Ирина Тананайко - На фига мне эти баксы!!
— Сам виноват. Вы же выбираете телок, чтобы ноги от ушей, а между ушами одна извилина, в которой две мысли: как быстро ноги раздвинуть и как еще быстрее баксы за это скачать. Бачили очи, что выбирали: за что боролись, за то и напоролись, — резко пресекла Линка жалобы бандита, задумчиво анализируя создавшуюся ситуацию.
— Лина Алексеевна, что делать будем? — жалобно поинтересовался Борис.
— Ну, в город нам точно нельзя: или цыгане подстрелят, как ненужных свидетелей, тем более что такая афера развернулась, по второму кругу бабки хотят получить, или твои друзья-бандиты просто по злобе, как Иуду, казнят. Слушай, Борь, а родители Бешеного где проживают?
— Как где? В деревне нашей, около лесхоза. Он их хотел в город забрать, а те ни в какую. Иван Владимирович домище им такой отгрохал, аккурат через дом от моих родителей.
У нас матери — двоюродные сестры.
— Он у нас как — почтительный сын?
— Старики у него славные, за них горой стоит.
— А тогда вырисовывается следующая картина: спозаранку двигаемся в сторону твоей деревни. Надеюсь, найдешь?
— Обижаете, Лина Алексеевна.
— Не перебивай, сама собьюсь. Как Штирлиц, встречаешься со своими предками, и рассказываешь все, как есть. Идет твоя мать к сестрице, падает в ножки и слезно умоляет помочь. Если та согласится, то пусть прикидывается умирающей лебедью и вызывает сына к смертельному одру. К предкам, Бешеный быстро примчится, а на глазах у стариков убить тебя не должен. Ну, а как успокоится, я выйду и подтвержу твои слова.
— Господи, какая вы умная, Лина Алексеевна!
— Да ты что, вроде недавно чокнутой была.
— Извините, пожалуйста.
— Ладно, спи, подлиза.
Привыкшие к пешеходным прогулкам, они за полдня добрались до заимки, располагающейся недалеко от деревни. Затем Борис выследил отца, шедшего на рыбалку, и с его помощью ночью партнеры по неволе перебрались сначала в подвал Борисовой избы. А после совета всех родственников их перевели в дом родителей Ивана Владимировича.
Владимир Иванович разбудил сына и по телефону доложил, что у матери приступ. Фельдшер подозревает инфаркт. Тот пообещал прибыть утром с врачом. Родственники вместе с Борисом расположились на кухне, в страхе поджидая приезда Вани Бешеного.
А Линку как гостью уложили в зале на диван, предварительно кинув туда перину.
Замученная дорогой, она уснула как мертвая и утром проспала прибытие бандитского главаря. Разбудили ее громкие крики, несущиеся со стороны кухни: родственники выясняли отношения. Женщины плакали, мужики что-то монотонно бубнили, извиняющиеся ответы Бориса прерывали эту симфонию. Но их всех забивал трубный глас приехавшего. Подобно Иерихонской трубе, он проникал во все уголки дома и сопровождался громом падающих предметов, типа табуреток, кастрюль и прочей домашней утвари.
Что-то в интонации голоса было для Линки знакомым. Призвав на помощь ассоциативное мышление, она пыталась проанализировать, где, когда и при каких условиях она могла столкнуться с обладателем этого баса. Мучаясь воспоминаниями, Линка застелила постель, привела себя в порядок и, как хорошая актриса, появилась на кухне в момент кульминационной фразы:
— Дядь Ваня, но у меня же свидетель есть.
Высокий мужик крепкого телосложения, с седыми вьющимися волосами, стоящий напротив Бориса, резко обернулся посмотреть на вошедшую. Встретив в упор взгляд холодных серых глаз, с таким знакомым прищуром, Линка отшатнулась назад. Все ее тщетные попытки оградить свою психику от такого стресса пошли прахом, у нее начались галлюцинации.
Отмахиваясь от стоящего перед ней «призрака» руками и бормоча про себя: «Свят, свят, Господи…», попыталась грохнуться в законный обморок. С алтайским авторитетом тоже происходило что-то неладное. Гнев и возмущение в глазах сменилось удивлением, и маска жестокости на лице исчезла в один миг. Явная радость преобразила бандита таким образом, что присутствующие, столкнувшиеся с этим явлением первый раз в своей жизни, сочли за лучшее слиться со стенами. Резко что-то вспомнив, Иван Владимирович бросился навстречу Линке и успел подхватить ее на руки, не дав ей упасть:
— Столько лет прошло, а ты не меняешься! В самое неподходящее время теряешь сознание, пугая присутствующих.
— Ваня, у меня галлюцинация или ты мне снишься?
— Ну, это вряд ли! О случаях конкретного массового помешательства мне неизвестно. Хотя ты врач, тебе лучше знать.
— Ваня, ты, честно, живой?
— Ну, до сегодняшнего дня я в этом как-то не сомневался. В конце концов, могу тебя ущипнуть.
Линка, уже не вслушиваясь в этот милый бред, поглаживала дрожащими пальцами лицо держащего ее мужчины. Слезы градом катились из ее глаз, ну, разве могла она подумать; что алтайский авторитет Ваня Бешеный и Ванечка Ваянзин, друг ее афганской молодости, затерявшийся в песках ДРА, считавшийся мертвым, окажутся одним лицом?! В это время, вспоминая про себя молодость, Иван Владимирович припомнил один факт из своей биографии, осторожно усадил Линку на лавку около печи и шустро рванул за буфет. Успел он вовремя, полетевший в его спину кувшин, разбился рядом с ним об стенку.
— Линочка, успокойся, я щас все объясню.
— Гад ползучий, ты, что, сообщить не мог, что живой!
В сторону буфета полетела следующая партия кухонной утвари. Память Ваньку не подвела: еще в молодости вся их компания в ЛФК усвоила, что Линкины слезы надо воспринимать как крокодиловы. Линка может резко прекратить «плач Ярославны», и тогда ховайся кто может — разгневанной хозяйке процедурного кабинета не слабо швырнуть кипящим стерилизатором, чему Иван сам был свидетелем. Во время далекой молодости, когда проходил курс лечения гепатита в ЛФК ОВГ — 340, он с друзьями играл в процедурной в нарды, когда один, явно чокнутый представитель Кавказа, предложил Линке за чеки «Внешпосылторга». «Не повернув головы качан и чувств никоих не изведав» она залепила армянину, не ожидавшему со стороны медсестры такой неадекватной реакции, шприцами, зажатыми в руке, по морде. А когда тот бросился убивать презренную женщину, та, ни минуты не сомневаясь, запустила в него стоящий под рукой 20-литровый стерилизатор. Ребята, бросившиеся к ней на помощь, сами разобрались с этой жертвой афганской войны. Но к дежурной медсестре в тот вечер никто не решался подойти, и отбой она провела в рекордное время.
Иван, вовремя вспомнивший молодость, уберег себя от бытового травматизма.
— Зараза, сволочь, я же тебя погибшим считала, панихиды в церкви служила, неужели так трудно было объявиться?
Иван Владимирович, продолжая скрываться за буфетом, зная, что по части бешенства Линка может дать ему сто очков форы, попытался оправдаться:
— Ну и куда бы я сообщил, ведь ты наверняка вышла замуж, поменяла фамилию. Я, что, на деревню дедушке сообщать должен был?
— Ты вообще, гад, как в штрафбат попал?
— Я не виноват, что тот подонок сразу после боевой операции в ДШБ приехал. Мы только ребят привезли, тела еще теплыми были.
А эта мразь тыловая, вместо того, чтобы хоть притвориться, сочувствие выразить, учить стал, объясняя на наглядном примере, тыкая в трупы рукой, к чему приводит элементарная расхлябанность и несоблюдение уставных документов…
— А кроме тебя, естественно, больше никого не нашлось, кто бы объяснил штабисту, как он не прав…
— Да все расстроенные были, а я как на эту крысу штабную взглянул, кровь в голову бросилась…
— Бешенство это было, а ты на этого несчастного бросился, контуженый мой. Штабист же оказался..?
— … родственником зам. командующего ТурКВО.
— Ты всегда умел правильно выбирать врага! Получил на всю катушку!
— Ну, забрали меня в штрафбат…
— Где ты через некоторое время опять нашел нужного человека, у кого морда требовала пластической операции с твоим непосредственным участием.
— Да, проверяющий сволочью оказался…
— А ты оказался на зоне?
— Подумаешь, зона!
— Там тоже решил порядок по-афгански устраивать.
— А они меня карцером хотели напугать?
— Ну, правильно, после того как ты в ДРА у душманов в зиндане неделю без воды просидел, тебе карцер за санаторий сошел.
— Естественно, народ меня заметил, в общем к выходу из зоны я уже в авторитете был.
При последних словах обстановка в комнате опять изменилось, Иван Владимирович вышел на середину кухни с привычным для окружающих выражением скучного безразличия на лице, глаза опять превратились в ледышки. Народ невольно поежился, а удивленно слушавшая их диалог охрана подобралась, одна Линка оставалась невозмутимой:
— Ты из себя, Вань, дона Корлеоне не строй. Ни в чем твой племянник не виноват, я все его слова подтверждаю, зря, что ли, он меня на Алтай припер.
Иван, расслабившись, захохотал на весь дом:
