Лион Измайлов - 224 избранные страницы
Но дальше пошло уже что-то невообразимое, такое, о чем Борис Иванович у себя в Великих Луках и не мечтал. Эти две девицы стали раздевать жениха, по ходу целуя его в разные места. А другой задрал у невесты платье и стал нагло сожительствовать на глазах у обалдевшего Бориса Ивановича.
Лоб дяди Бори покрылся испариной. Он не понимал, что происходит. И от стыда отвернулся от экрана. Но сидеть так с повернутой влево головой в глубоком кресле было неудобно, поэтому он встал. Во рту у него пересохло от волнения. Он походил по комнате, и снова украдкой глянул на экран, но там разгорелось целое мамаево побоище. Дружок остервенело сожительствовал с невестой, а девицы вытворяли с женихом такое, что у дяди Бори потемнело в глазах. Он не знал, что делать. Выключить "видешник" он не мог, не знал, как это делается. Выдернуть штепсель? Вдруг нельзя, вдруг заклинит обесточенный магнитофон. Выйти из комнаты Борис Иванович тоже стеснялся. Подумают, что темный провинциал. Стыдно. Может, у них сейчас это принято — гостей угощать этой порнографией. Борис Иванович вдруг вспомнил это слово — "порнуха". Вот это, видно, она и есть. А с экрана неслись непонятная речь и звуки, не оставляющие никакого сомнения в том, что там происходит.
Борис Иванович собрал всю волю и взял с полки книгу. В книге описывалась жизнь Ивана Грозного, и Борис Иванович попытался вчитаться в эту позорную страницу русской истории. Речь шла о том, что Иван Грозный любил топтать конем мирных жителей. "Небось не до порнухи было", — подумал Борис Иванович и попытался опять вчитаться в слова. Буквы прыгали перед глазами, сливаясь в размытое пятно, а в пятне появилась картинка, как этот дружок из фильма нагло задирает юбку у невесты.
Борис Иванович отогнал дурные мысли и взял другую книгу. Пролистал несколько страниц, остановился на репродукции "Старая Москва. Трубная площадь", и прямо на Трубной площади дореволюционной Москвы, рядом с теперешней аптекой, две девицы, раздев жениха, вытворяли с ним такое, что Борис Иванович захлопнул книгу и положил ее на место.
Послышались шаги из соседней комнаты. Борис Иванович кинулся в кресло. На экране все пятеро действующих лиц плавали в бассейне, время от времени сожительствуя друг с другом прямо в воде, а на берегу появился негр с таким телосложением, какого Борис Иванович не видел даже в бане.
В комнату вошла Галя и спросила:
— Не скучно?
Борис Иванович поперхнулся и невольно ответил:
— Нет, даже весело.
Галя взглянула на экран и закричала:
— Юрка, ты чего, негодяй, поставил!
— А чего? — сказал Юрка, входя в комнату.
— Ты же, гад, порнуху поставил!
— Ну и чего? — сказал Юрка.
— Я тебе дам — чего. Ты что меня перед дядей Борей позоришь?
— А чего — позоришь, — сказал Юрка, — что он, маленький, что ли? Сидит, смотрит, млеет.
Галя повернулась к Борису Ивановичу и спросила:
— Дядя Боря, ничего, что он эту гадость поставил?
— Гадость, — передразнил Юрка, — сама эту гадость смотришь, а ему нельзя? Да?
— Нет, если вы не против, то я тоже, — сказала Галя.
Борис Иванович не знал, что отвечать. Сказать: "Выключите" — неудобно, подумают, что он тюфяк какой-то. Выразить возмущение — тем более нельзя, люди развлечь хотели. И он сказал бодро:
— А чего, пусть крутится.
Галя посмотрела на него с интересом, а тут пришел еще и Володька.
— Ну, как вы тут?
— Да вот дядя Боря порнуху смотрит, — сказал Юрка, — говорит, что у них в Великих Луках все это вчерашний день.
Дядя Боря вскинулся, хотел что-то ответить, но опять постеснялся и почему-то сказал:
— А у нас в соседнем дворе корова отелилась.
— Ну и что? — спросил Володька.
— Да ничего, орала больно, а так ничего.
Володя и Галя сели рядом и тоже стали смотреть на экран. А там негр, расправив все, что только можно расправить, молотил направо и налево, не пропуская ничего, что двигалось.
Володя сказал:
— Пойду одеваться, — и ушел.
Галя крикнула Юрке:
— Нечего глаза лупить, когда взрослые порнуху смотрят! — и Юрка тоже ушел.
Борис Иванович с Галей остались одни. Дядя Боря готов был провалиться сквозь пол: там на экране три девицы одновременно ублажали негра, но так, что Борису Ивановичу стало жарко. А Галя спросила:
— Ну, как там у вас, Настька замуж не вышла?
— Нет, — сказал Борис Иванович, — или вышла. В общем, она как бы вышла, а потом, значит, назад вернулась.
— Газ-то провели вам? — равнодушно спросила Галя. Было ясно, что газ ее совсем не интересует, но она хочет поддержать непринужденную беседу. В это время негр, раскалившись до невероятности, перепутав мужчину с женщиной, пытался задействовать официанта. Который случайно подвернулся ему под руку.
Дядя Боря сказал:
— Газ провели. И водопровод тоже, скоро воду пустят.
Он закрыл глаза, но с экрана неслись стоны, вопли и уже ненавистная Борису Ивановичу иностранная речь. "За что же это мне такое? — думал Борис Иванович. — Тьфу ты, пропасть нечистая", — клял он телевизор.
Тут в комнату вошел Володя и, посмотрев на экран, спросил:
— Ну что, наслаждаетесь?
— Угу, — сказал Борис Иванович.
Зазвенел звонок. Галя побежала открывать. Володя сказал, указывая на экран:
— Живут же люди! — Да, - сказал Борис Иванович, чтобы хоть что-то сказать, — красиво жить не запретишь.
— Смотри, чего творит, — сказал Володька.
Борис Иванович посмотрел на экран. Негр вытворял такое, что Борис Иванович уже не мог понять, что он делает. Весь его жизненный опыт и вся его фантазия не могли подсказать ему такого варианта сексуального наслаждения. Борис Иванович снова закрыл глаза.
— Наслаждаешься? — спросил Володька.
— Угу, — ответил Борис Иванович, не испытывая ни малейшего наслаждения, а переживая чуть ли не тошноту от того, что происходило на экране.
— Тебе бы сейчас телку, — сказал Володька. — Ты как, еще действующий?
Борис Иванович представил себе телку, но настоящую, пегую, как у соседа Егора, и ему совсем стало нехорошо.
В комнату вошли Галя и гости — супружеская пара.
— Это дядя Боря, — сказал Галя. — А это Зина с Сашей.
Борис Иванович с облегчением встал, думая, что настал конец его мучениям, но Галя сказала:
— Не будем портить настроение дяде Боре, он с таким интересом смотрел порнуху, что просто жалко его отрывать.
Все сели в кресло, и даже Юрка пришел, и никто не прогонял его, чтобы не мешать Борису Ивановичу смотреть кино.
А там на экране продолжалось буйство сексуальных фантазий: все жили со всеми. "Здоровые люди, — подумал Борис Иванович. — Как их только хватает, уже, считай, полтора часа, и хоть бы кто притомился". Он стал вспоминать свою жизнь, как сватался к Нюрке, как они один раз до свадьбы все же умудрились согрешить. Но только один раз. Как жили они сначала в одной избе с ее родителями. И как невозможно было что-либо себе позволить, потому что стыдно. Вспомнил он, как построили наконец свой дом и получили возможность жить нормально, никого не стесняясь. Вспомнил он дочку свою, Танюшку, и подумал, неужели ей теперь вот среди этого надо будет жить, и чуть не закричал от боли. Стал утешать и уговаривать себя, что, наверное, это все не так, а только на экране и пока еще там, у них, а не у нас, и, Бог даст, пронесет нас мимо этого несчастья. Вспомнил он также, как на юге однажды изменил он своей Нюрке и как нехорошо ему было, потому как подумал, что и она теперь вправе изменить ему. И тут же представил Борис Иванович этого негра со своей Нюркой, но не теперешней, а той, молодой, и уже совсем хотел было вскочить и закричать: "Хватит!" — но фильм закончился и все пошли в столовую, сели за стол, весело говорили, поднимали бокалы за праздник и друг за друга.
А Борис Иванович не мог поднять глаза, и не находил себе места, и думал, как же они после этого разговаривают, смеются и веселятся. Ведь это же прямо стыд и срам. А никто стыда не испытывал, как будто никакого фильма и не было.
1990
Инициатива масс
Секретарь парткома НИИ машиностроения зашел в кабинет директора и сказал:
— Иваныч, отстаем мы от народа.
Семен Иваныч от испуга стал таращить глаза так, будто хотел увидеть тот самый народ, от которого отставал.
— Так ведь же повесили в цехах лозунги: "Даешь гласность!", "Берешь демократию!".
— Мало, — сказал Селезнев.
— Вахтеру выговор объявили за отсутствие самокритики.
— За что, за что?
— Ну, в его дежурство, пока он спал, из столовой два мешка сахара вынесли, с него кепку сняли и штаны.
— Ерунда это все. Демократия — это инициатива масс. Посмотри, на соседнем заводе люди сами директора выбрали.
У Семена Иваныча глаза снова полезли на лоб.
— Ты что же, от меня избавиться хочешь?
