Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Вудхаус Пелам Гренвилл

– Как я узнал? – повторил он. – Если вы имеете в виду, что именно натолкнуло меня на подозрения, то поводов могли быть десятки. Ювелир не способен объяснить, как именно он обнаруживает подделки. Он чувствует их на ощупь, распознает почти по запаху. Одно время я работал у ювелира. Вот и научился разбираться в камнях. Но если вы имеете в виду, могу ли я доказать мой вывод об этом колье, нет ничего проще. Никакого обмана, способ очень простой. Вот посмотрите. Эти камни считаются ограненными алмазами. Алмазы – самые твердые камни на свете, их ничем нельзя оцарапать. А вот маленький рубин из моей булавки, и я знаю, что он настоящий. Иными словами, этот рубин не может оцарапать эти камни. Вы следите за ходом моей мысли? А он их оцарапал! Два из них, единственные, которые я проверил. Если хотите, я могу продолжить эксперимент, но это лишнее. Я и так могу определить, что это за камни. Я назвал их стразами, но это не совсем точно. На самом деле это белый цирконий. Они легко поддаются обработке пламенем ацетиленовой горелки. Полагаю, точное описание процесса вас не интересует? Короче говоря, горелка их взбадривает лучше всякого тонизирующего средства, придает им специфическую плотность и отличный цвет лица, и еще много всякой не менее прекрасной всячины. Пять минут в пламени горелки для кристалла белого циркония равносильны недельному отдыху на морском курорте. Вы удовлетворены? Впрочем, ожидать этого было бы трудно. «Убедились» – вот слово, которое подойдет больше. Вы убедились или жаждете проверок с помощью поляризованного света и рефракции?

Сэр Томас, пошатываясь, добрался до кресла.

– Вот, значит, как вы узнали! – сказал он.

– Да, именно… – начал Джимми, но внезапное подозрение помешало ему договорить.

Он впился глазами в бледное лицо сэра Томаса.

– Так вы знали? – сказал он затем.

И поразился тому, что эта мысль не осенила его сразу же.

– Черт побери! Да, конечно же! – воскликнул он. – Иначе и быть не может! Так вот где зарыта собака? Ясно, почему вы испытали такой шок, когда я сказал, что знаю про колье.

– Мистер Питт!

– Ну?

– Я хочу вам кое-что сказать.

– Слушаю.

Сэр Томас попытался сомкнуть ряды. И когда он снова заговорил, в его голосе послышалось эхо прежнего самодовольства.

– Мистер Питт, я нахожу вас в неприятном положении…

Джимми перебил его.

– Пусть мое неприятное положение вас не беспокоит, – сказал он. – Сосредоточьте внимание на вашем собственном. Будем откровенны друг с другом. Вы вляпались. И что собираетесь делать в этой связи?

– Я вас не понимаю… – начал рыцарь.

– Неужели? – сказал Джимми. – Ну, я попробую выразиться яснее. Не стесняйтесь поправлять меня, если я буду иногда ошибаться. Мне ситуация представляется следующим образом: когда вы вступали в брак с леди Джулией, то оказались, так сказать, перед выбором. Вы известны как миллионер, и в смысле подарка невесте от жениха от вас ожидали чего-то особенного. Вы же, человек предусмотрительный и бережливый, начали прикидывать, нет ли способа заработать репутацию княжеской щедрости без экстравагантных затрат. Я прав?

Сэр Томас промолчал.

– Да, прав, – сказал Джимми. – И вам, вполне естественно, пришло в голову, что удачно выбранное для подарка драгоценное украшение вполне может сработать. Требовалось только немножко присутствия духа. Когда даме дарят бриллианты, она вряд ли потребует проверки их с помощью поляризованного света, рефракции и прочих штучек. В девяноста девяти случаях из ста она примет желаемое за действительное. Прекрасно! Вы поспешили к ювелиру и конфиденциально изложили ему свою дилемму. Полагаю, вы упомянули стразы, но он, будучи дошлой личностью, указал, что стразы не слишком долговечны. Новые, они не оставляют желать ничего лучшего, но если их носить, то вскоре они утрачивают и шлифовку, и четкость огранки. К тому же легко царапаются. Получив эти сведения и прикинув, что леди Джулия навряд ли будет держать колье постоянно запертым в стеклянной витрине, вы отвергли стразы, как чреватые опасным риском. Тогда благожелательный ювелир рекомендовал белый цирконий, упомянув, подобно мне, что после обработки ацетиленовой горелкой их даже родная мать не узнает. Если он был немножко антикваром, то, вполне возможно, пояснил, что в восемнадцатом веке кристаллы циркония вообще считались алмазами низшего сорта. Что могло быть лучше? «Значит, пусть будет цирконий, мой дорогой!» – радостно вскричали вы, и все кончилось отлично. Я прав? Насколько я заметил, вы еще ни разу меня не поправили.

Каким был бы ответ сэра Томаса, остается неизвестным. Он уже открыл рот, чтобы заговорить, но тут занавеска в глубине комнаты заколыхалась, и из ее складок вылетел лорд Дривер, будто ядро в твидовом костюме.

Его явление сразу же положило конец любой речи, какую собирался начать сэр Томас. Прижавшись к спинке кресла, он безмолвно пучился на нарушителя их тет-а-тета. Даже Джимми, знавший о пребывании его сиятельства в уютном тайнике, был несколько ошеломлен.

Его сиятельство первым нарушил молчание.

– Черт возьми! – воскликнул он.

Ни Джимми, ни сэр Томас, видимо, не сочли эту тираду далекой от истины или неуместной. Они позволили ей остаться без ответа.

– Прохиндей вы старый! – добавил граф по адресу сэра Томаса. – И вы еще обозвали меня надувалой-букмекером!

В выпученных глазках рыцаря вспыхнули искры праведного гнева, но тут же угасли. Он ничего не ответил.

– Черт возьми! – простонал его сиятельство, изнывая от жалости к себе. – Столько лет я терпел, пока вы устраивали мне ад на земле во всех формах и видах, а сами… Боже мой, да если бы я раньше знал!

Он повернулся к Джимми.

– Питт, старичок, – сказал он с душевной теплотой, – я… не знаю, как и сказать. Да если бы не вы… Мне всегда американцы жутко нравились.

– Я не американец, – признался Джимми, но граф продолжал без паузы:

– По-моему, и я всегда так думал, это была чушь собачья, ну, эта заварушка в… в… ну, в том году, в каком ее заварили. Если бы не типчики вроде вас, – продолжал он, вновь адресуясь к сэру Томасу, – этой жуткой Декларации независимости и прочего в помине не было бы. Верно, Питт, старина?

Слишком глубокие вопросы, чтобы отвечать на них с ходу. Джимми пожал плечами.

– Ну, по-моему, сэр Томас вряд ли поладил бы с Джорджем Вашингтоном, – сказал он.

– Само собой. Так я, – его сиятельство шагнул к двери, – пошел вниз, посмотрю, что скажет тетя Джулия на все это.

Судорожная дрожь, будто от удара электрическим током, сотрясла сэра Томаса. Он взвился из кресла.

– Спенсер! – вскричал он. – Я запрещаю тебе говорить твоей тете хоть слово!

– О! – сказал его сиятельство. – Запрещаете, а?

Сэр Томас вновь сотрясся.

– Она будет меня поедом есть!

– И будет, держу пари. Вот пойду, и проверим.

– Остановись!

– Ну?

Сэр Томас утер лоб носовым платком. У него не хватило духу вообразить леди Джулию во всеоружии истины. Первое время страх, что она может обнаружить его маленький розыгрыш, не давал ему спать по ночам, но постепенно, пока дни проходили, а безупречность поддельных бриллиантов продолжала держать в заблуждении и ее, и всех и каждого, кто их видел, страх поугас. Однако продолжал таиться в глубине его души. Даже пребывая в самом своем безоблачном настроении, супруга была для него источником тихого ужаса. И его воображение полностью отказывало при одной только мысли о глубинах аристократического презрения и гнева, в которые ее погрузит подобное открытие.

– Спенсер, – сказал он, – я требую, чтобы ты не осведомлял свою тетю.

– Что? Вы хотите, чтобы я держал рот на замке? Хотите сделать меня сообщником в этом гнусном низком обмане? Мне это нравится!

– В самую точку, – сказал Джимми. – Noblesse oblige [27] и все такое прочее. При одной мысли кровь Дриверов яростно вскипает. Послушайте! Вы слышите, как она клокочет?

Лорд Дривер сделал еще шаг к двери.