Самуил Шатров - Нейлоновая шубка
— Ты плохо кончишь, Шалва! — предсказывали родичи.
— Все мы плохо кончим. Все мы в положенный срок будем удобрять землю. И когда нашу плоть станут есть черви, смею вас уверить, они так и не узнают, кто из нас был математиком, а кто спекулянтом!
Таково было житейское и философское кредо Шалвы Константиновича.
В последние годы наблюдался спад деловой активности фирмы Гогоберашвили. Фирма сворачивала операции. Шалва стал осторожнее.
— Я не хочу рисковать, — признавался он своему другу. — Не так уж мне много осталось ходить по земле, чтобы поступать безрассудно. Мне как-то не хочется провести остаток своих дней на выборной должности старосты тюремной камеры.
— А как ты будешь жить? На какие шиши? Или ты надеешься, что скоро качнут давать пенсию за многолетнюю безупречную торговлю из-под полы.
— Я надеюсь на неприкосновенность вкладов. Она гарантирована государством! — безмятежно отвечал Гогоберашвили.
Уйдя в личную жизнь, старый спекулянт занялся вплотную своим ребенком — дочкой Генриеттой. Ребенок внешне не походил на отца. Генриетта весила 80 килограммов, и обхват ее талии равнялся без малого метру 10 сантиметрам. Если к этому добавить, что она унаследовала от покойницы матери заячью губу, сварливый характер и непобедимую уверенность в своей неотразимости, то можно легко себе представить всю тяжесть отцовской миссии.
После многолетних поисков, сопровождавшихся нездоровой рекламой приданого, Шалва Константинович нашел жениха. Будущий зять официально числился бухгалтером на ремонтно-механическом заводе, хотя никогда не держал в руках гроссбуха. Лжебухгалтер защищал спортивную честь завода на зеленом поле стадиона. Он имел лишь одну специальность — спортивную. Жених умел хорошо метать молот.
Сначала это несколько обескуражило Шалву Константиновича.
— Метатель молота! Что это значит? Зачем его нужно метать? И почему именно молот, а не наковальню?
Жених снисходительно улыбнулся.
— Никогда не произносите таких слов вслух, Шалва Константинович! Не показывайте людям свою, извините, спортивную безграмотность. В вашем представлении молот — это железная кувалда. Между тем это снаряд, состоящий из ядра, тяги и ручки.
— Такое объяснение меня сильно успокоило, — не остался в долгу Гогоберашвили. — Предположим, что человечеству этот вид спорта крайне необходим. Если человечество не будет метать молот, погибнет цивилизация. Но у меня возник другой вопрос: разве можно строить семейную жизнь, свой бюджет в зависимости от того, как далеко вы закинете молот?
— Я надеюсь, вы будете помогать нам, — без обиняков сказал жених. — И сильно помогать!
— Ясно! — помрачнел Гогоберашвили. — Дочь Шалвы Константиновича никогда ни в чем не нуждалась. Будем надеяться, что и в будущем она не узнает нужды. Но я не бессмертен. Что вы станете делать, когда меня погрузят на катафалк?
— К тому времени я стану тренером, — бестактно успокоил метатель своего будущего тестя.
В отличие от отца, Генриетте жених понравился с первого взгляда и по всем статьям.
— Метатель — редкая спортивная специальность, — авторитетно заявила Генриетта. — И молот это не менее важно, чем бег через барьеры или стрельба по тарелочкам.
Шалва Константинович махнул рукой и дал окончательное согласие на брак.
Он начал готовиться к свадьбе. Он замыслил ее как некое грандиозное семейное торжество, одну из самых величайших частных пирушек современности. Свадьба должна была унизить и посрамить всех остальных Гогоберашвили, третировавших старого спекулянта.
— Посмотрим, что скажут паши прославленные чаеводы и профессора, когда узнают, что стол был сервирован на двести человек? Что запоют эти честные труженики, когда два оркестра, сменяя друг друга, начнут исполнять бальные и другие танцы, а тамада провозглашать тосты через микрофон, потому что свадебный стол будет радиофицирован.
Программа матримониальных торжеств влекла за собой опустошительные расходы. Шалва Константинович почувствовал, что без серьезной торговой операции ему не обойтись.
— Я еду в Москву, — сказал он другу. — Весь вопрос в том, что везти и что продавать? В последние годы я оторвался от Центрального рынка.
— В данное время должны хорошо пойти помидоры, — посоветовал Ираклий. — Как сейчас помню, в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году Володя Ломинадзе за три ездки заработал на томатах тридцать тысяч!
— Эта сумма меня устроит. Только где взять вагоны? На министра Бещева я не надеюсь. Большегрузных платформ он не даст. Холодильников тоже.
— Пусть хозяйственники вымаливают вагоны. Ты же можешь нанять грузовое такси. В прошлом году такси от Тбилиси до Москвы стоило десять тысяч. Грузишь три тонны томатов и продаешь в Москве по пятнадцать рублей за килограмм. Чистую прибыль подсчитай сам!
Шалва Константинович быстро подсчитал. Он остался доволен. В душе его забили барабаны. Труба звала в торговый поход. Недолго раздумывая он выбил летку у своей сберкнижки. Хлынул металл. Опорожнив выигрышный вклад, он нанял три такси.
Пока машины загружались товаром, Шалва Константинович бражничал на квартире у хозяина томатов. Провозглашались тосты за успех операции, сверхприбыли, дочь Генриетту, метателя молота, счастливую жизнь будущих молодоженов, потенциальных внуков, правнуков и даже за то, чтобы гвозди не попадались на трассе пробега и баллоны без проколов дошли до Москвы.
После пирушки, несмотря на изрядное количество термоядерной чачи, принятой вовнутрь, Шалва Константинович нашел в себе силы осмотреть содержимое грузовиков. В кузовах трех машин лежали томаты — упругие, налитые соком, без единого пятнышка, вмятины, изъяна, плоды-близнецы, будто их отштамповала на своем чудесном конвейере солнечная машина.
— Дойдут? — спросил на всякий случай Гогоберашвили.
— Товар прима! — поцеловал свои пальцы сын хозяина, грузивший помидоры. — Дойдут до Северного полюса и даже дальше.
— Дальше не надо! — весело ответил Шалва Константинович.
Помидорный поезд двинулся в Москву. Он шел на предельной скорости, редко останавливаясь в населенных пунктах. Шалва Константинович торопил водителей. Дорога была каждая минута. Летом цены на овощи непрерывно снижались. Гогоберашвили не хотел состязаться в этой области с государственными магазинами.
Под Москвой у командорской машины спустил баллон. Автопоезд стал. Затормозил и шедший навстречу грузовик с серебристым прицепом и надписью вдоль бортов: «Междугородние централизованные перевозки». Из кабины высунулся блондин с вислым носом:
— Помочь надо? — спросил блондин.
— Справимся! Скажи лучше, дорогой, как в Москве с помидорами? — спросил Шалва Константинович.
— С руками оторвут! — заверил блондин. — Давай, генацвале, жми!
— Хороший ты человек, — обрадовался доброй вести Гогоберашвили. — Выпей со мной стаканчик «Твиши» за здоровье твоей жены и деток, чтобы они горя не знали сто двадцать лет!
— Спасибо, в рейсе не пьем! — ответил блондин и включил скорость.
Шалва Константинович прибыл в Москву ночью. Автопоезд беспрепятственно пересек столицу и остановился в одном из переулков, погруженном в сиреневую мглу.
— Шебалинский тупик — конечная остановка, — возвестил начальник томатной экспедиции.
Через минуту Шалва Константинович уже стоял перед дверью квартиры доктора математических наук Шота Читашвили. После нескольких продолжительных звонков ему открыл сам дядюшка Шота.
— Ах, это ты, Шалва! — без особого энтузиазма сказал математик. — Какой поезд из Тбилиси приходит так поздно?
— Я на такси, — ответил Шалва. — Разреши поставить во дворе три машины.
— Ты опять взялся за старое? — недружелюбно спросил профессор.
— Упаси бог! — соврал Шалва. — Я ведь на службе. В «Кахетинминснабсбыте». Тебе не рассказывали?
— «Кахетинснабсбытмин» — спутал математик. — Что это за организация?
— О, это трест с большим будущим. В Кахетии нашли минеральный источник типа нарзана. Огромный дебет воды. Ученые подсчитали, что ее запасов хватит на триста лет, если ежедневно сто тысяч человек будут выпивать по три бутылки!
— А ты не врешь?
— Чтоб мне не сойти с этого места! Чтобы мне не видеть внуков, если мы не снабжаем кахетинским нарзаном весь Дальний Восток, включая Южный Сахалин и Курилы!
— Что же ты делаешь в Москве?
— Видишь ли, наша организация шефствует над подмосковным детским домом сто шестьдесят семь дробь восемнадцать. Я и привез им в подарок ранние помидоры, которые мы вырастили в своем коллективном саду.
Трогательная забота о подшефных малютках умилила старого ученого, и он оставил у себя неприятного гостя.
