Маша Трауб - Дневник мамы первоклассника
Они прибежали запыхавшиеся.
— Где твоя бабушка? — спросила я девочку.
— А? — переспросила она, еще плохо соображая после удара ногами по голове.
— Бабушка, — терпеливо напомнила я, мысленно кляня эту бабушку, которая не бегала по двору, не кричала: Леночка или там Светочка.
— А она меня после пятого урока забирает, — объяснила очухавшаяся девочка.
— Так ты урок прогуляла? — ахнула я, потому что забирала Васю после четвертого.
— Да, — сказала девочка.
— А что же ты в раздевалке делала? — все еще не верила я.
— После ритмики переодевалась. А вы мне сказали, чтобы я собиралась быстрее и выходила.
— Понятно. Значит, я виновата.
— Нет, мне понравилось, — стала успокаивать меня девочка, — приходите за мной еще. А то мне бабушка никогда не разрешает в кучу-малу играть. И сразу домой ведет.
— Да, — вступил в разговор Вася, — здорово я в тебя врезался?
— Здорово, — ответила девочка и потерла рукой голову.
— Ладно, иди в школу и жди бабушку, — велела я.
— Нет, я пойду в кучу-малу. Хочу накататься надолго. Навсегда.
23 ноября Тест на мокрую голову
— Мама, мне нужно подстричься, — сказал Вася, когда пришел из школы.
— Зачем? У тебя хорошая стрижка.
— Нет, мне нужно все отрезать. Здесь и здесь. — Сын показал на челку и затылок.
Мне, видимо, пора рожать девочку. Косы сыну я пока не отращиваю, но волосы у него достаточно длинные. Скажем так, длинноватые. Стричь кудри жалко. Но Вася сказал, что, пока я не отведу его в салон, он не сядет делать уроки. Пришлось вести.
— Сделайте то же самое, только чуть-чуть короче, буквально на сантиметр, — попросила я мастера, оставила Васю и побежала в аптеку. Когда вернулась, передо мной сидел маленький Федор Бондарчук. Ну, или Гоша Куценко.
— О Господи, — сказала я, — ладно, отрастут. Не зубы.
— Мама, мне очень нравится, — сказал Вася, — и ты все перепутала. Это зубы отрастут, а не волосы.
Он прямо сиял, и только поэтому я заподозрила неладное.
— Так, скажи мне, зачем тебе понадобилась такая стрижка?
— Понимаешь, мама, мне надоело, что меня Светлана Александровна наказывает. Я уже два дня сижу на перемене в классе.
— А почему наказывает?
— Потому что я ношусь. Она, даже когда не видит, все равно знает, кто носится, а кто — нет. Знаешь как? Угадай.
— Не знаю. Сдаюсь.
— У кого голова мокрая — тот бегал, а у кого сухая — тот нет. А у меня, даже если я не бегал, волосы мокрые. А если волос не будет, то Светлана Александровна и не узнает. Здорово? У нас уже все подстриглись, только я один такой ходил. А мне скучно сидеть наказанным одному. Вот раньше нас с Антоном в классе оставляли, мы с ним по классу бегали. А мне что, одному бегать? Это все Антон придумал. Про то, чтобы волос не было.
— Васенька, ты был такой красивый…
— Мама, ты в красоте ничего не понимаешь. Вот Светлана Александровна говорит, что красота не снаружи, а внутри. Только я забыл, где именно. Может, в животе?
— Нет, Вась, в душе.
— А это в каком месте?
— Где сердце.
— Слева?
— Слева.
— Только вот я не пойму. Почему девочкам можно бегать, а мальчикам нельзя?
— Девочек не наказывают?
— Ни разу. Вот, представь, в последний раз я совсем не бегал. Я убегал от Насти. Это она бегала и тянула меня за рукав. А я от нее убегал. А Светлана Александровна все равно только меня наказала.
— За то, что бегал?
— Нет, за то, что Настю толкнул.
— А зачем ты ее толкнул?
— Понимаешь, она тоже была мокрая. Светлана Александровна спросила: «Настя, ты почему такая мокрая?» Настя сказала, что испачкала лицо ручкой и умывалась в туалете. И ей ничего не было. Вот я за ней побежал и толкнул. Чтобы больше не придумывала. Девочки они тебе что хочешь придумают. Ты это знаешь?
— Догадываюсь.
26 ноября Пушкин — дурак
Постепенно я перестала вставать по утрам. Не сразу, конечно. Сначала я еще делала попытки встать. Садилась на кровати, шла на кухню, сбивая углы, видела, что муж уже отнес завтрак в комнату, где Вася завтракает и смотрит детскую утреннюю зарядку по каналу «Спорт». Сыну очень нравится смотреть, как бодрые мальчики и девочки наклоняются и приседают.
— А ты чего зарядку не делаешь? — спросила как-то я.
— Мама, я даже стоять сейчас не могу, — ответил Вася.
Вася одевался, муж уносил остатки завтрака на кухню.
— Подойди, я тебе помогу пуговицу застегнуть, — говорила я сыну и считала, что ребенка в школу отправила.
Потом я уже не вставала. Просто открывала глаза и подавала реплики, когда муж с сыном переходили с шепота на крик.
— Вася, ты заснул? Одевайся. Мы опоздаем, — говорил муж, видя, что ребенок застыл с одной колготиной на ноге.
— Не кричи на него, — говорила я из комнаты, — я тоже всегда засыпала, когда колготки натягивала. До сих пор такой рефлекс.
Это чистая правда. Успокаивает только то, что не я одна такая. Моя приятельница Маринка призналась, что до сих пор «зависает» с одной колготиной или чулком на ноге, сидя на кровати.
— Вася, ешь, мы уже только ко второму звонку успеваем, — призывал муж.
Ребенок вздрагивал над тарелкой и запихивал в себя йогурт.
— Вася, не спи, доедай, — муж приходил в комнату, — ну что это такое? Только я выйду, как ты засыпаешь.
Вася действительно научился дремать, не брякая ложкой о тарелку. По этому звуку мы раньше определяли, что он заснул. Муж уже не выходил из комнаты и следил, чтобы наш школьник не закрыл глаза.
— Папа, ну чего ты меня все время дергаешь? — сердился Вася, понимая, что вздремнуть больше не удастся.
— Что вы там ругаетесь? — подавала я голос из спальни.
Несколько дней я даже голоса не подавала. Спала как убитая. Как они там собирались, не знаю и знать не хочу. А одним утром почувствовала, что Вася забрался ко мне в кровать. Я его обняла, укрыла одеялом и стала досматривать сон.
— Что это вы тут делаете? — ворвался в спальню одетый муж.
— Ничего. — Я очнулась, резко села в кровати, дико озираясь по сторонам.
— Вы спите! — гневно кричал муж.
— Нет, я не сплю, — неуверенно сказала я.
Вася, одетый в школьную форму, сладко посапывал под одеялом.
— Вася! — заорал муж.
Вася дернулся и встал с закрытыми глазами по стойке «смирно».
— Господи, как же с вами сложно, — закатил глаза муж, — неужели нельзя нормально в школу уйти?
В этот день я сына не спросила, что у него новенького.
— А у нас новенькое, — сказал он, когда вернулся.
— Что?
— Писателей повесили.
— Как это?
— На стены. Знаешь, такие картины, как портреты. Пока мы были на изо, их повесили.
— И кто там висит?
— Пушкин, Чуковский, Шишкин…
— Шишкин — это не писатель, а художник.
— Ну, он тоже там висит. Над Настей.
— А вам про них рассказывали?
— Нет, я сам ходил и подписи читал.
— А кто еще висит?
— Не помню. Тот, который надо мной, мне не очень нравится.
— А кто над тобой?
— Я забыл, как его фамилия. Смешная. Такой дяденька толстый.
Я стала вспоминать толстых детских писателей и не смогла.
— У него еще фамилия есть, — тоже вспоминал Вася, — то ли Толстиков, то ли Толстяк…
— Толстой?
— Да, точно. Толстый.
— Не Толстый, а Толстой.
— Он мне не нравится. Так смотрит… как моя бабушка, когда хочет рассказать мне страшную историю. А почему его львом прозвали?
— Не прозвали, его звали так. Имя. Лев. Лева. Ты — Вася, а он — Лев.
— Такие имена у всех есть людей или только у писателей?
— У всех. Раньше было популярное имя.
— Все равно странно. Как могут мальчика львом звать? Да, еще Дима сказал — бедный Пушкин. Он под ним сидит. Почему, интересно?
— Наверное, потому что Пушкина на дуэли убили.
— А что такое дуэль?
— Ну, это такой способ выяснения отношений. Кто-то кого-то обидел, и тот, кто обиделся, вызвал обидчика на дуэль.
— Мам, ты сама поняла, что сказала?
— Ладно. Тогда так. Вот, например, Дима твой толкнул тебя, или обозвал, или наябедничал учительнице, а ты вызываешь его на дуэль.
— И что?
— И вы выбираете, на чем драться — на пистолетах или на шпагах, — и деретесь.
— И кто победил?
— Тот, кто не умер. А еще бывали дуэли из-за женщины. Вот тебе нравится Настя, а Дима ее обидел. Ты его вызываешь за это на дуэль.
— Нет, из-за Насти не буду вызывать. А Пушкин победил?
— Как тебе сказать… В принципе победил. Но он все равно умер от полученных ран.
— А из-за чего дуэль была?
— Из-за женщины.
— Из-за Насти? Во дурак…
— Нет, не из-за Насти. И Пушкин не дурак.
