верю? — спросил Борис.
— А что, действительно, верите? — улыбнулся Борщ.
— С чего вы взяли? — отчеканил Борис.
— Так да или нет? — майор смотрел испытующе.
— Как вам будет угодно, — брякнул Борис, — вы как хотите?
Борщ колебался.
— Я хочу, что б в вашем голосе был металл, — наконец, сказал он.
— «Не участвовать во лжи!» — заорал он, и люстра чуть не рухнула. — Вот так. Вы чувствуете железо?
— Чувствую, — сознался Борис.
— Повторяйте!
— Не участвовать в… в… во л — жи…
— Не верю, — бросил майор.
— Не участвовать во…
— Ерунда! Сопли! Железа нет!
— У него нехватка его в организме, — пояснила Ирина.
— «Не участвовать во лжи!» — собрав все силы, выдохнул Борис.
— Лучше, — отметил Борщ, — начинаю верить. Еще!
Борис поднатужился и завопил что было мочи, отдавая последнюю энергию и железо:
— «Не участвовать во лжи!!!»
— Браво, — вопил майор, — Верю! Верю!
И тут растворились двери, и в гостиную ворвались два милиционера и соседка Соколов.
— Вот оне! — голосила соседка, — антисоветчиной занимаются, спать не дают, советскую власть поливают плюс электрификацию.
— Конкретно, — сказал лейтенант, — кто чем занимается?
— Вот ети, — соседка указала на Ирину с Борисом, — поливают, а етот — хрен с портфелем, — она показала на Борща, — им колбасу носит, и то верит, то не верит.
Лейтенант повернулся к «хрену» и вдруг вытянулся по струнке.
— Простите, товарищ майор, — он отдал честь, — вот дура шум подняла, — он кивнул в сторону соседки, — прикажете арестовать?
Соседка ответить не дала.
— Неужто за бдительность?! — завопила она. — С каких ето пор за бдительность сажают, а?..
Борщ пригладил поднявшиеся в творческом порыве волосы и, обращаясь к ворвавшимся, сказал:
— Немедленно освободите сцену!
Затем он повернулся к Соколам и добавил:
