Борис Кудрявцев - Сор из избы
Галкин тихонько переместился было на вакантное место доцента и взял его тему, спасительный рецепт для страдающей экономики: доцент считал корнем зла и причиной всех бед в производстве — излишние рабочие места. В этом духе занимался упорными подсчетами. Выходило, что необузданное строительство новых и новых предприятий, без учета ресурсов рабочей силы и демографии, вело к разорению бюджета. Пустые рабочие места хотя и пустовали, но требовали ежедневных денежных вливаний, как впрочем и все омертвленные фонды в виде станков и помещений. Стоило, по мнению доцента и теперь уже Галкина, избавиться от этих дармоедских пустых мест, и экономика вздохнет с облегчением. За примерами далеко ходить не надо: в Японии, США — наших главных конкурентах, безработица, то есть дефицит рабочих мест, и успехи налицо в сфере производства. Чего скрывать…
У профессора была своя идея выправления общественного производства, но он держал ее пока что в тайне. Молодежь говорила, что он ретроград и мечтает вернуть прежние времена — уравниловки, ориентации на постепенную отмену зарплаты и обеспечение трудящихся за счет общественных фондов, когда все бесплатно: квартиры, дома, обслуживание… Кто работать захочет? — спрашивали молодые и смеялись. Выходило, что они не захотят. «Такова молодежь, для нее ничего святого», — сетовал в кругу старичков профессор и сердито хмурился. Надеждой его сделался Галкин, потому как дачи не имел, «Волги» тоже, и жил, по сути, неизвестно чем, на общественных фондах: образование, медицина бесплатные, за квартиру гроши, питание самое дешевое в мире. Запросы Галкина были невелики, просто идеальны, по мнению профессора, одно — нехорошо: пьет. Горько.
Ветер перемен веял все заметней. Фигура лектора в облитом пивом пиджаке становилась одиозной. И приходилось на лекции вместо рассказа о преимуществах старого планирования сверху, конечно, с некоторой местной инициативой (в рамках дозволенного инструкцией), оправдываться и излагать свой собственный путь, который почему-то не оправдал надежд и планов, уклонился в сторону, и жизнь лектора стала неуправляемой:
— Я был молод, талантлив и подавал надежды, — говорил Галкин-старший с кафедры, оглядываясь на дверь — нет ли профессора, — мои рефераты, как образец, вывешивались на кафедре, и даже публиковались в вестнике института…
По нынешним понятиям в те годы у студентов процветала зубрежка и начетничество, когда всякое печатное слово воспринималось, как закон и само совершенство, не положено было сомневаться. Галкин слышал, что о годах культа в толстых журналах что-то пишут интересное, просто захватывающее, студенты зачитывают до дыр, но перестроиться не мог. Нужно было время и силы. Ни того, ни другого у него не осталось. Впрочем, как и у профессора с доцентом. Те хоть обзавелись дачами, машинами, хозяйством и чувствовали себя спокойно. Галкин был гол, как сокол, и перестройка отнимала у него последнюю радость.
Облитый пивом пиджак зачеркивал лекцию, в зале хихикали:
— Алкоголь губит талант, губит жизнь, — резюмировал кто-то с ехидцей, — как вы считаете, товарищ лектор?
Галкин молчал. Что сказать?
Как всякий алкоголик, Галкин готов был искать причины своих неудач в злом умысле сослуживцев. И в самом деле, что это за ученые, если доцент с топором кидается на своего профессора. И из-за чего?! Смешно сказать.
И все же аналитический ум держал Галкина-старшего в узде, он способен был взглянуть на себя критически. И тогда ему хотелось бежать с кафедры, из института, бежать от самого себя…
У Галкина тряслись и мокли от волнения руки, походка была нетвердой и такой он, действительно, никому был не нужен. В первую очередь студентам. Хотя кто-то, быть может из подверженных тайно страсти к алкоголю, советовал с улыбкой опохмелиться…
Легко сказать. На деле это значит — занять очередь в середине дня на виду у всей улицы, два часа торчать на солнцепеке…
К тому же кончились деньги и продать было нечего. Лектор сел на мель и мог рассчитывать только на сына.
* * *Расчет новичкам выдавали не в кассе, как всем, а в красном уголке, под цветы и музыку, чтобы запомнили на всю жизнь. Материальное плюс моральное, а также музыкальное. Шик! Заводу это ничего не стоило, музыканты свои, цеховые. В расчет новичкам выдавали пустяки, о которых говорить не хочется: тридцать семь рублей с копейками…
— Несовершеннолетним больше нельзя, — объяснил озабоченный главбух, — такое у нас правило. Чтобы не приучать к деньгам. Дай больше — пропал человек…
Из одиннадцати новичков осталось пять: остальные подались на сторону за длинным рублем. Петя Чернышев клепал коньки и сумочки в бытремонте и через эти пустячки имел сказочный навар — тридцатку в смену! Коля Туманов слесарил в автосервисе и с ходу обзавелся побитыми «Жигулями». Оставалось восстановить и покрасить. Зойка летала в аэрофлоте в Грузию, рассказывала: чаевые там — сказка… И мужчины ничего себе.
— Что и говорить, — прервал мысли Галкина Леша-комсорг, — судьба сбежавших из рабочего коллектива будет печальной…
Сувениры Леша поделил между оставшимися. Галкин ему не внушал опасений, хотя исхудал и обносился. По всему видать, не собирался сбежать за легкой жизнью в автосервис.
Вернувшись в цех после чествования, Галкин вместо благодарности закрутил пыль столбом и погнал ее в атаку на кабинеты администрации, подозревая неуважение с ее стороны к своему труду. Направление оказалось верным: пыль проникла в кабинеты и улеглась на руководящие головы. В тот же час стала предметом горячего обсуждения и полемики, хотя в цехе лежала годами и возражений не вызывала у администрации.
— Откуда дым? Где-то горит, товарищи?! Вы чувствуете? — втянул пыль, зачихав, специалист по кузнечным машинам Максютин. Он зажмурился и бросил на время дышать, чтобы не получить отравления, поскольку слышал, что новейшие отделочные материалы из пластмассы выделяют газы…
— Глупости! — сказал термист Крюков, занимавшийся печами, нагревом, закалкой и отжигом. — У нас гореть нечему!
— Галкин хулиганит! — определил практик без образования, отвечавший за организацию труда, он сунулся за дверь и вгляделся в сердцевину пылевого столба, двигавшегося на администрацию. — Подозрительный тип — этот Галкин: говорят, замел чей-то кошелек с деньгами и теперь шарит метлой по углам, как укушенный, ищет еще чего-нибудь…
— Везет дуракам?! — удивился Максютин. — Я в цехе уже пятнадцать лет и ни шиша не нашел! Хотя бы трешницу кто подбросил…
— Нам нужны люди с инициативой, — в раздумье заметил специалист по новой технологии обработки металлов давлением Андреев, — а в Галкине что-то есть. Он нетрадиционно мыслит.
— Суть не в том, вы ошиблись, — сказал специалист по машинам, — я тоже за инициативу и нестандартное мышление, но кто такой Галкин и чего он добивается? Заметает следы. На его совести, говорят, пропавший реагент…
Термист, знакомый с печами и шлаками, сгреб ваткой пыль со стола и рассматривал на свет.
— Шлак не наш, товарищи, так я и думал! Со стороны… Белый, из электропечей плавильного завода!
Все посмотрели в окно, на решетку невысоких квадратных труб над закопченной крышей плавильного завода. То было другое ведомство, со своими задачами, планами и продукцией.
— Наглость, однако! Я давно догадывался, что шлак они везут в наш отвал! Теперь доказано… — термист сложил тампон с крупицами шлака в спичечный коробок и запер в стол, надеясь передать его на экспертизу. Специалисты зашумели. Плавильный завод ходил в передовых, славясь четкостью и культурой производства. Его ставили в пример, на зависть соседям. Теперь понятно, за чей счет плавильщики наводили чистоту и культуру.
— Какой состав у шлака, он не опасен? — промычал специалист по машинам, опасаясь аллергии и прижав платок к носу.
— Точно сказать не могу, — пожал плечами термист, — реакция у него, должно быть, щелочная, пригоден для известкования почвы…
— Нас известковать нечего! — заметил практик без образования. — Мы и без того плодородны! У меня пятеро детей, три девочки и два… Предлагаю заявить официально! Отвал наш и нечего его известковать. Он и так белый! По их милости… У них сорок пять плавильных печей, да строится пятьдесят! Представляете, что с нами будет и какие мы будем плодородные?!
Кудряшки дыма над трубами плавильного завода взлохматились и расползлись серым пятном по крыше.
— Отвал наш, а пользуются им все, кому не лень! Строители, коммунальщики, жители планового поселка, из частных домов, — сказал термист, знакомый с отвалом по долгу службы. — Ночами там ходить страшно: воют собаки, грызутся, целые своры! Шлак теплый, псы в стужу греют бока. Черти! А летом наверху полно чаек… Обыкновенных, речных. Рыбу в реке извели, так они на отвале жируют, на пищевых отходах. Представляете? Феномен природы! Отвальная чайка. Новый вид и порождение цивилизации. Я глазам не поверил… Пока ближе не подошел.
